Друзья, и коллеги, собравшиеся на гражданскую панихиду, во всех деталях обсудили проблему лишнего веса, а также постоянных стрессов и выпивки, сопутствующих нелегкой журналистской работе.
Само собой разумеется, что известная журналистка Троегудова, специально прилетевшая из столицы в Красносибирск на похороны коллеги, не удовлетворилась официальной версией и выдвинула свою. В заголовок некролога, подготовленного для центральной газеты, она вынесла фразу «Асфиксия творчества», а в качестве подзаголовка — коварный вопрос: «Кому выгодна гибель редактора независимой газеты?»
Однако всерьез ее фантазий никто не воспринял, даже собратья по перу. Во-первых, потому, что местным журналистам, В отличие от московских коллег, было прекрасно известно: гибель в результате отравления выхлопными газами в северных условиях довольно обычное дело, особенно зимой. А во-вторых, рее знали, что из-под золотого пера Троегудовой выходят исключительно сенсационные статьи. Даже поломку детских качелей она может преподнести как происки спецслужб или международный заговор…
Часть 1
ПОЛЕТ НАД ВОРОНЬИМ ГНЕЗДОМ
IБелову показалось, что он проснулся. Кажется, дело идет к завтраку? Внизу официанты гремят столовыми приборами. Не выспавшиеся девушки и парни в фирменных фартуках протирают хромированные ножи и вилки, рубят тоннами салаты, заряжают тостеры душистым хлебом, раскладывают по столам льняные салфетки. Сейчас восхитительный цветочный запах кипрского утра смешается с ароматом круассанов, и в ресторане мгновенно выстроится очередь немецких туристов, дисциплинированных до идиотизма. Вездесущие немцы не только являлись к началу завтрака минута в минуту и в полном составе, но даже в бассейн прыгали, казалось, исключительно по свистку своего групповода — поджарого фрица в шортах.
Белов подумал, что может спокойно подремать еще минут сорок, пока не схлынет волна крикливых бюргеров. И тут он окончательно проснулся…
Звук, который он принял за звон столовых приборов, ничего общего с ним не имел. Это лязгали где-то внизу отпираемые и снова запираемые решетки-двери. И запах в этой новой реальности не был связан ни с морем, ни с цветами или ванильным тестом. В воздухе стоял тяжелый дух отхожего места и хлорки. Здесь не было немцев и в принципе не могло быть официантов. Потому что это была камера изолятора временного содержания при Красносибирском управлении внутренних дел.
Именно сюда вчера поздно вечером был доставлен генеральный директор комбината «Красносибмет» Александр Белов. Тот самый Белов, чье открытое лицо улыбалось в последнее время с экранов телевизоров, страниц газет и обложек журналов. Супер успешный менеджер, сумевший за короткий срок вывести умиравший комбинат в число лидеров алюминиевой промышленности. Тот самый Белов, которого высоко ценили зарубежные партнеры и уважали подчиненные, получающие самую высокую в регионе, а может, и в стране, зарплату. Тот, кого, несмотря на сомнительное прошлое, пытались заполучить в почетные члены многие вузы страны, потому что это означало солидные дотации и гранты. Красавец, умница, баловень судьбы и… просто богатый человек.
Что случилось там, наверху, в заоблачных далях, в горних сферах? Какая Аннушка разлила фатальное масло на рельсы судьбы и тем самым привела в действие, тысячи причин и следствий, — этого во всей полноте не знал никто. Но результатом невидимой цепной реакции стал арест Александра Белова, доставка его под стражей в Красносибирск и заключение вот в эту камеру изолятора временного содержания, с дощатым настилом вместо кровати и влажной вонючей подушкой.
Задержание было проведено с блеском, даже эффектно. Очевидно, режиссер действа рассчитывал на шумиху в средствах массовой информации. Белова арестовали прямо в актовом зале Уральского университета после блестящего выступления на праздновании Дня студента — в Татьянин День. Пухлая первокурсница как раз направлялась к сцене, чтобы вручить оратору порох записок с вопросами, как вдруг раздался грохот тяжелых ботинок. По проходу и с боков, из-за кулис, к Белову с криком «ФСБ. Оружие на пол! Будем стрелять» подлетели люди в черном с укороченными автоматами наперевес. Их командир подошел к Белову и сказал:
— У нас предписание. Вам придется пройти с нами…
Он не собирался ломать бойцам челюсти и убегать от преследователей. Более того, был в любую минуту готов лично и добровольно явиться в прокуратуру для дачи показаний. Где- то в глубине души он не исключал вероятности, что рано или поздно его туда пригласят. Но маски-шоу — это был явный перебор.
