Паренек колебался, это было видно по его подвижному лицу.
– Ну пожалуйста, будь человеком. На вот, возьми червончик, принеси бутылку минералки, лучше с газом. Нарзан там или боржоми. И попроси, чтобы дали из холодильника.
Тот взял деньги и снова смешно закрутил головой. Но к киоску все-таки пошел.
– Спасибо, друг, – с чувством сказал убийца, поспешно откручивая колпачок с литровой ледяной бутылки нарзана. – Выручил ты меня. А что это ты с шариком делаешь?
Паренек улыбнулся приветливо и дружелюбно.
– Пальцы тренирую.
– Фокусником собираешься быть?
– Нет, пианистом. Извините, мне надо идти.
– Ну иди, – милостиво разрешил он, с облегчением глядя в спину удаляющемуся мальчику и снова надвигая наушник.
И хорошо, что ему надо куда-то, не хватало еще, чтобы владелец машины как раз в этот момент вышел. Мальчишка уходил ровным, неторопливым шагом, крутя головой. Убийца видел, как он дошел до дерева, у которого стоял раньше, прошел мимо и направился в сторону переулка, а несколькими секундами позже из подъезда дома номер восемь вышла женщина. Решительным шагом она подошла к фиолетовой «Фелиции» и вставила ключ в замок двери со стороны водителя. Как только она села в машину и закрыла дверь, убийца нажал кнопку на пульте. Льющаяся из наушников музыка лишь отчасти заглушила грохот взрыва. Тут же в открытые окна стали выглядывать люди, сидевшие по домам любопытные высыпали на балконы. Остановились проезжавшие мимо машины, выскочили водители. В общем, хотя улица была довольно пустынна, вокруг места взрыва тут же возникла вполне приличная суматоха. Убийца прикинул, нужно ли подходить, изображая естественное любопытство, но решил, что народу вокруг пострадавшей машины и так достаточно, а на него внимания никто не обращает. Поднялся и ушел. Из наушников до него доносились звуки начинающейся грозы над скалистыми берегами и синими холодными озерами, и одинокая хищная птица плавно парила над этим студеным великолепием.
Ему было хорошо и спокойно.
* * *Выписка из приказа по личному составу начальника Главного управления внутренних дел г. Москвы:
«…назначить подполковника милиции Каменскую Анастасию Павловну на должность старшего оперуполномоченного отдела… установив должностной оклад в размере…
…назначить майора милиции Короткова Юрия Викторовича на должность заместителя начальника отдела… установив должностной оклад в размере…
…освободить полковника милиции Жерехова Павла Васильевича от должности заместителя начальника отдела… в связи с увольнением из органов внутренних дел (рапорт от 10 мая 1998 г.)…»
* * *– Вот ужо я теперь тобой покомандую, – злорадно приговаривал Коротков, обживая новое рабочее место. – В кои веки дорвался.
– Конечно, маленького подполковника обидеть каждый может, даже майор, – отшучивалась Настя. – Зря я вернулась, ты мне жизни не дашь.
– Ага, не дам, – жизнерадостно обещал Юра. – Буду требовать, чтобы ты мне раскрыла как минимум пять убийств века, и тогда я в качестве твоего мудрого руководителя получу сто пятьдесят поощрений, пять государственных наград и звание полковника сразу, минуя подполковника. Здорово я придумал?
– Классно, – соглашалась она. – А если я тебе ничего не раскрою, ты меня выгонишь обратно к Ивану?
– Еще чего, размечталась! Даже если ты вообще ничего никогда больше не раскроешь, я все равно тебя никуда не отпущу, потому что только ты можешь дать мне чувство великого милиционерского кайфа: командовать старшим по званию. Не каждому оперу так везет, как мне.
– Так ты же скоро сам подполковника получишь, и весь твой кайф закончится.
– Это еще когда будет… А пока не мешай мне наслаждаться жизнью.
И Настя не мешала. Более того, она и сама ею наслаждалась, потому что вернулась к своей работе и своим друзьям, по которым так скучала, работая в Управлении по организованной преступности. Генерал Заточный отпустил ее, как говорится, по первому требованию. Гроза, подальше от которой Настю в свое время отослал Гордеев, все-таки разразилась, правда, не осенью, как ожидалось сначала, а только весной следующего года, в марте. Неожиданно для многих был отстранен от должности министр внутренних дел, и на несколько дней милицейская общественность замерла в ожидании решения своей судьбы. Кто придет на смену, еще один военный, который начнет перетасовывать кадры и назначать на все должности подряд своих однокашников по военному училищу, или все-таки профессионал? И через несколько дней вздохнули хотя и несколько настороженно, но с облегчением: не военный.
