– Ты слышала, что случилось с девушкой твоего брата? Ева закрывает глаза и говорит:
– Звучит дико, я понимаю, но я скучаю по Смерти… Адам перекидывает одну ногу через забор и говорит:
– Твои предки чего, эмигрируют?
В гараже, двигатель заведенной машины чихает, и один из цилиндров не попадает в такт. Словно сердце пропускает один удар. Сердечный желудочек дает сбой. Сквозь стекло видно, как внутри гаража клубится серый дым. Двигатель снова чихает и вдруг умолкает. Внутри – все неподвижно. Вся Евина семья, теперь это просто багаж, выброшенный за ненадобностью.
Лежа в траве, на солнышке, чувствуя, как ее кожа натягивается и краснеет, Ева говорит:
– Бедный Ларри.
Она по прежнему водит пальцем вокруг пупка. Риски подходит к забору и смотрит, как Адам перелезает на эту сторону. Мальчик наклоняется, чтобы погладить собаку. Почесав Риски под подбородком, Адам говорит;
– Ты им сказала, что у нас будет маленький? И Ева молчит. Ева не открывает глаз.
Адам говорит:
– Если от нас пойдет новый человеческий род, наши предки ужасно рассердятся…
Солнце почти в зените. То, что похоже на шум машин, – это ветер, носящийся по опустевшим дворам.
Материальные блага уже никому не нужны. Деньги превратились в бумажки. Положение в обществе никого не волнует.
Еще три месяца будет лето. О еде беспокоиться нечего: тут столько консервов, что хватит на сто лет вперед. То есть если ее не застрелят автоматчики из службы Эмиграционного содействия. Она же приоритетная цель. Первоочередной категории. Конец .
Ева открывает глаза и смотрит на белую точку на голубом горизонте. Утренняя звезда. Венера.
– Если этот ребенок родится, – говорит Ева, – я надеюсь, что это будет… Трейси.
24
Мистер Уиттиер ведет Мисс Апчхи к двери. К миру, который снаружи. Они идут к двери, вдвоем. Держась за руки. Вот он, наш мир без дьявола, наша вилла Диодати без чудовища, на которого можно свалить всю вину. Мистер Уиттиер приоткрывает входную дверь, совсем немножко – чтобы в здание проник луч настоящего света солнца. Яркая прорезь – полная противоположность той черной щели, которая встретила нас по прибытии.
Мисс Апчхи так же, как и Кассандра Кларк, – невеста мистера Уиттиера. Та единственная, кого он хочет спасти.
Прожектор перегорел. Или он просто горел так долго, с таким накалом – и что то трагическое происходило все время, что то ужасное , что то волнующее и захватывающее , все время, – что сработал автоматический выключатель питания.
Обмороженная Баронесса спит в своем ворохе тряпок и кружев; сально розовые губы, которых нет, шевелятся во сне. Граф Клеветник тоже бормочет во сне, проигрывая в голове эпизоды из нашей истории.
Мы все похожи на спящих, или на впавших в прострацию, или на грезящих наяву. Каждый бормочет, что мы ни в чем не виноваты. Мы – жертвы. Чего только с нами не делали, но мы сами не делали ничего.
Только Святой Без Кишок с Матерью Природой перешептываются друг с. другом. Святой то и дело поглядывает на приоткрытую дверь, на трещину яркого света в сумраке. Мистер Уиттиер и Мисс Апчхи – их темные силуэты, обведенные контуром света, растворяются в ярком сиянии солнца.
А мы, все остальные, растворяемся в наших костюмах, в ворсинках ковра, в досках пола.
Мать Природа все повторяет, как будто у нее заело пластинку:
– Остановите их… остановите их…
А что, говорит ей Святой Без Кишок, это будет вполне подходящий счастливый конец. Двое юных влюбленных выходят из тьмы к свету нового дня. Они приведут помощь и спасут всю группу. Эти двое, они могут быть жертвами и героями.
Но Мать Природа лишь шепчет:
– Пока еще рано.
Надо выждать еще немного. Они молодые, они могут позволить себе подождать, пока не умрет еще несколько человек.
Вполне может так получиться, что Мать Природа и Святой Без Кишок переживут старого мистера Уиттиера и больную Мисс Апчхи.
Стоит лишь посмотреть на всех остальных: сразу видно, что Агент Краснобай и Повар Убийца не протянут и дня. Грудь Обмороженной Баронессы, затянутая парчой, уже не вздымается и не опадает, ее губы, которых нет, посинели. Выщипанные брови Безбожника больше не отрастают.
Да, еще рано. Ведь чем дольше они смогут выждать, тем меньше останется претендентов на гонорар.
И вполне может так получиться, что Матери Природе и Святому Без Кишок достанется все. Все деньги. Вся слава. Вся жалость.
– Или мы тоже умрем, – говорит Святой Без Кишок. Его штанины и низ рубашки, приклеенные к сцене засохшей кровью, натягиваются и рвутся. Святой Без Кишок поднимается на ноги и говорит: – Я пошел.
