— Шестеро! И вас с капитаном двое, товарищ комбриг!
— Вот видите, Людмила Константиновна, если повезет — а нам должно хоть раз повезти — мы тут отделение на роту меняем. Арифметика, третий класс: восемь человек гораздо меньше полутора сотен.
— Почему восемь? — Иванов услышал знакомый до слез голос. — А меня решили не считать?
— Петров! А ты какого черта тут делаешь? Тебя же паровозным колесом контузило!
— Ну уж не совсем и паровозным. Точнее, не совсем колесом: колпак с котла это был. Шесть ребер, правда, он мне поломал, но ребра — не руки-ноги. Так что эскулапы меня просто перебинтовали покрепче и обещали, что скоро заживет. Дышать, правда больно, но стрелять — нет. Бегать тоже больно, но тут, как я мыслю, бегать и не потребуется. А в грузовик наш раненые и так еле влезли, к тому же он и едет только на первой скорости… Кузнецов сказал, что до моста ему ползти как бы не час — так что если десяток моих выстрелов немца хоть на минуту задержит — уже польза будет. А если получится уже два десятка… Лазаревич, там у входа сумка с лентой к твоему «Максиму», угощайся! И тебе, командир, подарочек — Петров протянул Иванову две полных обоймы от ТТ. — Главврач передала, сказала, что все равно стрелять не научилась…
Стрельба за лежащей впереди рощицей окончательно стихла. И вообще все стихло — казалось, что в природе просто кто-то выключил звук. В обычное время такой тишины все же не бывает: где-то чирикают птички, где-то стрекочат кузнечики — а тут над деревней встала буквально мертвая тишина.
— Ну, с богом, славяне! — негромко произнес Лапушкин. — А так же иудеи и мусульмане — господь сам разберется, кто из нас кто.
— Лапушкин, бога нет! — строго сказала Людмила Константиновна. — Ладно, до встречи в раю!
— Так вы обещали рай на земле построить — подковырнул учительницу Вяземский.
— И обещание выполним, так что тут и встретимся. Вот только немца в ад отправим. Кстати, чего это он задерживается?
Но немец не задерживался. Сначала бойцы услышали отдаленный гул моторов, затем из рощицы послышался лязг металла. И на опушку медленно выползли три бронированные машины.
— Значит одну, а то и две подбили — радостно сообщил Лапушкин, — нам меньше досталось. Только вот…
— Эй, артиллерия! Танки чешские, в лоб берутся только с полутораста метров!
— Учтем, товарищ комбриг — раздался могучий рев боцмана.
— Людмила Константиновна, может вы все же в тыл пойдете? — комбриг повернулся в радистке. — Пользы-то от вас…
— Лапушкин, я на «Ворошиловского стрелка» второй степени еще в тридцать третьем сдала. Второй! Думаю, двух немцев подстрелить успею, а то и трех. А три — больше чем один. Арифметика, Лапушкин, первый класс. Ну, я пошла — и Людмила Константиновна, пригнувшись, юркнула в заросший овражек.
Проводив учительницу взглядом, Иванов снова посмотрел на опушку рощи. И вовремя — между танками стали появляться фигурки немецких пехотинцев.
— Стреляй, таварища майора — пихнул Моисея Лазаревича в бок Хабиббулин.
— Моя поспешать не нада, путь от леса отойдут… тьфу на тебя, Хабиббулин! А то они снова с лес убегут, а нас эти три танка раньше времени обижать начнут. Сколько у нас лент?
— Два, таварища майора. Этот, полная, и которая Петров принесла, там мала-мала палавина, но есть. И граната есть, бальшой только очень.
— Хватит. Думаю, что даже ту половину нам отстрелять не дадут, но мы будем стараться…
Немцы медленно пошли вперед, потихоньку двинулись и танки. Неожиданно откуда-то сбоку, из овражка, выстрелила винтовка и одна из идущих фигурок упала. И пехотинцы, и танки немедленно повернули влево и открыли огонь в сторону выстрела.
— Это они удачно встали — прохрипел Вяземский, разворачивая пушку поудобнее. Сорокопукалка — пушка легкая, но вот ворочать ее одному, да еще в кустах — занятие для сильных не только духом. А Сидоров для этих целей не годился…
— Ну вот и ладушки, — пробормотал про себя граф, закончив прицеливаться. Пушка рявкнула, но немцы, похоже, выстрела совсем не заметили.
— Заряжайте, граф! — крикнул Сидоров, выдернув ствол пушки. — Цельтесь не спеша, фашисты нас, похоже, за своей стрельбой и не заметили!
Фашисты пушку заметили после второго выстрела, снесшего гусеницу с одного из танков. Но между заметить и уничтожить какое-то время должно пройти, и Сидоров успел снова привести орудие в рабочее состояние.