Новый министр с первых же дней заявил, что оперативно-розыскная деятельность – важнейший элемент борьбы с преступностью и ей отныне будет уделяться первоочередное внимание. Начальника Главного управления внутренних дел Москвы не тронули, соответственно и в самом управлении кадровых перестановок пока не предвиделось. Начальник отдела, в котором работала раньше Настя, остался в своем кресле, и можно было возвращаться. Проработав у Заточного без малого десять месяцев, она успела обучить капитана Дюжина основам аналитической работы и получить очередное звание подполковника, которое не могла получить на Петровке – должность не позволяла, так что расстались они с генералом мирно и полюбовно. Как говорится, «при своих».
– Ну что, дети мои, – начал в это утро ежедневную оперативку полковник Гордеев, – преступники оказались покрепче нас с вами. Это мы от жары уже на потолок готовы лезть, а они бодренько так себя чувствуют. И откуда только силы берутся? Вчера Селуянов по городу дежурил, и надежурил он нам убийство некоей госпожи Дударевой, генерального директора фирмы… – он глянул в разложенные на столе бумаги, – фирмы «Турелла». Туристический бизнес. Дамочка состоятельная, если не сказать больше. Дело возбуждено в округе, нас пока не трогают, но, учитывая, что это могут оказаться бизнес-разборки, не сегодня-завтра и нас подключат. Меня несколько дней не будет: уезжаю сегодня вечером в командировку, за старшего остается Коротков. Так что раздаю слонов заблаговременно. Если будет указание подключаться к убийству Дударевой, займется Селуянов, так ему и передайте, когда он после суток проспится. Понял, Коротков? Дружка своего подряжай, нечего его жалеть. А то я знаю, он на днях жениться удумал, так вы его сейчас все выручать кинетесь. С этим вопросом все, теперь докладывайте по текущим делам. Доценко, начинай с убийства Волощикова…
Настя радовалась, что за время ее отсутствия никто не оккупировал ее привычное место в углу. Основная масса сотрудников отдела рассаживалась за столом для совещаний, кому не хватило места – тот садился на стоящие вдоль стены стулья. В углу же кабинета полковника Гордеева стояло старенькое низенькое креслице с выцветшей, потертой обивкой, до того расшатанное и рассохшееся, что человек весом более восьмидесяти килограммов просто не рисковал в него садиться. Настя Каменская весила меньше, поэтому любила сидеть в нем, ничего не опасаясь.
После совещания она заглянула к Короткову.
– Слушай, нехорошо как-то с Колей получилось, – сказала она. – Ему к свадьбе готовиться надо, а тут нависает реальная опасность увязнуть в убийстве туристической дамочки. Может, поговоришь с Колобком? Пусть даст другое указание.
– Ну да, он даст, – усмехнулся Юрий. – Потом догонит и еще раз даст, чтобы мало не показалось. Колобок Коляна воспитывает, это ежу понятно.
– За что? – удивилась Настя. – Где он опять нашкодил?
– Да там же, где обычно. Две недели назад опять летал в Воронеж без спросу, правда, на один день всего, утром улетел – вечером вернулся, никто и не спохватился бы. Но не таков наш Колобок, с ним эти номера не проходят.
– И опять пил, когда вернулся?
– Это нет, – покачал головой Коротков. – Чего не было – того не было. Колька теперь почти совсем не пьет, только если в застолье, когда уж отказаться нельзя. А такого, как раньше, чтобы на три дня без просыху, не бывает. Леди Валентина его коренным образом перевоспитала. Своих детей, говорит, надо любить обязательно, а вот пить после каждого свидания с ними – это неправильно. Потому что никакой трагедии, которую имело бы смысл заливать водкой, не произошло, дети счастливы, ухожены, веселы и здоровы, живут в полноценной семье с мамой и новым папой, и такая радужная ситуация не является уважительным поводом для пьянства. А ежели Николаша пьет не от жалости к детям, а от жалости исключительно к самому себе, то это тем более постыдно, ибо настоящий мужик не должен себя жалеть. Он может либо поступать правильно и за это уважать себя, либо ругать за ошибки и тут же их исправлять, после чего начинать уважать себя за самокритичность. Все, третьего не дано. Долбила она его этой великой идеей, долбила, ну и додолбила. Так что наш друг Селуянов пребывает в глухой завязке. Между прочим, что дарить-то будем? Есть идеи?