— Прошу высказывать мнения… — сказала Федяева.
Но все молчали. И молчание затягивалось. Никто не ожидал такого поворота.
— Можно мне? — Бодров встал. — Свою позицию — почему мы заключили одни договора и отказались от других — на парткоме я объяснил. Я считаю, что кустарные методы Людмилы Сергеевны Лыхиной в принятии кардинальных решений привели к тем трудностям, которые сейчас переживает фабрика. Как член парткома я считаю, что необходимо поставить перед министерством вопрос об освобождении ее от обязанностей директора.
Все замерли.
— Что, что? — Задыхаясь, Лыхина вскочила со своего места. — Нет, вы слышали, что он сказал?
— Я думаю, что все слышали, — подтвердила Федяева и добавила: — Занесите в протокол предложение члена парткома Бодрова, мы это предложение тоже обсудим.
Лыхина усмехнулась и, не садясь, начала собирать разложенные бумаги.
— Поговорим в другом месте, Викторя Васильевна, — сказала она и начала выбираться из-за стола заседаний,
— Людмила Сергеевна, — предупредила Федяева. — Заседание парткома не окончено. Я прошу вас остаться.
Лыхина попыталась снова усмехнуться, но встретившись с непривычно решительным взглядом Федяевой, тихо опустилась на свое место и прикрыла глаза ладонью.
— Положение на фабрике чрезвычайное, — спокойно продолжила Федяева. — Торговля не берет нашу продукцию. Решение Лыхиной о закупке плохой джинсовой ткани, мягко говоря, было непродуманным. Инициатива Бодрова о закупке тканей кировского комбината тоже ясности не вносит. Будет ли пользоваться спросом продукция из этой ткани — неизвестно.
— Давайте попробуем пошить опытную партию, — предложила пожилая работница. — Пока не попробуешь, не узнаешь…
— Думаю, что это единственный выход, — сказала Федяева…
Дома Бодров и отец молча сидели друг против друга.
— Лыхина теперь тебя съест, — сказал отец.
— Может быть, — ответил Бодров-младший. — А может, и поперхнется.
— Ну а что с Мариной?
— Не знаю.
— Я бы на твоем месте, — начал отец, — послал бы ее…
— Я бы на твоем — тоже. А вот на своем мне туда ее посылать не хочется.
— Жена должна быть верной, — заявил отец.
— Жена — да, — согласился Бодров. — Но она мне не жена еще.
— Твоя мать меня с войны четыре года ждала. А мы еще и женаты не были.
— Тебе повезло… А что делать мне? Я все время о ней думаю. А если я больше не встречу такую?
— Встретишь другую.
— А если мне другой не надо? Я знаю, что я о ней буду жалеть всю жизнь. Жизнь-то у меня одна. И почему нельзя простить? Вот если бы у меня случилось такое и она меня бы простила, я бы ей был благодарен всю жизнь и, наверное, никогда больше такого не сделал. Почему обязательно надо рубить с плеча?
— Я не знаю почему, но так надо, — заявил отец.
— Кому надо? Ни мне, ни ей этого не надо. Кому же тогда надо, а?… Извини, я пойду.
— Куда? — спросил отец.
— Не знаю, — ответил Бодров.
Потом Бодров в одиночестве сидел в ресторане. За столиками были молодые пары. Заиграл оркестр, и пары вышли танцевать. Бодров отметил в толпе танцующих полную женщину в юбке, туго затянутую кушаком. У нее почти не было талии, а кушак это только подчеркивал. Бодров убрал кушак, расклешил юбку, и у женщины исчез живот, сузилась талия, и она даже двигаться стала быстрее и раскованнее.
Бодров поднялся, вышел из зала в холл, позвонил по телефону-автомату и вернулся за свой столик.
Напротив сидели две девушки. Одна была с непропорционально широкой и высокой грудью. Бодров машинально уменьшил ее, пустив на блузке вертикальные линии отделки. А соседке, чуть сутуловатой и в очках, он поправил спинку на платье, сделав ее на кокетке. Потом добавил карманы, подрезы у линии плеча, и сутулость исчезла. Перед ним была теперь стройная девушка.
— Здравствуй. — Перед столиком Бодрова стояла Марина. — Зачем вызвал? Между нами ведь все копчено, мы с тобой больше не знакомы, И не нужно нам видеть друг друга.
— В нашем не таком уж большом городе это невозможно, — сказал Бодров. — К тому же мы с тобой работаем на одной фабрике.
— Но ведь ты меня не простил.
— Нет, — ответил Бодров. — Не простил.
— Как же дальше будет?
— Не знаю.
— А что мне сейчас-то делать? — спросила Марина.
