Что же касается всего остального, Поль был олицетворением практичного американца. За невыразительными чертами его лица скрывался вполне думающий человек. Кроме того, он убедительно доказывал, что работоспособность и хороший характер куда важнее в жизни, чем избыток серого вещества. Он небезуспешно окончил Иллинойский университет, а затем, полностью отвечая желаниям своего отца, продолжил обучение в Уортонской школе бизнеса. Он научился разбираться в рыночной экономике, освоил основы руководства сотрудниками, и занял место своего отца у руля инженерной фирмы в Чикаго. Тихий и упорный Поль работал не покладая рук, и через пятнадцать лет на Среднем Западе США возникла целая цепь крайне успешных конструкторских бюро.
К началу 90-х годов Поль, состоятельный холостяк, начал серьезно подумывать о женитьбе, о необходимости продолжить семейное дело. Ему было уже под сорок, и он приближался к тому периоду своей жизни, когда человек, начиная спрашивать себя: «И в этом заключается вся жизнь?» — не может без страха ответить себе ни «да», ни «нет». В таком настроении, в апреле 1991 года, Поль отмечал со своими однокашниками двадцатилетие окончания университета. Было уже поздно, и за его столиком сидел его давнишний приятель — Джонатан Вильям Хардинг II — или просто Вилли, как его называли бывшие студенты. Коллеги же его по Министерству иностранных дел называли его уважительно Джей — Дабл Ю, как это принято в Соединенных Штатах. В свое время, в университете, Хардинг был одним из самых популярных студентов — его отец был весьма известным адвокатом в городе Каир, неподалеку от Сан-Луи. Популярность сына покоилась на том факте, что он не испытывал недостатка в карманных деньгах, водил длинную и блестящую машину, и блестяще же умел соблазнять городских девочек. Помимо того, он еще и великолепно играл в теннис.
Деньги у Хардингов были, но, как они постоянно напоминали своему сыну, деньги эти не свалились с неба. Богатство пришло к ним потому, что они относились ко всем благожелательно, старались делать приятное, а в деловых отношениях пытались предугадать шаги конкурентов. Социальный статус как таковой их не привлекал — им нужны были деньги, которые автоматически вызывали к себе уважение окружающих. Успех в адвокатской практике, согласно Хардингу-отцу, измерялся не числом случаев, которые он выиграл в Верховном суде, а числом выигранных случаев. А поскольку трудиться, защищая богатого клиента, приходилось столько же, сколько и при защите бедного, — вывод был ясен. Это отношение к жизни, не претерпевшее сколь-нибудь заметных изменений, унаследовал и Хардинг-сын. Он вырос в атмосфере конкуренции, и старался всегда победить. В школе он был отличником, несмотря на свои более чем скромные способности, потому что всегда точно знал, что от него ожидают, угадывал, какие вопросы будут в экзаменационном билете, и был, в общем, отличным парнем.
Популярен он был не только в школе — но и в церкви, в загородном клубе… и среди девочек. Он первый из всех своих школьных приятелей потерял невинность — ему было всего двенадцать. Это гигантское достижение автоматически превратило его в глазах мальчишек в героя, девочки же видели в нем нечто опасное и таинственное. Достижение это, впрочем, не было плодом непосредственного чувства. Это был результат типичного для Хардингов расчета. Вилли вычислил, что у хорошеньких девочек успеха он не добьется — их всегда привлекали старшие мальчики. Поэтому он обратил свое внимание на уродливых, в особенности тех, кто был на пару лет старше его. Ему не нужна кинозвезда, говаривал он своим приятелям, ему нужно просто трахнуться. С присущей всем Хардингам деловой хваткой Вилли рассчитал, что девочкам нужна любовь, иначе они в койку не прыгнут. Его признаниям в любви, поэтому, скорее всего поверит девица, ничего подобного раньше не слышавшая. На основе этого расчета он и обратил свое внимание на прыщавую толстуху — и его расчет оказался верным. Этот первый успех как бы заложил краеугольный камень в здание его дальнейших достижений на сексуальной почве в Иллинойском университете.
