— Если… ты… Никита… Скажи, где мы с тобой перед Новым годом сидели… Никита — помнит…
После такой длинной фразы Обнорский чуть было не «уснул» снова, но отключиться ему помешал крик из «переговорки»:
— В «Грете»! В «Грете» мы с тобой сидели, на Суворовском… Ну же… Открывай дверь, Андрей!!
Серегин медленно и важно кивнул. Да, действительно. С Никитой они сидели именно в «Грете». Хорошо сидели. Вино пили. Красное вино… Как кровь, красное… Красное, красное, красное…
Андрея снова потянуло в туман, но тут он увидел Катино лицо — ее глаза смотрели на него с надеждой, верой и любовью.
Серегин встрепенулся и пополз к двери… Ему казалось, что он откручивает штурвал запирающего замка быстро, а на самом деле эта операция заняла целых пятнадцать минут… И когда дверь начала открываться — Андрей облегченно улыбнулся и лег на ступеньки как человек, заслуживший отдых после трудной работы.
Его тело мешало открыть дверь, поэтому Кудасову пришлось провозиться еще несколько минут, прежде чем он смог подхватить Обнорского на руки:
— Андрей! Андрюха, ты слышишь, нет? Не умирай, не смей, слышишь! Держись, слышишь, я прошу тебя, держись!…
Но Серегин уже не слышал Кудасова…
Эпилог
Июнь-август 1994 годаМинуло больше двух месяцев с той ночи, когда начальник пятнадцатого отдела РУОПа Никита Кудасов и старший оперуполномоченный Вадим Резаков привезли в клинику военно-полевой хирургии ВМА почти неживого уже Андрея Обнорского… За это время в Питере произошло много событий — и больших, и маленьких.
В Северной Пальмире с невероятной помпой прошли «Игры Доброй Воли». Правда, городу они мало что дали — западные туристы почему-то особого энтузиазма в плане приезда в Петербург не проявили, но зато мэр города везде и всюду говорил о большом успехе. В Петербурге во время «Игр» было безлюдно и спокойно, поговаривали, что милицейское руководство договорилось с «братками», которые, чтобы «гусей не дразнить», дружно разъехались кто куда — кто на Багамы, кто на Канары, кто в Анталию…
Странные и страшные события, развернувшиеся в конце весны вокруг поставки партии водки «Абсолют», стали постепенно забываться — в некоторых кругах даже начали уже «высказывать мнение», что никаких событий-то и не было. А что, собственно, и было-то? Так, несколько уголовных проявлений — и кто сказал, что все они связаны друг с другом?
Правда, видный предприниматель Говоров по-прежнему оставался в тюрьме — но на него работали самые лучшие питерские адвокаты, которые надеялись в скором времени изменить своему клиенту избранную прокуратурой меру пресечения… Антибиотику в изоляторе совсем не нравилось — он начинал понемногу утрачивать контроль над своей «империей», которой временно управлял от его имени Валера Ледогоров… Сидел Виктор Палыч с относительным комфортом, но очень многое его все же раздражало — например, «вертухаи», которые с тупым упорством отбирали у Антибиотика телефонные трубки сотовой связи, неизвестно как попадавшие в камеру…
Отвык Виктор Палыч от тюремной жизни, чего там говорить. А уж о «зоне» Антибиотику думалось и вовсе с тоской, потому что боялся он — «предъявят» ему в лагере многолетнее нарушение воровских «понятий»… Страшился этого Виктор Палыч не без оснований — однажды нашел он у себя в камере непонятно откуда взявшийся листок со стихами, после прочтения которых старика просто затрясло. А стихи эти были простыми и незатейливыми:
Из года в год, из века в век —стремился к счастью человекИ счастье строил разными путями.Один — пахал, другой — писал,а вор, конечно, воровал.Но честь свою жигана соблюдал…А если вор, как господин,весь навороченный и ездит в «мерседесе»?А если вор уж не крадет, а лишь аферами живет?Неужто это воровские интересы?На сходе говорят — призвать к ответуТого, кто в кайф живет, как буржуа,Кто разменял — ну, как разменную монету —Честь и достоинство российского вора…
Подписи под этими корявыми виршами не было, но Антибиотику все равно очень плохо спалось ночью, потому что догадывался он, откуда ветер дует… У очень многих бывших собратьев по воровскому клану на Витьку-Антибиотика зуб имелся. И даже те из них, которые сами не раз нарушали «понятия» — даже они, воспользовавшись ситуацией, помогли бы устроить в лагере воровской суд над стариком.
