Эдна. В этом месте уже была трещинка. Откуда-то сверху течет — там лопнула труба.
Мел. Милое дело, в доме стоимостью в два миллиона долларов нельзя до стены дотронуться! Слава богу, мне не пришло в голову картину повесить — она бы нас обоих прихлопнула!
Эдна. Они знают об этом. В понедельник начнут чинить.
Мел (садится). Нет уж, не в понедельник, а завтра. Я хочу, чтобы эту стену починили завтра же — сырость вредна для здоровья. И пусть заново красят мне всю стену! А если цвет не совпадет — пусть заново красят всю комнату! А если и тут цвет не подойдет — пусть заново красят всю квартиру! И платить за это я не собираюсь, поняла?!
Эдна. Я скажу им.
Мел. Скажи им насчет кондиционера и насчет окна в спальне, которое открывается только в дождь и которое никак не закроешь, пока не затопит комнату. Да еще не забудь напомнить им про унитаз — там все время льет вода.
Эдна. Вода перестанет лить, если постучать по ручке.
Мел Почему я должен стучать по ручке? Неужели за все те деньги, которые с меня берут, мне ещё нужно стоять среди ночи над унитазом и стучать по ручке каждый раз мне понадобиться в уборную?
Эдна. Не нужно. Как сделаешь свои дела, скажи мне. Я постучу за тебя.
Мел (свирепо смотрит на нее). Иди спать, Эдна. У меня сейчас нет желания разговаривать с тобой. Прошу тебя, ложись, спи.
Эдна. Как я могу заснуть, если ты не спишь и бродишь по квартире в припадке нервного расстройства?
Мел. У меня нет припадка нервного расстройства. Немного переволновался, и все.
Эдна. Может примешь таблетку валиума?
Мел. Уже принял.
Эдна. Прими вторую.
Мел. Принял и вторую. Они перестали действовать. (Садится на стул).
Эдна. Две таблетки валиума? Не может быть, чтобы они не оказали действия!
Мел. Говорю тебе, они перестали действовать. Ведь валиум должен успокаивать, правда? Ну и как, спокоен я? Эти таблетки ни к чёрту не годятся! Видно в них ничего не кладут. Дерут четырнадцать долларов за одно название. (Стучит в стену). Улетите вы, наконец, куда-нибудь! Мешайте спать кому-нибудь в Европе! (Снова колотит кулаком по стене).
Эдна. Перестань, Мел. Теперь ты начинаешь меня по-настоящему беспокоить. Что с тобой? Произошло что-нибудь? Ну что тебя гложет?
Мел. Зачем мы ведем эту собачью жизнь? Зачем мы выбрасываем сотни долларов в месяц на то, чтобы жить в протекающей коробке из-под яиц?!
Эдна. Что-то ты мне не нравишься, Мел. И выглядишь плохо: бледный, осунувшийся?
Мел. Еще бы, когда сна ни в одном газу! (Потирает живот).
Эдна. Почему ты трёшь живот?
Мел. Я не тру живот, я держусь за него.
Эдна. Почему ты держишься за живот?
Мел. Пустяки. Слегка расстроился желудок, Съел какую-то дрянь за обедом.
Эдна. А где ты обедал?
Мел. В диетическом ресторане. Раз уж диетическая пища стала несъедобной, не знаю, чем теперь и питаться.
Эдна. Да ты наверно, просто проголодался. Хочешь, я тебя чем-нибудь покормлю?
Мел. Безопасной пищи больше нет — одна отрава. Сегодня читаю в газете: в Колумбийском университете две белые мыши, которых кормили сухим печеньем, заболели раком. Это пишут в «Нью-Йорк таймс».
Эдна. Ты из-за этого разволновался? Может, ты ел сегодня сухое печенье?
Мел. Какие продукты были раньше! Я так любил вкусно покушать! С тринадцати лет не пробовал ничего вкусного.
Эдна. Хочешь чего-нибудь вкусного? Я приготовлю. Я помню, как готовили разные вкусные вещи.
Мел. Лет тридцать не брал в рот настоящего хлеба… Знай я, до чего дойдёт дело, я бы с детства оставил про запас несколько булочек. Здесь невозможно дышать. (Выходит на лоджию). Боже какая вонь! Четырнадцатый этаж, а разит так, словно под самым носом помойка. Как можно выносить мусор в тридцатиградусную жару? Эдна, иди сюда, понюхай, как пахнет помойкой.
Эдна. (подходит к двери на лоджии). Да, да, попахивает.
Мел. Оттуда запах не слышен. Подойди-ка сюда, понюхай здесь.
Эдна. Ты прав. Вот здесь пахнет так пахнет.
