— Ты знаком с этим старым прохвостом? Конечно, я наслышан о нем. Он у нас легендарная личность. Наше общество не столь богато эксцентричными персонами, как человеческое. Поговаривают, что в легендах все преувеличено, в частности рост эйнта Трузензюзекса. Сам я не имел возможности соприкоснуться с ним усиками, поэтому ничего не могу сказать по поводу его истинного роста. Что касается того, где он сейчас, то на это я не могу ответить. Думаю, это никому не известно. Говоришь, ты знаком с ним?
— Еще с тех пор, как я был личинкой, сударь. Я просто так поинтересовался.
Друвенмакуез понюхал растущие рядом цветы:
— У меня тоже есть интерес, молодой человек. Хотелось бы услышать более подробный рассказ о твоем сне.
Надеюсь, «Содвана» не зря проделала весь этот долгий путь и избавила тебя от обременительного общества а-аннов. Я желаю получить некоторые объяснения.
— Боюсь, сударь, что мне нечего сказать.
— Не хитри, юноша! — Советник замахал на него иструкой. Пип тут же подняла голову, и транкс сбавил тон: — Люди еще только начинают изучать потенциал своего разума — с нашей помощью, разумеется.
Флинкс отвернулся.
— Вы хотите увезти меня с собой и запереть в лабораторную клетку, — бесцветным голосом сказал он.
— Мы хотим выяснить, откуда ты знаешь то, что знаешь.
— Я же говорил: это пришло во сне.
— Отлично. Займемся твоими снами.
— Я арестован?
— Что за глупости! — возмутился советник. — Ты не совершил никакого преступления. Но тебе угрожает опасность, и мы хотим защитить тебя.
Флинкс в упор посмотрел на транкса:
— Я сбежал от настырного Коерлиса. Я избавился от а-аннов. Если я решу не поддаваться на ваши уговоры и остаться здесь, вы ничего не сможете поделать. Насильно вам меня отсюда не увезти. — Он даже сам удивился своей уверенности.
Старый транкс пристально посмотрел на него:
— Было бы гораздо лучше, если бы ты согласился сотрудничать с нами. Нас интересуют только знания. — Он пожал плечами: — Может быть, все, что мы видим, не более чем сон. Сон физики и этики.
Флинкс устало вздохнул:
— Поверьте, сударь, мне и самому хотелось бы побольше узнать о себе самом. Я просто не желаю, чтобы меня размазали по предметному стеклу микроскопа.
— Может, тебе будет легче, если обратно ты полетишь на своем корабле, а я и мои помощники — на своем?
Флинкс сощурил глаза.
— И вас это устроит?
— Нельзя сказать, что в полной мере. Но я хочу работать, а не воевать с тобой, молодой человек. Это будет начало, а там, глядишь, и все остальное приложится.
— Мне еще не хочется улетать отсюда.
— Ну, это я могу понять. У самого глаза разбегаются. — Советник сделал выразительный жест одновременно стопорукой и иструкой. — Здесь еще столько непознанного! Этот лес хранит миллионы тайн.
Вы даже представить себе не можете, какие у него тайны, подумал Флинкс.
Советник положил на плечо Флинкса четыре хитиновых пальца иструки:
— Подумай хорошенько, Флинкс. Мои интересы лежат в области астрономии; твои, как я понимаю, касаются зла. Если объединить наши силы — конечно, не в метафизической, а в сугубо научной плоскости, — то у нас будут шансы докопаться до истины. Разве тебе не хочется узнать, что эта истина из себя представляет? Бьюсь об заклад, именно по этой причине ты разоткровенничался с отцом Бейтлеуром. — Пальцы несильно сжали Флинксу плечо. — Надеюсь, придет время, когда и со мной ты будешь беседовать так же свободно.
Советник повернулся и зашагал к женщинам, вместе плетущим большое зеленое одеяло. Его интересовали любые человеческие ремесла, которые могли бы освоить и транксы.
Погрузившись в раздумья, Флинкс сам не заметил, как забрел в свой любимый уголок гнезда.
На одном из главных побегов образовался гигантский нарост, его плоский верх находился над изгибающейся книзу веткой около двух метров толщиной. По этой ветке протянулся глубокий желоб.
Детям ветка служила аттракционом: они усаживались в желоб и проносились по нему вниз метров двадцать. Там, где желоб сузился настолько, что уже не мог вместить в себя ребенка, ветку обрезали.
Стрелой промчавшись по скользкому желобу, малыш падал в заросли специально пересаженных сюда розовато-желтых растений под названием коумф. При каждом ударе коумфы испускали нежный аромат, после чего смеющийся ребенок вскакивал на ноги и возвращался на нарост, чтобы снова скатиться вниз.
Как и всегда, с детьми были неразлучны их фуркоты. Однако чем бы они ни занимались, они не теряли присущего им чувства достоинства, что всегда вызывало у Флинкса улыбку. Несколько взрослых фуркотов на всякий случай держались поблизости, молча наблюдая за играми младших.
Мне здесь так покойно, подумал Флинкс. Не хочется улетать.
Пип тоже было здесь хорошо — она крепко спала на плече у Флинкса.
Удастся ли ему, работая с учеными, не раскрыть своих секретов? Это было бы идеальным решением проблемы. Но Друвенмакуез очень умен, даром что советник, и Флинкс понимал, что у него мало шансов перехитрить этого транкса. Просто есть кое-что, что Флинксу известно, а советнику — нет.
Но юноше столько всего хотелось понять! А разобраться в себе самом и в том, что с ним происходит, будет гораздо легче с помощью специалистов. Но нужно быть предельно осторожным.
Всепроникающее тепло, которое он чувствовал с того мгновения, как ступил на эту землю, омывало его и сейчас, расслабляя и успокаивая. Эмфединг? Или что-то другое? Пока он здесь, у него ни разу не заболела голова. А ведь проклятая мигрень — его неразлучная спутница с самого детства. Здешняя природа благотворно действовала на Флинкса: на голову, на мысли, на тело, и если существует душа, то и на душу.
В тысячах световых лет от планеты джунглей нечто отвратительное раздраженно ворочалось в беззвездном пространстве. Это нечто — полная противоположность добру и свету. Если бы только оно там и оставалось, Флинкс мог бы забыть о его существовании.
В нем жило воспоминание, холодное и ясное, неблекнущее. Что-то шевелится. Материя космоса, оказавшаяся рядом с неописуемым ужасом, — это шевелится она! Материя космоса — и что-то еще.
Наклонившись вперед, Флинкс устало потер глаза. Юный фуркот, задрав все шесть лап, на спине мчался по желобу вниз. Его зад торчал кверху, безусловно, ухудшая тем самым аэродинамические свойства «саней». Заливаясь смехом, вцепившись ручонками в зеленый мех, на фуркоте сидела девчушка. Стоя над желобом, друзья подбадривали ее жизнерадостными криками; их фуркоты, более сдержанные, чем люди, наблюдали молча.