— Превосходная прогулка! — рассказывает он. — Я не ходок, мне трудно было. Но немцы замечательные ребята, такие внимательные, настоящие товарищи… Дивный водопад. Сделал много снимков.
Он предлагает нам помощь, но мы отпускаем его отдыхать.
Продолжаем работать. Опять стук в дверь. Появляется Володя, а с ним двое ребят с пасеки. Володя совершенно трезв, те в сильном подпитии.
Парень в тельняшке, отжимавший мёд, молчит, а другой привязывается ко мне:
— Ну подари мне любовь на один день.
Уговариваем его, смеёмся, а он своё:
— Ну очень тебя прошу, подари.
Оставаться в лаборатории бессмысленно. Все вместе уходим, Гоги с нами, как мой телохранитель.
Клотильда и Володя отстают от нас.
— Ну подари, что тебе стоит, на один-то день, — всю дорогу жалостливо и пьяно повторяет парень.
Оставляю их и вхожу в дом. Бабка уже спит. Не зажигаю свет. Открываю окно — душно.
Шумит, шумит Псузаапсе.
Игорь Леонидович отрегулировал нам пламенный фотометр для спектрального анализа. Ну что за молодец! И у Клотильды теперь отлично всё пойдёт. Но Гоги разобрал мотор, и потому сегодня нам в лаборатории делать нечего. Немцы отдыхают после второго маршрута. Сидим все на улице у стола.
Клотильда Павловна переписывает для себя привезённые мной инструкции.
Я захватила с собой из Москвы работу и сейчас пользуюсь случаем её доделать. Счётной линейки нет, а надо построить логарифмические кривые.
Курт и Отто помогают. Принесли справочник. Мгновенно вычислили логарифмы. Как они ловко чертят. Ну и хватка! Мои кривые готовы. Без лекала они вычерчены лучше, чем в нашем картбюро.
Бабка Варвара приносит свежий фундук, кладёт нам на стол, много.
— Развлекитесь, пощёлкайте.
— Наконец-таки наладил эти проклятые весы, — удовлетворённо сообщает Игорь Леонидович, подсаживаясь к нам. — Теперь можно взвешивать.
— А я и так всё взвесил, — улыбается Гоги, — всех и каждого. А вот расставаться жалко…
Прошла неделя, скоро уезжать, и не хочется, уже привыкла здесь, даже к мерзкой собачонке, сплю по ночам. Так все и разъедемся… Вся жизнь — передвижная лаборатория.
Утром бабка Варвара помогает мне умыться, поливает из ковша.
— Молочка налить? — спрашивает она. — Ты не смотри, что я всё лаю, как та собачонка. Это так, пустое. Вот, думаю, внучат заберу к себе. Дочь у меня непутёвая, неустроенная. А двух сынов убили в войну, помоложе наших немцев были. От этого всё и идёт.
Эта неприветливая бабка, вырванная войной из своего тихого Полесья, с трудом прижившаяся здесь на стыке двух стихий — земли и воды, карабкается по склонам, собирает каштаны для колхоза. На её чёрном сморщенном лице глаза смотрят, как две белые раны. И руки чёрные, узловатые, как клубни. И вся она — земля, и всё-то она понимает.
Плетусь к лаборатории. Там Клотильда и Игорь Леонидович составляют заключение — положительное. Лаборатория прошла первое испытание.
Солнце уже высоко. Прогрело травы, и пахнет мятой и ещё чем-то терпко и сладко. Шумит Псузаапсе, и ущелье манит вглубь. Леса сбегают с гор и тоже манят, и так бы хотелось куда-то идти, далеко, и жаль, что у меня такая неудача с ногой и никуда не двинешься.