Но, разглядев его, узнала:
- Ах, это ты, музыкант. Немка еще не ушла. Она никогда не спит...
Сердце у Гаврилеску забилось, он задрожал.
- Немка? - повторил он.
- Сто леев, - сказала старуха. Гаврилеску полез за бумажником, но руки его дрожали все сильнее, и, отыскав бумажник среди платков, он уронил его на ковер, пробормотал 'простите' и с трудом наклонился.
- Немного устал. Ужасный был день...
Старуха взяла купюру, встала со стульчика, подошла к двери и с порога указала на большой дом.
- Смотри не заблудись, - сказала она. - Иди прямо по коридору и считай двери. Когда дойдешь до седьмой, постучи трижды и скажи: 'Это я, меня послала старуха'.
Потом, пытаясь скрыть зевок, похлопала по рту ладонью и затворила за собой дверь. Медленно, затаив дыхание шел Гаврилеску к зданию, поблескивавшему под звездами. Поднялся по мраморным ступеням, открыл дверь и на секунду застыл в нерешительности. Перед ним был плохо освещенный коридор, и он вновь почувствовал, как отчаянно заколотилось сердце. Он шел, вслух считая двери. И вдруг, поняв, что произносит: 'Тринадцать, четырнадцать...' - в замешательстве остановился. 'Гаврилеску, - прошептал он, - держись, ты опять перепутал. Не тринадцать, не четырнадцать, а семь. Старуха сказала: отсчитай до седьмой двери'...
Он хотел вернуться и начать счет сначала, но через несколько шагов почувствовал такую усталость, что остановился у первой же двери, три раза постучал и вошел. Это была ничем не примечательная большая гостиная, обставленная почти бедно, а у окна, в полуоборот к нему, сидела молодая женщина и смотрела в сад.
- Простите, - с трудом вымолвил Гаврилеску. - Я не туда попал.
Тень женщины отделилась от окна и неслышно двинулась к нему навстречу, и тут в памяти возник забытый запах.
- Хильдегард! - воскликнул он, выпуская из рук шляпу.
- Как долго я тебя ждала, - сказала, приближаясь, девушка. - Я искала тебя повсюду...
- Я был в пивной, - прошептал Гаврилеску. - Если бы я не пошел с ней в пивную, ничего бы не случилось. Или если бы у меня было немного денег... Но денег не было, и заплатила она, Эльза, и, понимаешь, я почувствовал, что должен... а теперь уже поздно, ведь правда? Очень поздно...
- Какое это может иметь значение? - сказала девушка. - Пойдем же...
- Но у меня нет больше дома, у меня ничего нет. Это был ужасный день... Я заговорился с мадам Войтинович и забыл портфель с партитурами...
- Ты всегда был рассеянный, - прервала его Хильдегард. - Пойдем...
- Но куда? Куда? - силился крикнуть Гаврилеску. - В мой дом кто-то вселился, я забыл фамилию, но кто-то незнакомый... Да его и нет, не с кем объясниться. Он уехал на воды.
- Иди за мной, - сказала девушка и, взяв его за руку, потянула в коридор.
- Но у меня и денег нет, - шепотом продолжал Гаврилеску. - Как раз сейчас, когда переменили купюры и подорожал трамвай...
- Ты все такой же, - сказала девушка и засмеялась. - Испугался...
- И никого из знакомых не осталось, -продолжал шептать Гаврилеску. Все на водах. И мадам Войтинович - у нее я мог бы занять, - говори, уехала в провинцию. Ах, моя шляпа! - воскликнул он и собрался вернуться.
- Оставь ее,- сказала девушка. - Она тебе больше не понадобится.
- Как знать как знать. - И Гаврилеску попытался высвободить руку. - Это очень хорошая шляпа и почти новая.
- Правда? - удивилась девушка. - Ты все еще не понимаешь? Не понимаешь, что с тобой случилось недавно, совсем недавно? Ты правда не понимаешь?
Гаврилеску глубоко заглянул в глаза девушки и вздохнул.
- Я как-то устал, - сказал он, - извини меня. Такой ужасный был день... Но сейчас будто мне становится лучше...
Девушка тихонько тянула его за собой. Они пересекли двор и вышли в открытые ворота. Извозчик дремал на козлах, девушка так же легонько потянула Гаврилеску в пролетку.
- Но клянусь тебе, - зашептал Гаврилеску, - даю тебе честное слово, у меня нет ни единой монеты.
- Куда прикажете, барышня? - спросил извозчик. - И, как желаете - шагом или рысью?
- Езжай к лесу дорогой, какая длиннее, - сказала девушка - Да помедленней. Мы не спешим...
- Эй, молодые! - крикнул извозчик и присвистнул.
Она по-прежнему держала его руку в своих руках, только откинулась на подушку и глядела в небо. Гаврилеску, не сводя глаз, внимательно ее разглядывал.
- Хильдегард, - произнес он наконец, - со мной что-то случилось, даже не знаю что. Если б я не слышал твоего разговора с извозчиком, то решил бы, что это сон.
Девушка с улыбкой повернулась к нему:
- Все мы грезим. Так начинается. Точно во сне...
Париж, июнь 1959 года