Елена БЫКОВА
ПЕРЕДВИЖНАЯ ЛАБОРАТОРИЯ
Шумит, шумит Псузаапсе.
— Где хочешь, можешь в брод её перейти, а грохоту на всё ущелье, — говорит Клотильда Павловна.
Белоглазая бабка Варвара посадила нас ужинать.
— А ты не смотри, что она такая, потому как разгуляется, всё на своём пути снесёт. Оттого у нас здесь и не строятся, — говорит она.
Я так натряслась за дорогу, всё тело побито, и так устала, что есть совсем не хочется. Бабка ворчит:
— Не чинитесь, ешьте, что подано, второй раз греть не буду.
Чаю выпью, пожалуй. Соблазняет стакан с мёдом. Протягиваю руку, чтобы взять его, но бабка, заметив мой жест, хватает стакан и уносит.
На губах Клотильды Павловны появляется чуть заметная улыбка:
— Мы в её власти.
В хате неряшливо, грязно. За окном оголтело и безостановочно лает собачонка. Визгливый, противный лай. Закроешь окно — духота.
— Ничего не поделаешь, приходится терпеть. Мы считаем, что нам ещё повезло. Жилья здесь нет. В палатке не лучше, и кто бы стал возиться с едой, — говорит она.
«В палатке лучше», — думаю я, но молчу. У меня свои задачи. Какое претенциозное имя Клотильда, не современное, но ей подходит, чувствуется в ней заглушённое клокотанье. Под сорок, движения, вкрадчивые. Глаза как у рыси, зелёные, раскосые.
В Москве меня предупреждали — вредная, но от неё многое зависит. Со мной Клотильда Павловна предельно любезна. Позаботилась даже о спальных мешках, хотя в её обязанности это не входило. Мешки новые, поролоновые, на молниях, я даже ещё не видела таких.
За двадцать километров от моря, курорта — и такая глушь. Кто бы мог подумать?! Добирались сюда чуть ли не восемь часов. Часть пути машина шла прямо по руслу, против течения.
А дальше вверх. Кругом одичавшие черкесские сады, каштановые леса. И тишина. Деревья давно отцвели, но сладковатый аромат всё ещё стоит в воздухе. Редко попадается хутор — два, три двора, и опять никого.
Дороги, можно сказать, нет вообще. Представляю, как волокли нашу бедную передвижную лабораторию, во что превратили. Гордость моего шефа! Сколько мучились с ней, пока изготовили, и наконец — первый образец проходит испытания, как и положено, в жёстких полевых условиях горного Кавказа.
Клотильда Павловна — химик. Она проверяет оснащение лаборатории и методы исследования природных вод. Ждут ещё гидрохимика из геологической службы. Вдвоём они должны составить заключение о лаборатории.
Я прилетела из Москвы, чтобы получить акт о первых испытаниях. Это очень важно для моего института. Вколочено столько средств, труда. А дело действительно стоящее — передвижная полевая лаборатория, оснащённая современными методами анализа вод. Таких лабораторий нет.
Лаборатория доставлена сюда, в ущелье, из Сухуми, где её монтировали, и я ещё не видела её.
— Будем спать? — спрашивает Клотильда.
— Попробуем.
Тушим керосиновую лампу. Бесовская собачонка надрывается.
Шумит, шумит Псузаапсе.
Только к рассвету угомонилась проклятая собачонка, начала греметь, ворчать бабка Варвара. Затопила печь.
Пошли умываться к Псузаапсе. Холодная, зелёная, бежит быстро, дно просвечивает. Вошла в воду, оступилась, не заметила, как разрезала ступню. Выхожу, Клотильда ахнула и побледнела. За мной дорожка крови. Как неловко! Вечно со мной какие-то неожиданности. Она побежала, притащила йод, бинт. Глубокий, длинный порез. На ногу еле ступаю. Гоги появился, заспанный, небритый. Увидел меня — смутился.
— Сейчас, сейчас. Я не знал, что у нас гости. Ай, ай, — сочувствует мне.
Клотильда Павловна с ним сдержанна, очевидно, как и со всеми.
— Страшный лентяй. Ничего не хочет делать. Его прислали из Сухуми, как механика лаборатории. За эти дни, что мы здесь, намучилась с ним, — говорит она. — Жалуется, что никакого заработка, всё рвётся домой. Даже запустить движок не умеет.
— Может быть, не хочет?
— Тоже возможно.
Ковыляя, иду с ней к лаборатории. Её установили недалеко от берега, в тени огромных буков.
— Страшно нагревается за день, нечем дышать. Кондишен никуда не годится, — заявляет она.
Зелёный металлический вагончик снаружи мне нравится.
— Корпус очень тяжёлый. Я была свидетелем, как лабораторию тащили сюда. Немыслимо, — говорит Клотильда.
Входим по лесенке внутрь. Чудо! От удовольствия меня забирает «лабораторный озноб», и сразу же хочется работать. Всё есть, что нужно химику, — мойка, вытяжной шкаф, столы, полки, посуда. Приборы размещены, собраны, прилажены конструктивно и красиво.
