Зараза Гайк, хотя и не выгонял приносящего мизерную выручку «интеллигента», платил мало, да и товар выставлял на его прилавке самый завалящий (по собственному мнению) – художественные альбомы, словари, энциклопедии, справочники… Ни тебе детективов, строчимых в последние годы дамами‑писательницами с плодовитостью крольчих‑рекордсменок и пользующихся устойчивым спросом, ни фантастики, ни оккультизма, ни той же эротики. Однако Жора не роптал: хоть зарплата и была мизерной, зато он имел возможность «задаром» читать, читать, читать…
Он быстро втянулся в специфическую «лотошную» жизнь, набив, особенно по первости, немало шишек, научился «контачить» с милицией и рэкетом, уяснил, кому нужно платить сразу, кого можно помурыжить, а кого – и гнать взашей, как обсчитывать рассеянного покупателя или «впаривать» типографский брак (хотя и первое, и второе все равно получалось плохо)…
– Где же вы здесь видите порнографию? – повторил Арталетов, уже нащупав в нагрудном кармане нужную «синенькую», но решив еще побарахтаться для приличия: полтинник‑то, без вариантов, придется из своих «отстегнуть», не из выручки!
– А вот! – Кургузый, похожий на сосиску палец, покрытый редкими рыжими волосками, ткнул в сияющую целлофанированной обложкой роскошно изданную монографию какого‑то Топоркова‑Задунайского «Обнаженная натура в изобразительном искусстве XV‑XX столетий» с репродукцией роскошных телес рубенсовской Данаи. – Порнуха в чистом виде!
– Да разве же это порнография? – попытался воззвать к дремучему интеллекту сержанта Нечипоренко Жора. – Это же Рубенс! Высокое искусство!..
– Знаем мы это искусство! – отрезал Нечипоренко, осторожно сковыривая с розовой упитанной ляжки Данаи невидимую соринку. – Баба есть?
– Есть, – вынужден был признать очевидное Арталетов. – Но…
– Баба голая?
– Не голая, а обнаженная…
– Не играет значения, голая или обнаженная, понимаешь. Или, культурно выражаясь, не имеет роли. Голая натура, причем в вызывающем виде… Чистая порнография. Придется штраф заплатить, гражданин… Как там тебя? Э‑э… Арталетов.
– Пожалуйста. – Вздохнув, Георгий протянул милиционеру смятую купюру.
Пятидесятку Нечипоренко брать, однако, не спешил.
– Знаешь, Арталетов, – сообщил он, внезапно подобрев. – Человек ты небогатый, поэтому штраф я с тебя, на первый раз, брать не буду…
– Спасибо, товарищ сержант! – заторопился Жора, пряча бумажку в карман. – Большое спасибо!
– Обойдемся устным внушением… – подтвердил Нечипоренко.
– Огромное спасибо! – от всего сердца поблагодарил Арталетов, перебив блюстителя закона.
– … Но безобразие это придется изъять, – закончил блюститель, плотоядно ухмыляясь.
«Четыреста восемьдесят пять рублей! – ахнул про себя Георгий, чувствуя, как земля уходит у него из‑под ног. – Да я и третьей части сегодня не наторговал!»
День действительно выдался неудачный; покупателей было мало, да и те, которые изредка появлялись, брели мимо, направляясь к более привлекательным лоткам, окинув выставленный у Арталетова товар брезгливо‑равнодушным взглядом. До обеда удалось продать только атлас мира в мягкой обложке какому‑то школьнику, ему же русско‑английский карманный словарь (не иначе третьеклассник собрался в кругосветное путешествие) да «Справочник садовода‑астролога» небогато одетой старушке, торговавшейся при этом так, словно речь шла по меньшей мере о покупке «мерседеса», и расплатившейся горстью грязноватой мелочи, самым крупным номиналом среди которой был одинокий пятидесятикопеечник. После обеда дела пошли еще хуже, и Жора с болью в сердце наблюдал, как мусолят не очень чистыми пальцами обложки и страницы, ничего не покупая, хмурые прохожие: Гайк постоянно пенял продавцу за «потерю товарного вида», запрещая тем не менее оборачивать книги пленкой, дабы не отпугивать клиента, который (и книгочей здесь не исключение) всегда и все любит попробовать на ощупь.
И вот теперь этот мент‑козлина…
– Может быть, все‑таки штраф, товарищ милиционер? – попытался еще побарахтаться Георгий, судорожно стараясь выудить полтинник из нагрудного кармана, хотя спрятал его в боковой. – Или что‑нибудь другое возьмите, а?..
– А что, есть еще? – заинтересовался эротоман в погонах. – Засвети‑ка!
С монографией Задунайского, будь он трижды проклят, пришлось скрепя сердце расстаться.
