Нет! НЕТ! НЕТ!
Раздается хруст, когда я ломаю нос Себастьяну.
— Не умирай, Натали, пожалуйста, не умирай... — Дей.
— Давите на рану... — Жук.
Ба-бах…
НЕЕЕЕЕЕЕТ!
Я кидаю взгляд через плечо. Натали изо всех сил пытается дышать. Я перевожу взгляд обратно на Себастьяна, боль, гнев, ужас крошат мои внутренности. Горячие слезы струятся по моим щекам.
— Я к чертям собачьим убью тебя, — ору я.
— Вперед! — выплевывает он. — Шлюха получила то, что заслужила, как и ее сестра.
Я дергаю его голову в одну сторону и погружаю клыки в его шею, не заботясь о риске заражения. Яд сочится из моих клыков, затопляя его тело Дурманом. Он шарит руками, кулаками стучит по моей груди, но я отказываюсь отпустить его, даже когда его тело становится вялым и мои клыки опустошены. Я не остановлюсь, пока не буду знать наверняка, что Себастьян Иден мертв.
Я вырываю свои клыки из его шеи и вытираю окровавленный рот, отбрасывая его тело в сторону, затем бегу к Натали и осторожно поднимаю ее, лезвие все еще похоронено глубоко в ее теле. Мы мчимся вниз по лестнице в лабораторию.
Ее сердце, мое сердце — это лишь слабый шепот внутри моей груди.
Ба... бах...
Натали, словно тряпичная кукла в моих руках, ее кровь просачивается через мои руки, капает на мои ботинки. Ее обычно персико-розовая кожа становится бледно-серого цвета, ее мягкие губы раздвинулись, словно она ждет поцелуя. Ее вдохи становятся медленными всплесками. Все как в тумане. Я не могу мыслить здраво. Все, на чем я могу сосредоточиться это холод, ползущий в мое сердце.
Нет, пожалуйста, нет. Не умирай Натали, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
Мы входим в лабораторию. Глаза доктора Крейвена расширяются от шока, когда он видит ее.
— Что случилось?
— Себастьян всадил в нее лезвие... — мама Натали.
— Он здесь?
— Он мертв. — Генерал Бьюкенен. — Помоги ей, пожалуйста.
Доктор Крейвен делает глубокий вдох, затем кивает.
— Положите ее на каталку.
Я кладу Натали на бок на стальную каталку пока все носятся по кругу, устанавливая все необходимое оборудование. Именно здесь Натали сделали ее первую операцию по пересадке сердца, когда ей было восемь лет, так что лаборатория хорошо оснащена… Я глажу посеревшее лицо Натали. Она такая холодная. Ее губы синие. Ей осталось несколько минут.
Ба... бах...
— Вы должны спасти ее, — умоляю я, мой голос срывается. — Пожалуйста, не дайте ей умереть.
Доктор Крейвен отталкивает меня в сторону. Я отступаю назад, когда он вынимает лезвие и начинает оперировать, с помощью Дей и Эвангелины, которые подают ему инструменты. Помимо прочего, у нее еще и трещина ребер.
Я беспомощно смотрю, наблюдаю, как жизнь вытекает из разбитого тела Натали. Все кричат, плачут, инструктируют друг на друга, но их голоса звучат приглушенными и далекими, как будто я погружаюсь все глубже под воду. С каждым ударом сердца я воспоминаю о наших первых неделях проведенных вместе:
Пара васильково-голубых глаз, освещенных фарами проезжающего грузовика.
— Можешь, спасти ее... — Генерал Бьюкенен.
— Клапаны сильно повреждены... — доктор Крейвен.
Прикосновение ее пальцев к моим губам во время обучения на Ищейку.
— Ты должен спасти ее... — мама Натали.
— Повреждения слишком серьезные...
Лежание бок обок на барже Жука под звездами, сверкающими над нами.
— Мы теряем ее...
— Пожалуйста, Крейвен! Сделай что-нибудь. Она наша маленькая девочка...
Яростное выражение ее лица, когда она объявила всему миру, что она любит меня.
— Я не могу спасти сердце...
— Возьмите мое! — кричу я, срывая свою рубашку. — Отдайте ей мое сердце!
Жук не колеблется — он катит другую каталку, поместив ее рядом с операционным столом. Я ложусь на нее. Эвангелина спешит на мою сторону.
— Эш, ты уверен? — шепчет она, беря меня за руку.
Я киваю.
— Нет времени для анестезии, — говорит доктор Крейвен.
— Действуйте, — отвечаю я.
Я протягиваю руку через две каталки, когда доктор Крейвен делает свой первый разрез. Мои пальцы находят Натали. Тепло уходит с ее кожи с каждой секундой.
Пожалуйста, потерпи чуть-чуть.
Когда моя кожа разделяется — это момент стойкости. Холодный воздух устремляется к частям моего тела, которые никогда не должны были почувствовать этого. Я стискиваю клыки, когда мои нервные окончания полыхают, как огонь.
Только держись, Натали.
Треск кости следует за желудочным спазмом и за головокружительной болью.
