Я был уверен, эти руки никогда уже не дрогнут, а сердце ее никогда не остынет.
Петер Акмен
(1896—1923)
ДВЕ БЕСЕДЫ
К
I евский проспект. По тротуару шныряют мальчишки, предлагая разодетой публике антисоветские | газеты «Дело народа», «Новый луч». Со всех концов несутся их крики:
— Немцы в Валке!
— Оставлена Нарва!
— Немцы идут на Петроград!
А под вечер то на одном, то на другом перекрестке собираются летучие митинги. Контрреволюционеры агитируют против новой, еще не окрепшей Советской власти.
Вооруженные стрелки — бойцы революции — на грузовиках разъезжают по городу и разгоняют «собрания», организуемые контрреволюцией.
— Ложи-ись! Бросаю гранату! — громко кричит высокий стрелок и, когда машина приближается к митингующей толпе, размахнувшись, бросает в нее... консервную банку. Раздаются крики, истерические вопли.
Какой-то толстый генерал падает на мокрый тротуар и пытается всунуть голову в грязную сточную канаву. Лампасы его покрыты грязью, ветер колышет красные лацканы шинели. Генерал замер в ожидании взрыва. А по ближайшему переулку, пригибаясь, бежит тощий гвардейский ротмистр и быстро исчезает в первой же подворотне. Солидная, нарядно одетая дама села прямо на мокрый снег. Она испуганно озирается, глаза у нее помутнели от страха, лицо судорожно подергивается.
Прошло некоторое время, а «граната» так и не взорвалась. Какой-то артиллерийский поручик с плотно пришитыми погонами защитного цвета осторожно приближается к ней.
— Да это же консервная банка!
— Ах!-— дружно раздается облегченный вздох.
— Дикари! Варвары! Латыши!
— Дикари, явно дикари! Устрашают мирных жителей, женщин пугают, — лепечет генерал, шелковым платочком вытирая уличную грязь с седенькой бородки. А где-то совсем рядом слышится:
— Товарищ шофер, в Смольный!
Звучит песня:
Смело, товарищи, в ногу,
Духом окрепнем в борьбе.
Смольный. Двор забит поленницами дров. Около ворот у костра греются стрелки. У дверей здания — пушки. В окнах зоркий глаз может заметить замаскированные дула пулеметов.
Повсюду небывалое оживление. Приходят и уходят сотни людей. В комнатах, где еще недавно спали благородные девицы, на чистых, мягких постелях расположились стрелки.
Вот одна за другой открываются двери, кто-то кричит:
— Товарищи, все на собрание в зал заседаний! Приехал товарищ из Исколастрела со срочным и важным сообщением! Не заставляйте его ждать.
Четыреста коммунистов, выбранные из восьми стрелковых полков и приехавшие в Петроград защищать дело революции, собрались в зале.
На трибуне, покрытой красным, стоит представитель Исколастрела.
— Товарищи, — говорит он, — как вам известно, немцы начали наступление. Правда, насчет Валки и Нарвы черносотенские бульварные газеты мелют ерунду. А вот Цесис действительно у немцев, и, очевидно, Валмиера тоже не сегодня-завтра будет у них. Исколастрел, вернее, его большинство решило не идти против немцев организованной вооруженной силой. Но остальные члены Исколастрела, преданные делу революции, твердо стоят за то, чтобы вооружиться и грудью встать за защиту родины. Товарищи, я обращаюсь к вам как к самым преданным и храбрым стрелкам. Я обращаюсь к вам от имени революционного меньшинства Исколастрела и призываю: все на борьбу с врагом! Вас зовет, к вам обращается революции!
Кое-кто из стрелков понимает, что нельзя сейчас бросить Петроград, Смольный, где находятся ВЦИК и СНК. Но как сказать об этом? Не подумают ли, что это трусость, боязнь фронта? Для старых бойцов такое предположение было бы обидным.
Резолюция, за которую единогласно голосуют все четыреста человек, гласит:
«Революция в опасности! Петроград под угрозой. Немцев во что бы то ни стало надо остановить. Все, как один, пойдем на фронт, навстречу немецким бандам! Каждый, кто укрывается в тылу и избегает фронта, — трус и предатель революции. Долой предателей революции!»
