Ночью выпал снег, покрывший будто легким пуховым одеялом все вокруг. Рядовые Привалов и Чахов, выставив перед собой «АКМы», медленно брели по узкому заснеженному проулку чеченского села. За заборами, гремя цепями, захлебывались в яростном лае лохматые псы. С соседней улицы доносился рык «бээмпешки».
– Чаха, дай сигаретку, а то мои совсем в кашу превратились, – сказал Привалов, вытряхивая на снег из кармана раскисшую пачку «Примы» и остатки развалившихся сырых сигарет. Выпавший накануне снег сразу окрасился рыжими пятнами. Словно оспинами.
– Стефаныч на днях балакал, что в конце месяца нас наконец-то заменят, – отозвался, втянув голову в плечи, окоченевший Чахов, протягивая напарнику сигарету.
– Совершенно нет никакого желания «шпротами» становиться!
– Думаешь, у меня есть? Или у Ромки с Танцором?
– Бляди штабные! Посылали на три месяца, а мы сколько тут торчим? Уже второй срок скоро закончится. Свихнуться можно!
– Так и до дембеля не дотянешь!
– Да, пошли они в жопу! Домой хочу!
– Вон, Серегу увезли, совсем крыша съехала!
– Да, Сережку жалко! Не повезло парню!
– Тут у любого мозги заклинит.
– Скоро, похоже, за нами очередь.
– Домой вернусь, на «гробовые» мотоцикл куплю. Покруче какой-нибудь. «Хонду» или «Ямаху». Мне еще до армии предлагали. Есть у меня один знакомый байкер. Васька Череп. Это кличка у него такая. На кожаной куртке, на спине, у него череп с костями намалеван. В темноте светится, словно привидение. Васька любит по ночным улицам гонять. Весь из себя. Весь в коже. В заклепках. В цепях. «Ява» у него была. Загляденье, красавица. Вся хромированная. А тут как-то смотрю, запердуливает во двор на вишневой «Хонде», увешанной желтыми фарами. Ни хрена себе, думаю! Спрашиваю его, на какие шиши надыбал?
– И спички отсырели! Хрен теперь зажжешь! – расстроился Привалов, безуспешно чиркая спичку за спичкой о коробок.
– Погоди! Не мучайся! Сейчас дам огонька, – Славка Чахов, покопавшись в кармане, извлек на божий свет узкую блестящую зажигалку с кнопкой на торце.
– Так это же Святкина! Слямзил, что ли? Признавайся, Чахлый! – угрожающе сказал Привалов, узнав зажигалку Танцора.
– Ты, что охренел? Как можно? В один миг салазки загнут! Ты что, наших не знаешь? Чернышов проспорил!
– Гляди, я проверю!
– Что я, дурак? Прекрасно помню, как тогда отоварили Кучерявого за то, что тырил у своих товарищей.
Привалов наклонился к красным потрескавшимся ладоням напарника, прикуривая от трепещущего на ветру пламени зажигалки. Блаженно затянувшись, он чуть не задохнулся, поперхнувшись дымом: напротив них стояли трое боевиков, неизвестно откуда взявшихся в проулке.
Двое были чуть старше двадцати, а третий, невысокий чернявый – лет сорока, судя по более смуглому лицу и по «натовскому» камуфляжу, выглядывающему из-под нашего бушлата, похоже, не чеченец. Вероятно, наемник, из арабов. Все трое с автоматами в разгрузках, у одного из-за спины торчала зеленая труба «мухи».
Солдаты оцепенели. У побелевшего Чахова задергалось веко. У надрывно кашляющего Привалова тряслись губы. Сигарета выпала. Было слышно, как она шипела, умирая на сыром снегу.
– Бросай оружие, кафир, если жизнь дорога, – прошипел угрожающе один из боевиков, уставясь зрачком «АКМа» Привалову в грудь.
Неожиданно за спиной боевиков, словно тень возник лейтенант Трофимов. Откуда он взялся? Одному богу известно. Он с ходу, не раздумывая, дал длинную очередь. Стайки испуганных воробьев вспорхнули с кустов. Один из молодых и араб повалились, сраженные пулями. Третий же, обернувшись, бросился на «собровца». Конфуций, не раздумывая, встретил его «запрещенным хоккейным блоком в лицо», разбив тому затвором автомата нос и губы, отшвырнув нападающего в сторону. Тут же короткой очередью добил его в грудь. Обернулся к другим. Чеченец с «Мухой» лежал неподвижно лицом вниз: он был убит наповал. Араб же подполз к забору и, вцепившись судорожно корявыми пальцами в серый от времени штакетник, пытался из последних сил подняться. Это ему почти удалось. Правая рука хватала кобуру, висевшую сбоку на ремне. Но Трофимов подошел к нему сзади и хладнокровно выстрелил в затылок. Боевик, оставляя борозды от ногтей на заборе, медленно сполз вниз.
Где-то за домами, встревоженная выстрелами, словно раненный зверь, взревела «бэшка». Растерянные солдаты, потеряв дар речи, во все глаза смотрели на своего нежданного спасителя. Привалов опустился на талый снег и тихо заплакал, размазывая слезы по лицу обтрепанными рукавами.
– Сопли собери, вояки! Не на курорте находитесь! – зло бросил хмурый Конфуций и сплюнул. Вытряхнул из пачки сигарету. Размял. Закурил. Жадно затянулся, прищурив глаза. Ухватив наемника за плечо, рывком перевернул на спину. Склонился, внимательно вглядываясь в лицо убитому.