— Для начала давай сядем. Я закажу тебе что-нибудь повкусней. А там будет видно,
Людмила Сергеевна Лыхина шла по коридорам управленческого корпуса. При се приближении стихали разговоры на площадках и у кабинетов. Уж очень она была значительна в парадном светлом костюме с орденами, А орденов было много.
Она прошла в свой кабинет, села за стол и включила подсветку у стенда со знаменами, полученными фабрикой,
Такой ее и застал Бодров, Поздоровался. Лыхина вежливо ответила.
— Поступила первая партия материала с кировского комбината, — сказал Бодров. Можно создавать экспериментальную группу.
Лыхина кивнула, рассматривая Бодром. Молчала. Бодров, не дождавшись ответа, вышел из кабинета. Лыхина нажала кнопку вызова. Вошла секретарша.
— Закажи Совет Министров, — сказала Лыхина. — Виктора Семеновича. И выпиши командировку.
— Всё-таки поедете? — спросила секретарша.
Лыхина кивнула. И было во всем ее облике столько непримиримости, решительности, что секретарша почему-то пошла на цыпочках к двери, хотя ее шаги и так были не слышны на ковровой дорожке, которая пересекала весь кабинет.
Бодров сидел в кабинете фабкома. Вошла Марина, поздоровалась, села:
— Вызывали?
— Тебе придется перейти в экспериментальный цех, — сказал Бодров.
— Хорошо, — сказала Марина. — Когда?
— А почему ты не возмущаешься? — удивился Бодров. — Не спросишь хота бы, почему в экспериментальный?
— Я раньше все хотела на своем настоять, но с тобой этого не получается. Все равно выходит, как ты хочешь. Я и решила теперь: как осажена, так и будет.
— А если я тебе скажу: стойку на голове сделай?
— Сейчас? — спросила Марина.
— Сейчас, — подтвердил Бодров.
Марина молча поднялась, осмотрелась, выбрала место на ковровой дорожке и сделала стойку, при этом платье задралось, продемонстрировав ее ноги во всю длину,
В комнату кто-то заглянул, но, увидев такое, поспешно закрыл дверь.
— Спасибо, — сказал Бодров. — Садись, и я расскажу, почему тебе надо перейти в экспериментальный.
— А я и так знаю, — спокойно ответила Марина, сев и поправив платье. — На ярмарке плащевку закупили. А ты видел, что я из такой костюмы шью.
— Ну и информации, — удивился Бодров. — Вчера же только на парткоме решили.
— Это еще что, — пояснила Марина, — Когда решили, все просто. У нас на фабрике даже если еще и не решили, все равно знают, какое решение будет принято.
— А в каком цехе у литейщиков станок… Ну, этот, на котором пуговицы штампуют? — спросил Бодров, — Я хочу договориться с их директором, чтобы они нам изготовили партию.
— В пятом, — сказала Марина.
Бодров сидел в кабинете директора завода литейных машин.
— Нет, — сказал директор.
— Почему? — спросил Бодров.
— Это противозаконно.
— Было противозаконно, — возразил Бодров. — А мы узаконим. Зачем что-то придумывать, если это уже придумано? — Бодров собрал в ладонь рассыпанные по директорскому столу пуговицы. — Это же из отходов, а вы план по ширпотребу не выполняете. Всем ведь выгодно.
— Нет, — сказал директор и вновь повертел в руках пуговицы. — Черти! Не отличишь от фирменных.
— Хорошо сделаны, — согласился Бодров, — А теперь мы будем на этом станке штамповать знак своей фирмы.
— Пошли, — сказал директор. — Это может быть только в пятом цехе.
… Директор и Бодров шли по цеху. К ним бросился было один из мастеров, но директор жестом остановил его.
Директор, по-видимому, хорошо знал цех. Он затянул в один закоулок, в другой, в одном месте отодвинул ящики, в другом сдернул брезент, и перед ним открылся крохотный полуавтомат.
— Так, так! — директор осмотрел и хмыкнул. — А неплохо продумали. Кулибины!
К ним подошел начальник цеха.
— Николай Николаевич….. — начал он.
— Уничтожить, — приказал директор. — Немедленно. Виновных наказать. Лишить месячных в квартальных премий и тринадцатой зарплаты. Уничтожить немедленно и забыть. И вы забудете, Сергей Васильевич. Не было всего этого. — И директор зашагал прочь.
— Разбить, — приказал начальник цеха мастеру и бросился за директором,
— Тащи кувалду, — сказал мастер рабочему.
Тот принес кувалду.
— Не надо, — попросил Бодров. — Час вы можете подождать? Я за час все улажу.
— Я бы дал, — сказал рабочий. — Но ведь приказано… — Он с сожалением оглядел полуавтомат. — Хорошую штуку придумали. — Поднял кувалду, еще секунду поколебался и опустил кувалду на полуавтомат. Станок рассыпался.