– Ты мне еще пакетик дай, Арталетов, – заявил по‑дружески Нечипоренко, любовно оглаживая обложку толстенного фолианта. – А то снежок сегодня пролетает, не попортилась бы книженция часом…
– Два рубля… – пискнул было Жора, но, заметив грозно сдвинутые брови представителя власти, безропотно упаковал его халявное приобретение в черный хрустящий пакет с ручками.
– И чтобы не повторялось мне!.. – пригрозил напоследок милиционер, удаляясь в направлении другого лотка.
Арталетов в душе позавидовал Боре Соловейчику, восседавшему по соседству и «ишачившему» на Колю‑маленького из Люберец. Во‑первых, обирать представителя такого солидного человека сержант наверняка поостережется, а во‑вторых – самой дорогой из книжек на его прилавке была «Популярная макроэкономика» в подарочном иллюстрированном издании, которая вряд ли могла заинтересовать Нечипоренко, а «мягких» Донцову с Поляковой по тридцатнику, разваливающихся на составные страницы после первого же открытия, не жалко…
Нахохлившийся под действительно усилившимся снежком Жора попытался снова уйти в свой богатый внутренний мир, но выходило это плохо. Вместо сцены сражения за руку и сердце томной прелестницы со злобным графом и его прихвостнями из закоулков непредсказуемого подсознания все время выплывала самодовольная, цвета свежесваренной свеклы, ряшка Нечипоренко, причем в руках доблестного д'Арталетта, нарушая историческую достоверность, оказывался то многоствольный пулемет с бесконечной лентой, одолженный, видимо, у Терминатора‑Шварценеггера, то какая‑то первобытная дубина, утыканная динозавровыми зубами…
И только дело наконец пошло на лад в сладких грезах, где шевалье, после серии головокружительных фехтовальных финтов и выпадов, уже готовился словно жука пригвоздить проклятого ревнивца к разукрашенной золочеными гербами стене, как до отвращения бодрый басок снова вытянул Арталетова в грешную действительность.
– Чего почитать посоветуешь, командир? – Жизнерадостный крепыш в черной кожанке и крохотной фетровой кепочке, притулившейся на стриженной ежиком макушке, смахивал зажатой в литом кулаке перчаткой рыхлый снежок, нападавший за время «отсутствия» продавца на кусок полиэтилена, прикрывавший разложенную литературу. Что‑то неуловимо знакомое почудилось Георгию в хищновато‑веселом прищуре серых глаз, по‑борцовски расплющенных ушах и массивной квадратной челюсти. А может быть, наоборот, проступило сквозь них…
«Чего ему нужно? – со знакомым страхом маленького человечка перед всемогущей криминальной машиной подумал Жора, прикидывая в уме, кем может быть этот “качок”. – “Оброк” Нефедовские неделю назад собирали… Может, залетный? Попробуй отмажься от такого полтинником…»
– Да нет у меня тут ничего интересного… – с опаской ответил он, зорко следя за реакцией «покупателя». – Для вас… – уточнил он, еще раз окинув его оценивающим взглядом.
– А я что, читать, по‑твоему, не умею? – ухмыльнулся «качок», по‑голливудски сверкнув идеальным рядом неестественно белых, явно искусственных, зубов. – Или вот это, например, мне не интересно? «Ор‑фо‑з‑пи‑чес‑кий словарь», – прочел он по складам.
– Почему же?.. – осторожно начал Арталетов, незаметно отодвигаясь вместе со стулом настолько, насколько позволял поребрик занесенного снегом тротуара, и прислушиваясь, что же подскажет ему верная интуиция. Верная интуиция недвусмысленно утверждала, что после подобного вступления обычно следует мастерский удар в глаз, как говорится, в качестве «превентивной меры». Отсвечивать пару недель «фингалом» постепенно эволюционирующей цветовой гаммы, распугивая впечатлительных покупателей, продавцу никак не улыбалось, и он постарался увеличить дистанцию. – Очень может быть, что…
– Что может быть? – выцепив из стопки разноцветных томов особенно толстый, крепыш раскрыл его наугад и зашевелил губами, разбирая набранную петитом премудрость: – Что не умею читать?
«“В. В. Переверзев. Реликтовые представители ихтиофауны Обского бассейна”, – машинально прочел Георгий на массивном переплете, постепенно впадая в панику. – Врежет такой “инкунабулой”[2] по маковке – фонарем не отделаешься! Верный Склиф! И Нечипоренко, гад, куда‑то испарился!»
Действительно, отиравшийся вечно неподалеку мент сгинул в неизвестном направлении. Добычу, наверное, изучать… Представить хапугу в роли защитника удавалось с трудом, но все же лучше знакомое зло, чем незнакомое. Власть все‑таки…