— Матерное слово! — воскликнул боцман. — Ну кто же так стволы-то греет! — он одним движением обеих рук оторвал от гимнастерки оба рукава и начал судорожно обматывать обожженные ладони. Пушка выстрелила снова…
— Да не спеши так, ваше превосх…
Несколько пулеметов, скрестивших очереди на кустах, откуда стреляла пушка, договорить Сидорову не дали.
— А я и не спешу — прошипел Вяземский, тоже не избежавший внимания пулеметных очередей. — Жалко, что не все еще снаряды истрачены…
Вяземский врал. Он прекрасно видел, что уже все три танка — включая стоящий на месте — разворачивали башни в его сторону. Но он знал, что больше уже выстрелить из пушки не получится, и поэтому целился очень тщательно. И пушка выстрелила лишь тогда, когда граф увидел выстрел из танкового орудия. Но увидеть, как задымил немецкий танк, он уже не успел: наводчики в танках все же были шиты совсем не лыком…
— Сволочи врачи! — ругался сквозь слезы Петров, — говорили, что только дышать больно будет. А что стрелять больно — не сказали! Ладно, в госпиталь вернусь — они мне весь спирт отдадут, суки!
Петров в госпитале от кого-то услышал, что у немцев с автоматами только командиры ходят, и теперь тщательно выискивал подходящие цели. Неплохо выискивал: выпустив две обоймы из старой «Мосинки», он уже две таких «автоматических» мишени повалил. Судя по всему, в госпитале не наврали, на правом фланге, где «поработал» Петров, немцы приостановились. Но — пока на землю не залегли, и Петров, перезарядив винтовку, снова начал материться от боли при каждом выстреле…
— Иванов — лейтенант, повернув голову, увидел рядом с собой особиста. — У тебя винтарь, так что дай-ка ты мне свой ТТ. Тебе он всяко без надобности, а меня все же учили с двух рук стрелять.
Иванов начал было отстегивать кобуру.
— Кобура мне без надобности — заметил особист, ловко вытаскивая пистолет у Иванова, — прятать его, видимо, уже не придется… — и с этими словами он ловко пополз куда-то в сторону. Иванов развернулся обратно и начал снова стрелять по фашистам, очень переживая, что падают они слишком редко.
Петров перевыполнил свой план, и даже повышенные обязательства перевыполнил: уже шестая обойма была выпущена по врагу. Он радовался, что с каждым выстрелом боль становилась все меньше — вот только дышать становилось все труднее. Да и немцы потихоньку становились все более зелеными, вместе с небом почему-то. И совсем плохо было уже то, что перезарядить винтовку сил уже не было, а фашист подошел уже совсем близко. Последнее, что увидел Петров, был особист, высунувшийся по пояс из неглубокой воронки и стреляющий по фашистам почти в упор из двух пистолетов сразу, что Петрова очень пораовало. И того, как пулеметная очередь переломила особиста пополам, он уже не увидел.
— Я тебе, Хабиббулин, так скажу: если по немецкой цепи нам сбоку ударить, то фашист гораздо гуще на тот свет пойдет. Помню вот, в Туркестане… Смотри, Хабиббулин! — и молчавший пока «Максим» с каким-то радостным рыком выплюнул по наступающей цепи немцев длинную очередь. Вайсберг оказался прав: немец просто в очередь выстроился перед проходной ада. А те, кто в очередь пока не попал, упал на травку и на манер земляных червяков направился обратно к опушке. Вот только этих серо-зеленых червяков было очень неплохо видно с возвышавшейся над полем сушилки, и частые, но довольно меткие выстрелы из винтовки намекнули фашистам, что уползти далеко не получится. Большая часть их вскочила и побежала, и комдив, до сих пор бережно стреляя по врагу одиночными, вставил новый диск и выпустил длинную очередь. Дрожащий огонек у автоматного ствола заметили не только немецкие пулеметчики, но и командир танка, так что теперь фашиста провожали лишь выстрели из винтовки.
— Майор, пачиму не стреляиш? — Хабиббулин толкнул в плечо Вайсберга. Он не очень надеялся услышать ответ, потому что почти оглох от взрыва упавшего рядом танкового снаряда. Но не онемел:
— Майора, у меня граната тяжелый, но мы будем стараться. Я фашистский танкист отомщу…
Немцы, сообразив, что против них обороняется, похоже, один человек с винтовкой, снова — и теперь очень быстро — пошли в атаку. Иванов успел выстрелить почти всю обойму — но несколько ротных пулеметов заставили его прекратить сопротивление. Но единственное, о чем, умирая, сожалел Иванов, было то, что немецкий танк, который теперь двигался по дороге, остановить было некому.