Понимая все это, Виктор Палыч бросил все свои финансовые ресурсы на святое дело собственного освобождения…
И результаты, надо сказать, не замедлили проявиться. В середине июня в тюремном госпитале неожиданно скончался уже оправившийся было от ранения киллер по кличке Туз. В медицинском заключении было сказано, что Николай Захарович Симоненко умер от острой сердечной недостаточности. А ведь Туз, надо сказать, никогда раньше на сердце не жаловался… В июле в результате ведомственного бардака и неразберихи на несколько дней остался без милицейской охраны особо ценный свидетель по «делу Антибиотика» — коммерсант Бутов. Потом, правда, недоразумение разрешилось, но Бутов почему-то все равно изменил свои показания: он вдруг заявил следователю, что из личных мотивов оклеветал бизнесмена Говорова, который никогда не просил его, Бутова, взять на хранение партию водки «Абсолют».
Уголовное дело в отношении Антибиотика еще не «развалилось», но уже начало «потрескивать»…
Аркадия Сергеевича Назарова, Женю Травкина и Диму-Караула, погибших 30 мая, похоронили в один день, но на разных кладбищах. Проводы в последний путь майора ФСК были гораздо более скромными, чем бандитские похороны… Результаты служебного расследования обстоятельств смерти майора Назарова разглашению не подлежали — но, кстати, пенсию семье Аркадия Сергеевича все же назначили.
К удивлению многих, фирма «ТКК» после всего произошедшего не прекратила своего существования — правда, в ней несколько изменился состав учредителей. В конце июня это предприятие возглавил некий господин Редькин — бывший чиновник мэрии, еще раньше служивший в КГБ. В рекордно короткие сроки фирма встала на ноги и даже смогла возместить убытки Косте Олафсону, зарекшемуся иметь дела с российскими бизнесменами — и зря, кстати, зарекшемуся. Господин Редькин, между прочим, вскоре после своего ухода из мэрии на пост руководителя «ТКК» воплотил в жизнь новую классную «тему», по которой в Россию можно было протаскивать товар большими партиями.
Дело обставлено так: фирма везет груз и на таможне «сдается». Груз уходит в «конфискат», который быстро реализуется уже готовому покупателю — по смешным ценам. Стоит ли объяснять, что «сдавшаяся» фирма и покупатель конфиската действуют заодно? Важен результат — груз законно попадает в Россию, где и реализуется. И никаких тебе диких акцизных сборов и таможенных платежей…
Иваныча, задержанного в доме писателя Рожникова, пришлось вскоре выпустить — следствие ничего не смогло ему предъявить. Зато трех «быков», взятых в том же доме, «упаковали» в «Кресты» плотно.
Заместитель начальника РУОПа полковник Лейкин начал очень часто встречаться с Вадиком-Пучиком, Даниил Серафимович расценивал Вадика как очень ценного источника информации. Полковник, наверное, был одним из немногих людей в Питере, кто доверял Пучику…
Сотрудников пятнадцатого отдела неожиданно осыпали благодарностями, грамотами и ценными подарками. Вадиму Резакову предложили перейти из РУОПа в ГУВД — на руководящую работу, но оперативник от этого предложения отказался.
Никите Кудасову досрочно присвоили звание подполковника милиции — начальника пятнадцатого отдела, вообще, вдруг стали очень ценить, его постоянно посылали в ответственные командировки в Москву, вызывали для консультаций в мэрию… Никите Никитичу иногда казалось, что его нежно и безжалостно «душат в объятиях», не давая заниматься конкретной работой…
Журналист Андрей Серегин выжил, к удивлению многоопытных врачей Военно-медицинской академии, один из которых даже начал писать по истории болезни Обнорского научную работу. Кстати, вся история с похищением Андрея особо сильного резонанса не получила. Серегин очень долго не приходил в сознание, а когда все-таки очнулся — выяснилось, что журналист ничего не помнит, у него образовался полный провал в памяти с вечера 30 мая… Врачи объясняли такую амнезию характером полученных Обнорским травм.
Быки, взятые в доме писателя Рожникова, тоже никакой ясности в историю с похищением не внесли — все они утверждали, что появились в деревне только после того, как Серегин уже заперся в «бункере».
Позже в журналистские круги был запущен слух, что с Обнорским таким экстравагантным образом сводил счеты какой-то ревнивый муж… Версия эта, прямо скажем, особой проработанностью не отличалась — но, тем не менее, многие в нее поверили, Тем более, что на очередном брифинге в ГУВД генерал Локтионов на вопрос о «деле Серегина» ответил загадочно, но многозначительно: