— Ну-ну, Алексей Алексеевич…
Блиндаж заскрипел в древесных пазах от недалекого разрыва снаряда.
— Чего они щупают? — спросил Бакланов.
— А пускай выскажутся: мои ребята запишут их речь, а потом мы их по зубам.
— Я же говорю тебе, что не надо пока ничего, надо терпеть огонь молча. Любите вы палить, пушкари, прямо как дети огонь зажигать…
— Ага. Ну не надо. Разреши доложить, Алексей Алексеевич, о действиях моих самоходок.
Кузьмин взял карандаш и сделал на плане города две пометки:
— Вот здесь у них и вот тут, возле этой каланчи, есть въезды под землю, — туда и ушли их танки, которых гнали мои ребята. Под каланчу ушли четыре танка, — артиллерист указал на одну готическую башню, что в центре города, — а сюда, вот у здешних амбаров, у этой архитектуры, — артиллерист уставил карандаш на здании в одном северном квартале, — сюда скрылись еще две машины.
— Не подбил ни одной? — спросил Бакланов.
— Нет, Алексей Алексеевич, не вышло. Впору было от их дотов на ходу обороняться. Тесно было от огня. Две мои машины не вернулись, а одна больная пришла.
Бакланов выслушал артиллериста и сказал ему:
— Скоро, сегодня же, ты опять пойдешь по этой дороге.
— Что? — спросил Кузьмин.
— Вот что, — произнес Бакланов и улыбнулся. Он уже знал события вперед и был теперь счастлив от своей уверенности. — Вот, Евтихий Павлович… Давай с тобой так трудиться. Садись, сейчас сообразим, как мы будем…
И они стали соображать, как надо действовать, рисуя на картах.
Затем полковник Бакланов вызвал к себе командира штурмового батальона капитана Чернова. Он рассказал ему его боевую задачу и показал на плане города, как нужно ее исполнять. По этой задаче выходило, что бой должен быть краток, но жесток и страшен. Начальник штаба уже привык к таким решениям командира, но полковнику Кузьмину понравились тщательность, осторожность, колеблющаяся осмотрительность, с которыми Бакланов начинал планировать операцию, и жесткость, уверенная смелость самого решения, не похожая на его подготовку.
«Головастый солдат», подумал артиллерист.
Капитан Чернов молча слушал полковника. Он был молодой офицер, сердце его было чувствительно, но как солдат он восхищался яростью предстоящего штурма и, размечая свою карту, доверчиво смотрел на старшего офицера. Полковник поднялся и обнял Чернова, потом поцеловал его. Чернов на мгновенье прильнул в ответ к груди полковника — словно для того, чтобы взять от него добавочную силу и веру, которые ему потребуются в наступающем смертном труде.
После ухода капитана полковник вызвал к себе командира резервного батальона. Этому батальону была поставлена задача усилить штурмовые группы Чернова.
Когда все ушли и полковник освободился, ординарец Елисей робко попросил у Алексея Алексеевича, чтобы он разрешил ему пойти в резервный батальон и повоевать немного в новом бою. Время от времени Елисей Копцов ходил в боевые операции, и Бакланов разрешал ему это делать, чтобы солдат освежался в сражениях. Елисей и сам любил ходить в бой: после того ему лучше было жить в полку и он чувствовал себя более нормально.
— Хорошо, Елисей, ступай подерись, — согласился Алексей Алексеевич, — а я завтра утром сам чай заваривать не буду, я тебя дождусь.
— Обождите меня, товарищ полковник. Я после боя враз явлюсь, как и всегда допрежде было.
Бакланов улыбнулся.
— Я обожду, Елисей. А ты скажи, что есть три?
— В каждой операции положено иметь три части, товарищ полковник: разведка, план и выполнение — вот что три.
— А что есть четыре?
— А четыре, когда все три части были правильны, а противник сделал свое противоречие, и нужно делать на четвертое поправку выполнения, — вот что четыре.
«Верно, — подумал полковник. — В поправке выполнения самое главное в бою и бывает».
— Ступай, Елисей, и поправь огнем, штыком и гранатой мою ошибку…
Елисей вышел наружу и прислушался. Вдалеке, за городом, били пушки. По звуку можно было различить стрельбу противотанковой артиллерии и удары танковых пушек.
Командир запасного батальона сообщил Бакланову по телефону, что против его расположения снова появились танки, теперь их было уже восемь, и за ними шла пехота, числом до батальона.