Резолюцию тут же переписывают и отсылают Ленину.
Ответа долго ждать не пришлось. Ленин вызвал к себе представителя комитета стрелков и сказал, что революционный энтузиазм — вещь хорошая, но в критические моменты каждый шаг следует серьезно и всесторонне обсудить, как бы он ни был самоотвержен и революционен.
Потом Ленин просит созвать собрание: он хочет говорить со стрелками.
* * *
Опять зал заседания. Так же, как день назад, сбоку от сцены кафедра.
— Идет! Ленин идет!
Быстрыми, энергичными шагами он поднимается на трибуну. Приветствуя стрелков, чуть наклоняет голову и улыбается какой-то особенной, неповторимой улыбкой, которая вызывает у всех чувство необыкновенной близости, доверия.
— Товарищи стрелки! — обращается Ленин к аудитории 6. — Я рад, искренне рад за ваш революционный энтузиазм, самоотверженность и отвагу.
Далее Ильич говорит, что, когда читал резолюцию стрелков об уходе на фронт навстречу наступающему врагу, он чувствовал, что воинская часть, которая голосовала заг такую резолюцию, — это уже не часть старой, царской армии, не солдаты той армии, которая, бросая оружие, панически бежит и дезертирует целыми батальонами, полками. Воинская часть, голосовавшая за резолюцию, представляет собой отряд новой, революционной, рабоче-крестьянской армии.
— Товарищи! — продолжает Владимир Ильич. — И до приема этой резолюции мы были о вас такого же мнения.
Затем Лени# вспоминает, что, когда запросили бойцов из латышских полков для охраны Смольного, большевики знали, что эти полки во время революции боролись против меньшевистско-эсеровского Исколастрела, что они организовали в армии левый блок, с помощью которого в октябрьские дни большевизировали всю 12-ю армию. Революционные латышские полки прислали в Петроград своих лучших товарищей, стойких революционеров и отважных бойцов, проверенных в большевистских фракциях полков и на полковых собраниях.
Ленин еще раз повторяет, что он с радостью читал резолюцию стрелков о готовности идти навстречу врагу. Но каждая медаль имеет и оборотную сторону. И это надо учитывать.
Энтузиазм, революционная готовность, отвага, геройство — очень хорошие качества, без которых невозможна революция. Но для сознательного революционера, обученного и закаленного в боях бойца, этого мало. Требуется еще хладнокровие, нужно по-деловому взвесить все обстоятельства. Далее Ильич говорит о том, что революционеры должны быть готовы, не жалея жизни, идти в бой. Но не всегда это выгодно. Иногда приходится маневрировать. Не каждый раз можно посылать на смерть последних, самых верных и самых опытных бойцов революции.
— Петроград — сердце революции. Совет Народных Комиссаров и Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет — штабы революции, — продолжает Ленин. Он подчеркивает, что побежденная, но еще не уничтоженная буржуазия организуется не только на открытую, честную борьбу с Советской властью, но и на тайные нападения на штабы революции. Петроград и штабы революции нужно защищать и охранять в первую очередь, а для этого необходимо иметь храбрых, верных и хорошо обученных революционеров.
В заключение Ленин напоминает, что обязанности присутствующих здесь стрелков не менее важны, чем обязанности тех, кто сражается на фронте. Он добавляет, что в случае падения Петрограда (а будет сделано все возможное, чтобы этого не допустить) правительство переедет в Москву. Владимир Ильич выражает надежду, что у стрелков нет расхождения с ним в данном вопросе.
Он прощается, легко сходит с трибуны и, посматривая на стрелков и улыбаясь, спешит к выходу. Каждому казалось, что Ленин смотрит именно на него, мысленно разговаривает с ним и дружески улыбается ему одному.
— Как же быть, товарищи? Мы еще не голосовали за предложение Владимира Ильича, — смущенно сказал председатель собрания. — Согласно ли с нцм большинство?