Я люблю тебя...
Руки сжимаются, как тиски вокруг моего сердца.
Я люблю...
Мое зрение размывается, в то время как доктор Крейвен поднимает что-то сверкающее из моей груди.
Я...
38
ЭШ
ТИШИНА.
Это первое, что я замечаю, когда просыпаюсь. В оглушительной тишине, которая протекает через мои вены, где моя кровь однажды рвалась к жизни. Кровь все еще там, но теперь это обыкновенный, застоявшийся суп из простейшей Трипаносомы вампириум процветающей в нем. Я почти чувствую их, как будто они ерзают внутри меня. Я уже и забыл, каково это, когда они были в состоянии покоя в течение месяца. Мои тяжелые веки пытаются открыться, ресницы спутались между собой как плющ, который однажды опутал церковь, когда мы с папой там жили. Свет пронзает мои чувствительные глаза, и я, кряхтя, тут же закрываю их снова.
Моя голова как в тумане и мне ужасно больно, у меня просто убийственная дурманящая головная боль, но это ничто по сравнению со жгучей болью в груди. Я поднимаю вялую руку — как долго я спал? Все мои мышцы вялые — и я прижимаю ладонь к своей голой груди. Под моими пальцами острые углы металлических скоб, скрепляющие розовую, морщинистую кожу, и ниже... ничего. Просто глубокая, бесконечная пустота.
Натали! Я выпрямляюсь в постели, почти теряя сознание от внезапной вспышки боли. Агрх! Такое впечатление, что это похоже на то, как разбить яйцо и вычерпать все содержимое, и я понимаю, что это лучшее, что могло произойти. Кровь сочится из-под скоб, когда я осторожно поднимаюсь с постели. Мои босые ноги касаются холодного пола. Я в спальне, хотя я не уверен, в чьей. Она скудная, с белыми стенами, с мраморным полом и с двуспальной кроватью, покрытой белыми простынями.
Я одет только в черные пижамные штаны, поэтому я хватаю одеяло и набрасываю его на плечи, а затем направляюсь к двери. Моя рука парит над ручкой, не желая поворачивать ее из-за внезапного охватившего меня страха. Что, если я опоздал? Что, если Натали умерла? Как только я ступлю за порог, я буду знать. Но если она мертва, я не хочу знать.
Я считаю, что надо вернуться в постель, так я смогу отложить выяснение истины на попозже, но все, чтобы я не сделал: отсрочка неизбежного. Мертва ли Натали или жива. Никакое время не изменит ситуацию, поэтому я могу все выяснить сейчас. Я поворачиваю ручку.
Коридор пуст. Мои глаза инстинктивно перемещаются в сторону двух пятен крови на ковре. Одно принадлежит Натали, другое - Себастьяну. Он мне снился. В моем кошмаре, он сидел в кресле-качалке, маниакально смеясь, во время превращений из человека в волка, а потом обратно в человека. Я отрываю глаза от кровавых пятен.
Я слышу голоса Жука и Дей, доносившиеся из комнаты в конце коридора. Я иду к белой двери и кладу дрожащую руку на дверную ручку. Я закрываю глаза. Ну, давай же. Я вхожу в комнату. Жук стоит на балконе в дальнем конце спальни. У него в руках черно-белый котенок, который играет лапками на его груди.
Элайджа с Эвангелиной стоят рядом с ним. Рука Элайджи небрежно обнимает Эвангелину за талию. Она осторожно следит за котенком на руках Жука. Дей сидит на краю двуспальной кровати, одетая в простое изумрудное платье, ее шелковистые, черные волосы завязаны в длинную косу. У нее новая пара очков — высокодисперсные с металлической оправой — хотя они по-прежнему упрямо сползают вниз по ее длинному носу. Рядом с ней ее младший брат, ЭмДжей. Ему двенадцать лет, у него темная кожа, шоколадно-коричневые глаза и густые черные волосы. Его серая рубашка плохо сидит, из-за сгорбленной спины — ЭмДжей родился с заболеванием, которое порождает искривление позвоночника.
Он увидел меня и засиял.
— Эш!
— Привет, наглец, — говорю я, мой голос хрипит, я давно не говорил.
— Эш? — раздается тихий голос справа от меня. Я смотрю в сторону кровати. Натали лежит поверх одеяла. Она выглядит очень усталой и бледной, ее белокурые локоны лежат свободными волнами вокруг ее лица в форме сердечка, но она жива. Она жива!
Я спешу к ней, игнорируя боль в моем израненном теле, и осторожно притягиваю ее в свои объятия. Я целую ее мягко, неуверенно, не только потому, что боюсь, что причиню ей боль, а потому, что боюсь, что она оттолкнет меня. У нас больше нет связи Кровных Половинок. Она может не захотеть меня больше. Как будто читая мои мысли, Натали проводит пальцами сквозь мои волосы и притягивает меня ближе. Все мои сомнения как рукой снимает, и я погружаюсь в поцелуй, и на мгновение, всего на долю секунды, я клянусь, чувствую, как биение сердца отдается эхом внутри меня.