Не сейчас, говорит Мать Природа. Цедит сквозь зубы.
Святой Без Кишок делает шаг и спотыкается. Ноги подкашиваются, и он падает на четвереньки. Он ползет к приоткрытой двери и говорит:
– Как мне их остановить?
Мать Природа хватает его за ногу и говорит:
– Погоди. – Она прикасается к точкам удовольствия у него на стопе, и от этого прикосновения глаза у Святого закатываются, а потом она отпускает его и говорит: – Помоги мне…
Они ползут к двери, обозначенной солнечным светом. Там, где луч света касается бетонного пола, пол ощутимо нагрелся. Они ползут, зажмурив глаза, ослепленные ярким сиянием. Они пробираются к двери на ощупь, ориентируясь по теплой дорожке, считывая руками эту тепловую азбуку Брайля, пока не находят дверной косяк ~ теми пальцами, которые еще остались. Они находят свет солнца – кожей губ и век.
Небо над переулком – узкая голубая полоска. Там парят птицы. И плывут облака. Птицы и облака, которые не паутина. В ослепительной синеве, которая не бархат и не краска.
Святой Без Кишок говорит, выглядывая наружу:
– Я знаю, где мы. – Скосив глаза, он говорит: – Они все еще здесь. ~ Он показывает пальцем и говорит: – Мисс Апчхи, подожди…
Мать Природа мертвой хваткой вцепилась в его рубашку и пояс штанов. Он ползет дальше, вперед. Он говорит:
– Пожалуйста, подожди.
Он уже наполовину снаружи; ползет по асфальту, по битому стеклу и разбросанному по всему переулку мусору, такому прекрасному, теплому мусору, нагретому лучами настоящего солнца. Святой Без Кишок говорит:
– Подожди!
Две фигуры бредут, пошатываясь, к выходу из переулка: девушка еще близко, а старик – уже почти в квартале отсюда. Он поднимает руку, и к нему подъезжает такси.
Святой кричит:
– Мисс Апчхи! Он кричит:
– Подожди!
Мисс Апчхи оборачивается к нему.
А потом… а потом… Кх ррк !
Нож, который лежал на полу, нож, брошенный мистеру Уиттиеру Поваром Убийцей, Мать Природа его подняла.
Теперь нож торчит из груди Мисс Апчхи, он еще содрогается при каждом ударе сердца, но с каждым разом все слабее и слабее. Мать Природа и Святой Без Кишок волокут Мисс Апчхи внутрь. Назад, в темноту.
Нож подрагивает все слабее и слабее. Они кое как поднимаются на ноги и закрывают дверь. Металлическая дверь скрипит. Полоска неба становится все уже и уже, и, в конце концов, не остается вообще ничего: ни птиц, ни облаков, ни пронзительной синевы.
Мистер Уиттиер кричит им снаружи: стойте!
Его голос все ближе и ближе.
Нож уже почти не дрожит.
И Мать Природа говорит:
– Я же сказала: «Еще не время».
А потом нож замирает. И это несчастное создание, которое вечно чихало, кашляло и шмыгало носом, смерти которого мы ждали с самого первого дня – Мисс Апчхи, наконец, умирает.
Святой Без Кишок держит дверь. Замок открывается с той стороны. Ручка дергается. Святой запирает замок, и его вновь открывают.
Святой запирает замок и кричит:
– Нет.
И замок открывается, с той стороны.
Снова здесь, в холоде и темноте, Мать Природа вытаскивает липкий нож из груди Мисс Апчхи. Потом сует кончик ножа в замок и ломает лезвие
Замок испорчен. Нож тоже испорчен. Бедная бедная Мисс Апчхи с ее красными, вечно слезящимися глазами и сопливым носом, теперь она лишь реквизит в нашей истории. Человек, превратившийся в вещь. Как будто ты распорол тряпичную куклу с каким нибудь глупым, дурацким именем, а внутри: Настоящие потроха, настоящие легкие, живое сердце и кровь. Много горячей и липкой крови.
Теперь претендентов на эту историю стало еще меньше.
На историю о том, что с нами сделали.
Мы все еще здесь. Сидим, сбившись в сумрачный кружок, вокруг призрачьего огонька.
Голос мистера Уиттиера, его истошные вопли доносятся с той стороны. Его кулаки бьются в стальную дверь. Он хочет войти сюда, внутрь. Ему из хочется умирать одному.
Мы все еще ждем, повторяя нашу историю в Музее нас.
Это наша перманентная генеральная репетиция.
Как мистер Уиттиер запер нас в этом здании. Как он нас истязал, морил голодом. Убивал.
Мы заучиваем свои роли: Мифологию нас.
И уже очень скоро, буквально на днях, сюда придут люди. Они нас спасут. Люди нас выслушают. И полюбят. В один прекрасный, солнечный день, уже очень скоро, нас полюбит весь мир.