Новая контратака немцев не могла быть предвидена, но и ее можно заставить служить главной задаче; контратака даже облегчала тактическое решение основной задачи.
Бакланов посмотрел на часы. Сейчас ровно восемнадцать. Немцы упреждали Бакланова всего на двадцать минут.
— Ну что ж, — решил полковник, — и мы поторопимся… Сдерживайте их пока своими средствами, — указал он командиру запасного. — Сейчас я вам помогу.
Над блиндажом просвистел снаряд и разорвался поодаль. Из города открыли огонь немецкие импровизированные доты. Немцы поддерживали из города свои контратакующие танки и вели еще редкий огонь по другим целям.
Бакланов спросил по телефону у Кузьмина:
— Сколько сейчас всего работает огневых точек у противника?
— Одиннадцать.
— А сколько из них старых точек, определенных прежде?
— Старых всего пять, — ответил Кузьмин.
— А как расположены новые точки?
— Тесно к старым, Алексей Алексеевич, и вперемешку с ними. Даю вам их, наносите.
Бакланов нанес на план города шесть новых огневых точек. Они все были в пределах тех зданий, которые получил Чернов при задаче. Всего таких зданий, сообщавшихся с подземным лабиринтом, было двадцать два. Это число установил Бакланов на основании данных артиллеристов, а также характера зданий и их расположения.
— Начинаем, Евтихий Павлович, немедленно. Весь план упреждается на двадцать минут вперед.
— Законное дело! — обрадовался артиллерист.
Пришел майор Годнев. Бакланов дал ему поправку в первоначальный план и направил к полковнику Кузьмину.
Через несколько минут артиллерист позвонил Бакланову:
— Задача ясна, товарищ полковник… Красивое дело будет, все по закону получится.
— Давайте, Евтихий Павлович, давайте покрепче, погуще огня и побольше скорости самоходкам…
Бакланов закрыл глаза, воображая то, что сейчас начнет происходить в натуре, в действительности, что он уже пережил незадолго в мысли и в чувстве, когда задумывал эту операцию.
Раздался знакомый голос своей артиллерии, столько раз уже слышанный, но каждый раз волнующий и влекущий, как новая музыка.
Все двадцать два здания, в которых могли существовать «бродячие» доты противника, были одновременно накрыты нашим огнем тяжелых калибров. Но по одному кварталу города в северной части велся редкий огонь из легких полевых калибров — там находился въезд в подземный лабиринт: такой редкий огонь был назначен Баклановым. По сигналу ракетой командира самоходок, этот огонь в определенный момент должен быть вовсе прекращен — именно тогда, когда наши самоходки погонят назад танки противника, вышедшие против западного батальона.
Бакланов указал Кузьмину в поправке первоначального плана, чтобы он выслал в распоряжение нашего западного батальона десять самоходок или сколько он может, побольше. Эти самоходные пушки должны отбить контратакующие танки противника и направиться их преследовать; пехотой же, следовавшей за танками, займется наш западный батальон на ее истребление. Танки противника, которые еще останутся на ходу, пойдут, наверное, в укрытие под землю, откуда они и вышли до того.
Однако въезд под землю возле готической башни накрыт нашим мощным огнем; другой въезд, в лабиринт, что в северном квартале города, будет свободен от огня — туда и пойдут оставшиеся танки, ища себе спасения. Вслед за ними, хотя бы в упор, броня в броню, должны ворваться наши самоходки; они имеют задачу: прямо идти под землю, двигаясь вперед, пока работает гусеница, и ведя огонь перед собой во тьму лабиринта.
За самоходками, когда их движение в глубину лабиринта станет невозможным, проникнет далее рота из штурмового батальона Чернова. Штурмовые группы Чернова сойдут с брони, когда машины остановятся, и будут драться с противником в тесном, рукопашном бою, идя под землею все время вперед, к центральной части города, навстречу своим.
Пока Кузьмин ведет пушечный огонь наверху, остальные штурмовые группы Чернова и приданные ему подразделения из резервного батальона накапливаются к исходному рубежу, невдалеке от зоны «бродячих» дотов.
После прекращения работы нашей артиллерии и обмена ракетными сигналами эти штурмовые группы одновременно блокируют все двадцать два здания-дота, сообщающиеся с их общей подземной питательной системой — лабиринтом.
Там, где еще уцелеют отдельные солдаты из огневых расчетов противника, они уничтожатся штурмовыми группами. Затем штурмовые группы проникают по вертикальным проходам под землю и ведут бой в лабиринте, двигаясь к северному выходу из-под земли, навстречу своим.