Мел. Эта страна погребает себя под собственными отбросами, под растущими горами мусора. Через три года окажется, что наша квартира — на втором этаже.
Эдна. А как же им быть, Мел? Копить мусор и выставлять его зимой? Ведь когда-то его надо выбрасывать. Одно слово — отбросы.
Мел. Нет, с тобой невозможно говорить. Это выше моих сил!
Эдна. Мел, я тоже человек. Я тоже страдаю от жары и холода, от запаха помойки и от городского шума. Приходится мириться со всем этим — или же надо уезжать.
Внезапно начинает скулить и лаять собака.
Мел. Да, но человек никогда не должен поступаться свои правом жаловаться, протестовать. Стоит отказаться от этого права — и кончено, человека больше нет. Я протестую против помоечной вони, протии неисправных уборных… и собачьего лая. (Кричит). А ну, замолкни, проклятая!
Эдна. Если хочешь, оставайся здесь и ори на собаку, а я иду спать.
Собака снова подвывает.
Мел. Разве можно спать под завывание этой псины? (Подходит к перилам лоджии и кричит вниз). Успокойте свою собаку! Дайте же людям спать, черт подери!!!
Голос (с верху). Эй, потише! У нас тут дети.
Мел. (кричит вверх). Какого дьявола вы орете на меня?! Если вы любите напрашиваться на неприятности, спускайтесь вниз и составьте компанию этой собаке!
Эдна. Мел, перестань! Ради бога, перестань!
Мел (возвращаясь в комнату, кричит). Не говори мне «перестань»! Не говори мне «перестань»!
Эдна. Не знаю, какая муха тебя укусила. Но только я больше не намерена стоять здесь и терпеть, как ты срываешь свое раздражение на мне… Если тебе всё это невмоготу, сними комнату в публичной библиотеке, но пожалуйста, не срывай раздражение на мне. Я пошла спать, спокойной ночи! (С рассерженным видом поворачивается и направляется в спальню. Доходит почти до двери спальни, когда Мел окликнет ее).
Мел. Эдна!
Она останавливается и оборачивается.
Не уходи!.. Давай еще чуточку поговорим. Знаешь, я, кажется, схожу с ума.
Эдна смотрит на него и, постояв, возвращается.
Эдна. Что с тобой?
Мел. Понимаешь… я теряю контакт с действительностью!
Эдна. Это оттого, что ты плохо спишь последнее время.
Мелю Я теперь часто забываю, где нахожусь. Иду по Мэдисон-авеню и дума, что я за границей.
Эднаю Мел, у меня тоже бывает такое ощущение.
Мел. Да и не только в этом ощущении дело. Со мной вообще творится неладное… Я перестаю владеть собой. Забываю как обращаться с вещами. Беру трубку после того, как телефон у меня на столе прозвонит раз семь-восемь. Сегодня забыл, как обращаться с сифоном. Стою с пустой чашкой в руке, а вода заливает мне ботинки.
Эдна. Это не только с тобой, Мел, со всеми такое происходит. У всех теперь нервы издерганы.
Мел. «Нервы»! Если бы у меня были просто нервы издёрганы, я бы пожертвовал тысячу долларов на благотворительность… Когда у человека издёрганы нервы, он взвинчен, возбуждён, но у него есть точка опоры в жизни. А я потерял точку опоры. Эдна, я куда-то качусь, и мне страшно.
Эдна. Не говори так. Что если снова обратиться к психоаналитику?
Мелю К кому? К доктору Пайку? Он умер. Пустить в трубу шесть лет моей жизни и двадцать три тысячи долларов! А ему и горя мало! Получил денежки — и привет! Сердечный приступ.
Эднаю Есть же и другие хорошие врачи. Ты мог бы обратиться к кому-нибудь из них.
Мелю И начать всё с начала? «Здравствуйте. Садитесь. Что вас беспокоит?» Мне придётся выложить ещё двадцать три тысячи только на то, чтобы начинить этого врача сведениями, которые я уже передал прежнему, умершему.
Эднаю Врачи, кроме того, лечат. Может, всё, что тебе нужно, — это выговориться в беседах с толковым психоаналитиком.
Мел. Я перестал отдавать себе отчет в том, где я и кто я. Эдна, я куда то пропадаю. Не буду я обращаться к психоаналитику. Мне в пору обратиться в бюро находок.
Эдна. Послушай… Послушай-ка… А что если нам уехать отсюда на пару недель? Устроим себе полмесяца отдыха, а? Махнем куда-нибудь, где много солнца, подальше от этого города. Ведь ты можешь взять двухнедельный отпуск по болезни, правда, Мел?