По окончании университета Хардинга призвали в армию. Ему повезло — он попал в разведывательный отдел Пентагона, где обрабатывались донесения разведчиков из Вьетнама и Камбоджи, прежде чем попасть на соответствующий стол в Вашингтоне. Вилли нравилось работать для правительства. В деньгах он не нуждался, по службе он продвигался без труда. В отставку он вышел майором. Перед ним встал вопрос — что же делать дальше. Интеллектуальная деятельность его не привлекала, и ему хотелось просто побродить по свету. Кроме того, он знал, что его внешность обеспечит ему успех у простушек. Поэтому он выбрал Министерство иностранных дел. Карьера его в этом учреждении была довольно обычной — сначала консулат в Боготе, потом посольство в Браззавилле, затем еще шесть лет в Госдепартаменте. Он нравился всем, производил блестящее впечатление, особенно после женитьбы на Натали Ривс, дочери вице-президента компании «Пепси-кола». Прошло совсем немного времени, и он уже получил место, о котором многие мечтали. Вскоре после того, как Горбачев сменил Черненко, Хардинг оказался в Москве, в американском посольстве, на должности политического советника.
Вот этот-то Хардинг и разглагольствовал сейчас перед Полем.
— Это потрясающе, — говорил он, — в Горбачеве столько привлекающей к себе загадочности, что он скорее напоминает звезду экрана, чем политического деятеля. Только представь себе контраст между ним и бывшими ранее у руля старперами, алкоголиками и солдафонами.
— Да, — Поль приканчивал третью бутылку пива, и его любовь к бывшему однокурснику была безграничной, — должно быть, здорово жить в Москве.
— Я никогда и не воображал, что работа дипломатов может быть такой потрясающей. Понимаешь, чувствуешь, что ты участвуешь в великих исторических свершениях. И ведь никогда еще раньше коммунистический режим не преобразовывали изнутри — и эти преобразования касаются всех, живущих в Советском Союзе и Восточной Европе. Ты только подумай — один человек — конечно, Раиса — это тоже нечто фантастическое, через нее русские женщины начинают понимать, что такое подлинное освобождение, — так вот, только подумай: один человек может перевернуть целую страну — да что я говорю, весь мир! Он похож… ну, не знаю, мой старший брат рассказывал мне про Джона Кеннеди — после старика Эйзенхауэра у руля молодой, мужественный президент, и вся страна вдруг почувствовала себя молодой. С Горбачевым, полагаю, дело обстоит так же.
— Да-а. И не сомневаюсь, женщины на нем так и вешаются, а?
— Но как! — Вилли сел на любимого конька. — Наши в посольстве считают его потрясающим. А это родимое пятно на голове у него! Знаешь, как некоторые бабы с ума сходят от шрамов?
— И русские женщины тоже?
— Ну конечно. Хотя многие из тех, кого мы встречаем — знаешь, жены политиков и интеллектуалов, — заявляют, будто он наломал таких дров! Но я думаю, кучи людей жалуются просто потому, что у них теперь появилась возможность жаловаться: сейчас можно говорить все, а раньше им годами приходилось молчать.
— Да. — Поль подергал себя за мочку уха, провожая глазами стройную фигуру официантки в обтягивающих кожаных брюках. — Должно быть, наблюдать за этим безумно интересно.
— Попал прямо в точку. А девочки! Таких красавиц ты в своей жизни не видал! — Хардинг огляделся и, понизив голос, чтобы никто его не услышал, прошептал: — А какие страстные! Что-то в этих славянках есть, знаешь ли. Душа у них такая или что? Ты их трахаешь, а они всю дорогу разговаривают, стонут, чуть ли не поют. Невероятно. Здесь у нас ничего подобного не встретишь.
— О господи, Вилли! Ты хочешь сказать… Разве это не опасно для тебя? Я думал, что, если трахаться с русскими, непременно влипнешь в историю. Разве советские не пытаются подловить таких, как ты, с помощью красавиц агентш?
— Все изменилось, Поль. Видишь ли, от нас сейчас ожидают расширения наших контактов. — Хардинг позволил себе понимающе хмыкнуть. — И два раза в неделю я позволяю себе роскошный контакт. Девочка работает в «Новостях» — это такая газета. Она рассказывает мне, что на самом деле происходит.
— О-го-го! Вилли, ты что, вроде шпиона?
— Да что ты, Поль, даже и не шути на эту тему. От нас ожидают общения с нашими советскими коллегами — вот и все. Сегодня Москву не отличишь от любого другого города мира — все в ней открыто. Абсолютно все. Почему бы тебе туда не поехать? Я тебя устрою. Ты им понравишься, с твоим происхождением; ты ведь даже по-русски говоришь. Да что там — ты и вообще почти русский. Тебе, пожалуй, пора познакомиться с твоими славянскими братьями. И сестрами.
Поль заказал еще пару бутылок.
— Нет, Вилли, такую поездку я не могу себе позволить. У меня здесь полно работы, и ответственность, а деловых причин для поездки в Россию я не вижу. В отпуск я бы мог туда поехать, но там, говорят, и есть нечего, а в балет меня не тянет.