— Вы что, парни, с дуба рухнули? — только и успел сказать Белов в еще не выключенный к тому моменту микрофон.
Эту фразу потом долго на все лады склоняли средства массовой информации. В маски-шоу было задействовано не менее тридцати бойцов. Двое из них весьма квалифицированно заломили ему руки за спину и в полусогнутом виде повели по центральному проходу. Это было настолько же красиво сделано, насколько совершенно бессмысленно: оратор уже давно не носил ни тэтэшника, ни любого другого оружия, и даже не думал оказывать сопротивления. Наоборот, несмотря на унизительное положение, в которое он был поставлен, арестованный сохранил полное самообладание. С лица Белова, когда его вели по залу, не сходила язвительная улыбка, которую не могли не видеть притихшие студенты.
Криминальное прошлое, с точки зрения большинства присутствующих, было сейчас для него не более, чем пикантным штрихом в биографии, как нарядная булавка на строгом галстуке бизнесмена, оживляющая безукоризненно сшитый костюм. Многие даже были уверены, что бандитскую страничку в его анкету вписали по собственной инициативе ушлые журналисты. А не будь у Белова такого прошлого, он казался бы просто искусственно созданным по модели какого-нибудь Карнеги существом — для доказательства реализуемости знаменитой «американской мечты». Тогда как бандитская юность делала этого статного и успешного красавца как раз-таки своим, родным, русским и немного непутевым…
Светящиеся стрелки «командирских» часов, не отобранных при задержании, показывали половину четвертого. Белов стиснул зубы и зарылся лицом в сырую комковатую подушку Он не будет сейчас думать обо всем этом. Надо постараться доспать положенные часы. Во-первых, наутро, к моменту допроса, ему нужна свежая голова. Ведь, скорее всего, именно в этот день состоится разговор со следователем, и все должно встать на свои места. А еще ему очень хотелось досмотреть дивный сон, напомнивший ему события из другой, прежней жизни. Он зажмурился и усилием воли заставил себя проснуться… на Кипре.
Официанты внизу уже перестали греметь столовыми приборами и посудой. Белов потянулся, предвкушая, как он сейчас натянет джинсы, накинет рубашку, спустится в столовую, с кайфом позавтракает… И бездумно проваляется на берегу весь последний день своего пребывания на острове. Обидно было бы уехать с Кипра, так ни разу и не искупавшись…
Что такое отпуск в прямом смысле этого слова, Саша не знал в принципе. Он не мог даже представить себя в роли, скажем, экскурсанта с фотоаппаратом на брюхе, поворачивающего голову по команде экскурсовода направо-налево, или бездельника, подставляющего солнцу фрагменты тела и бдительно следящего за качеством загара. Смешно!
Любая поездка за границу и прежде означала для него деловые переговоры и еще раз переговоры. Даже редкие, имевшие место в прошлом, попытки «расслабиться на природе» в родном отечестве неизменно заканчивались недокуренной сигаретой, и необходимостью прыгать в машину и мчаться по делу. А в последние два года, хотя Александр Белов заделался большим боссом и, казалось бы, получил законное право на «буржуйские» радости, об отпуске не могло быть и речи…
Он окунулся в большой бизнес сразу и с головой. Поступил так же, как поступал всегда: короткое трезвое раздумье и — шаг вперед. Безо всяких оглядок и оговорок «с одной стороны» и «с другой стороны», без попыток представить, что было бы, если бы не случилось того, что случилось.
Белов «перепрыгнул» в кресло генерального директора Красносибирского алюминиевого комбинату с должности начальника охраны. И, хотя он в свое время был единодушно выбран и назначен Советом акционеров, но не мог не чувствовать, что этот крутящийся мягкий стул с подлокотниками достался ему «не по понятиям». К директорскому креслу ведь как принято идти? Шаг за шагом, приседая и низко кланяясь, постепенно наращивая мускулы в подковерных играх…
Он знал, что его стремительный карьерный взлет, нарушивший все ритуалы и каноны, вызывает раздражение у номенклатурных руководителей, что он заслужил в этой среде репутацию наглеца и выскочки. Но на это как раз ему было плевать. Главное, что никто — ни равные по статусу, ни, тем более, подчиненные — даже за глаза, не посмели бы назвать его лохом.