Вдали от уличных фонарей тьма поглотила фигуру в черном пальто и такого же цвета шляпе. Справа от Куинна находился Мемориал Линкольна. Его прожекторы заливали ярким светом оконечность 23-й улицы, но в парке между деревьями было темно. Куинн, на расстоянии пятидесяти ярдов, крался за фигурой в черном.
Человек обогнул с запада угол Вьетнамского мемориала и срезал угол, направляясь к возвышенности, густо засаженной деревьями, между озером Парка конституции и Прудом размышлений.
В отдалении мерцали огни бивуака ветеранов, несущих стражу в честь павших в бою на той горестной, теперь уже далекой войне. Это были единственные признаки жизни в парке в столь поздний час. Тот, кого преследовал Куинн, выбрал путь наискосок, чтобы случайно не оказаться поблизости.
Мемориал представляет собой длинную стену из черного мрамора, достающую до лодыжек по углам и уходящую вглубь на семь футов посередине. Она пересекает аллею наподобие неглубокого зигзага. Куинн перешагнул стену и пригнулся к земле, так как идущий впереди обернулся, заслышав шорох гравия. Куинн увидел, как он оглядел лужайку и аллею, прежде чем двинуться дальше.
Бледная, чахлая луна вышла из-за облаков. Она осветила мраморную стену, испещренную именами пятидесяти восьми тысяч, погибших во Вьетнаме. Задержавшись на мгновение, чтобы поцеловать ледяной мрамор, Куинн продолжил преследование и прошел через лужайку к купе дубов, где стояли бронзовые статуи ветеранов войны высотою в человеческий рост.
Человек в черном костюме снова обернулся, заслышав шорох. Ничего подозрительного. Далеко позади светился Мемориал Линкольна. Луна выхватывала из темноты облетевшие неподвижные дубы и заливала сиянием четырех бронзовых солдат.
Человек в черном навряд ли знал, что их должно быть всего трое. Когда он пошел дальше, четвертый отделился от группы и последовал за ним.
Наконец-то они добрались до «прежнего места». На пригорке между озером и Прудом размышлений, окруженный редкими деревцами, находился общественный туалет. У входа горела единственная лампочка. Человек в черном остановился и стал ждать. Помедлив с минуту, Куинн появился из-за деревьев. Человек взглянул на него и замер. Если он и побледнел, в темноте этого не было видно. Но руки у него затряслись. Они посмотрели друг на друга. Человек, стоявший перед Куинном, лихорадочно пытался подавит ь охвативший его ужас.
— Куинн, — едва выговорил он, — тебя нет. Ведь ты умер.
— Нет, — спокойно возразил Куинн, — я не умер. Умерли Мосс и Маккрей. Умерли Орсини, Зик, Марше, Преториус. Саймон Кормак тоже умер — вы лучше всех знаете отчего.
— Не так резко, Куинн. Будем благоразумны. Он должен был уйти. Иначе погубил бы нас всех. Вам это должно быть совершенно ясно.
— Кто должен был уйти — Саймон? Студент колледжа?
Удивление собеседника Куинна взяло верх над его растерянностью. Еще на заседаниях комитета в Белом доме ему стало понятно, на что этот человек способен.
— Да нет, не мальчик. Его отец. Ему необходимо уйти.
— Из-за Нантакетского договора?
— Разумеется. Условия договора разорят тысячи людей, сотни корпораций обанкротятся.
— Но почему это должно коснуться вас? Насколько мне известно, вы сказочно богаты. У вас громадное состояние.
Вместо ответа Куинн услышал короткий смешок.
— Богат? Пока что — да. Получив фамильное наследство, я стал маклером в Нью-Йорке. Все свои средства вложил в акции — надежные, приносящие большой доход. Все мои деньги по-прежнему там.
— В военной промышленности?
— Взгляните, Куинн: я принес это для Мосса. Теперь эго принадлежит вам. Вот такое вы когда-нибудь видели?
Человек извлек из внутреннего кармана пиджака клочок бумаги и протянул его Куинну. В тусклом свете лампочки Куин увидел чек, выписанный известным швейцарским банком на предъявителя. Сумма составляла пять миллионов долларов.
— Возьмите это, Куинн. Такой прорвы денег вы и в глаза не видели. И никогда больше не увидите. Чего только не сулит такое богатство! Подумайте только, какую жизнь вы сможете вести. Полный комфорт роскошь, если хотите. До конца своих дней. Отдайте рукопись — и пять миллионов ваши.
— Значит, все это было из-за денег? — задумчиво спросил Куинн. Он повертел чек в руках, словно размышляя.
— Ну конечно. Деньги, власть — это одно и то же.