— Ничего не побилось в дороге? — спрашиваю я.
— Почти ничего.
— Вот видите!
— Да, но если не включён движок, в шкафу нет тяги и невозможно работать.
— Надо включать движок.
— Гоги говорит, что расходуется очень много бензину.
«С Гоги мы договоримся», — думаю я.
Он появляется, лёгок на помине.
— Ну как, калбатоне, нравится вам здесь?
Гоги побрит, на нём белая нейлоновая рубашка, узконосые ботинки.
— Тебе не помешает твой наряд ремонтировать мотор? — спрашивает Клотильда.
— А что его ремонтировать? У меня всё в порядке. Запустить?
— Вчера не в порядке, сегодня в порядке, — бесстрастно произносит она.
— До вечера думаешь работать, генацвале?
— Сколько надо, столько и будем.
— Хорошо, хорошо.
Я привезла дополнительное оснащение — два вьючных ящика для новейших методов исследования. Разбираем их с Клотильдой.
Она хороший химик. Мгновенно всё схватывает. В лаборатории уже вполне освоилась.
— Сегодня наши должны привезти пробы воды, — анализы начнём завтра. Весы не работают. Очевидно, после дороги.
Я сажусь за весы. Они демпферные, последнего образца, но наладить мне их не удаётся. Нужно полное бесстрастие, чтобы отрегулировать весы. А у меня его нет.
Несколько раз к нам заглядывает Гоги. Видя, что мы работаем, молча уходит.
В лаборатории нестерпимая жара, изнемогаю, но не показываю вида.
— Может быть, на сегодня довольно? — спрашивает Клотильда. — Вы не устали? Как ваша нога? Пошли?
Гоги выключает движок.
— Пусть отдохнёт. Вечером дам свет. Я вижу, сегодня ты не сердишься на меня, — обращается он к Клотильде. — Ну скажи, генацвале, правильно я говорю? Хо! К нам гости. Слышите? Не тянет. На первой скорости работает. Не любят шофёра сюда ездить. Такая дорога — смерть машине.
За шумом Псузаапсе ничего не слышу. Но ухо механика не ошибается, из-за поворота показывается машина. Она подъезжает к домику бабки Варвары. Клотильда Павловна и Гоги уходят вперёд, а я с трудом тащусь за ними. И угораздило же меня искалечить ногу. Темнеет.
— Хальт! Хальт! — слышу за спиной немецкий лающий окрик. Не верю глазам. Светловолосый «Зигфрид» с опалённым солнцем лицом ведёт под уздцы лошадь, откинув голову, шагает упруго, легко, за плечами рюкзак. Лошадь торопится к дому, во вьюках гремят бутылки, он сдерживает её. Уступает мне дорогу.
«О, да там ещё трое, возвращаются из маршрута».
Подхожу к машине. Клотильда разговаривает с приезжим.
— Знакомьтесь, — говорит она, — Игорь Леонидович из Алма-Аты.
Он любезно улыбается, жмёт мою руку в своей широкой и мягкой руке. Клотильда Павловна, очевидно, уже рассказала ему обо мне. Весь он добротный, плотный и большой. Аккуратный, в широких штанах и светлых ботинках, какие носили лет десять назад.
— Вот и наши подходят. Сейчас будем ужинать, — говорит Клотильда.
— Обед не кормила, ужин угощает, — подтрунивает Гоги.
Тут же у палатки «Зигфрид» распрягает лошадь.
— Это наши немцы-практиканты, студенты университета, — объясняет Клотильда. — Курт, сколько привезли проб? — спрашивает она.
— Двадцать.
— Молодцы! Вы расположитесь с ними в палатке, — говорит она Игорю Леонидовичу.
Бабка высунулась из хаты, маленькая, морщинистая, неприветливая.
— Сколько же их понаехало… Где ж их теперь усадишь? Поди все исть хотят.
— Давайте ужинать на улице, — говорит Клотильда. — Гоги, сообрази, как лучше сделать.
— Хорошо, хорошо, не волнуйся.
Бабка ворчит, громыхая мисками.
— Сколько ж вас всего народу? Два Юры, два немца, — считает она, — приезжий, шофёр, Гога да вас двое.
Сдвинули столы, расселись на лавках. Гоги пустил движок, ужинаем с электричеством.
Бабка Варвара разливает борщ, жидкий и бездушный. Только немцам заправляет его сметаной. Игорь Леонидович выложил на стол несколько помидоров, угощает:
— Алма-атинские…
Моя порезанная нога — предмет разговоров. Каждый даёт совет. Я вызвала общее сочувствие.
— Клотильда Павловна, расщедрились бы на спиртик. Случай подходящий, нас столько собралось… — говорит Юра-младший.
— Вы же знаете наши запасы, не хватит для работы, — отвечает она сухо.
— Ну, а если начальство прикажет? Курт, Отто, как вы на это смотрите, шнапс тринк? — шутит он.
Немцы бесстрастно едят борщ.