— Но ведь вы были его другом… Он доверял вам как никому.
— Не будьте наивным, Куинн. Все на свете сводится к деньгам. Наша страна помешана на богатстве. Никто этого не изменит. Так было, и так будет всегда. Мы молимся всемогущему доллару. У нас в Америке можно купить все, что угодно. Любого и каждого — тоже.
Куинн согласно кивнул. Он подумал о пятидесяти восьми тысячах имен, высеченных на черном мраморе. Любого и каждого… Вздохнув, он сунул руку в карман. Человек, едва достававший ему до плеча, испуганно отпрянул.
— Не делайте этого, Куинн! Вы же обещали — оружия не будет.
Куинн вытащил рукопись — двести машинописных страниц — и протянул собеседнику. Тот шумно перевел дыхание и дрожащими руками взял листы.
— Жалеть о сделанном вам не придется. Деньги ваши, Куинн. Распоряжайтесь, как хотите.
Куинн снова кивнул:
— Одна маленькая просьба…
— Ради Бога.
— Я отпустил такси на авеню Конституции. Вы не могли бы подбросить меня обратно?
Впервые за все время разговора собеседник Куинна с облегчением улыбнулся:
— Разумеется. О чем говорить?
Глава 19
Выполнение задания было намечено на конец недели, когда на улицах не так многолюдно. Действовать следовало с большой осторожностью. Вечером в пятницу люди в длинных кожаных пальто дождались сообщения по рации от наблюдателей из здания в центре Москвы о том, что интересующий их объект покинул город.
Оперативные агенты терпеливо ждали на длинной узкой дороге у изгиба Москвы-реки, недалеко от поворота к деревне Переделкино, где высокопоставленные члены Центрального Комитета, видные академики и крупные военачальники имеют свои дачи.
Когда автомобиль приблизился, машина оперативников выехала вперед и перегородила дорогу. «Чайка» замедлила ход и остановилась. Шофер и телохранитель — оба прошедшие выучку в «спецназе» — ничего не могли поделать. С обеих сторон к машине подскочили вооруженные люди, и дула автоматов уперлись прямо в стекло.
Старший офицер в штатском рывком распахнул заднюю дверцу и заглянул внутрь машины. Сидевший в ней человек, оторвавшись от чтения досье, невозмутимо поднял глаза.
— Маршал Козлов? — спросил затянутый в кожу гебист.
— Да.
— Прошу выйти из машины. Вместе с вашими людьми. Сопротивление бесполезно. Вы арестованы.
Дородный маршал, отрывисто приказав спутникам повиноваться, выбрался из машины. На морозе дыхание клубами вырывалось у него изо рта. Любопытно, подумал он, когда-то еще снова удастся вдохнуть в себя свежий воздух. Внешне он не выказывал ни малейших признаков растерянности.
— За превышение полномочий вы ответите перед Политбюро. Тоже мне, чекисты нашлись.
Маршал назвал агентов КГБ пренебрежительным прозвищем, данным сотрудникам тайной полиции.
— Указание Политбюро мы и выполняем, — не без удовлетворения ответил офицер, бывший полковником Второго главного управления. Теперь пожилому маршалу стало ясно, что с оружием он распростился навсегда.
Двумя днями позже, в предрассветной тьме, агенты саудовских сил безопасности окружили скромный домик на окраине Эр-Рияда. Без накладки не обошлось. Один из агентов нечаянно опрокинул урну для мусора. В доме залаяла собака. Из окна выглянул слуга — уроженец Йемена, спозаранку уже варивший себе крепкий кофе, и немедля оповестил хозяина.
Полковник Истерхаус прошел хорошую выучку в американском авиационном отряде. Нравы Саудовской Аравии ему были известны как нельзя лучше: он знал, что участия в тайном заговоре ему не простят. И давно был готов ко всему. Пока ломали ворота, пока шла перестрелка, в которой погибли два его охранника-йеменца, он успел принять нужные меры. Взбегая по лестнице, агенты услышали короткий выстрел.
Полковник лежал на иолу ничком. Кровь заливала дорогой персидский ковер, украшавший изысканный, в восточном стиле, кабинет. На шелковом полотнище над письменным столом было вышито арабское изречение: Инш-Алла. Такова воля Аллаха.
На следующий день группа агентов ФБР во главе с самим Филипом Келли оцепила поместье в гористых окрестностях Остина. Сайрус Миллер любезно принял Келли и благосклонно согласился его выслушать. Услышав о том, что он арестован, Сайрус Миллер принялся громко и страстно молиться, призывая своего могущественного друга обрушить праведный гнев на головы идолопоклонников и антихристов, не пожелавших постичь Божественные предписания, явленные в поступках Его избранника.