И с каким неподражаемым искусством автор романа показывает затем противодействие общества этому заклятому врагу гнилого покоя, с которым оно свыклось? Стоя на одной ступени политического воспитания с неожиданным преобразователем, явившимся посреди его, общество бессильно ограничить его порывы, если они выступают за пределы установлений, и равно бессильно подать ему руку помощи, если он действует в границах блага, порядка и разумности. Калинович не находит тут ни начал, в которых видимо нуждается, ни спасительного предостережения, когда он попадает на ложную дорогу: словом, он лишен точно также опоры, как и совета. Предоставленный самому себе, Калинович рано или поздно должен будет убедиться, что дело только в нем и что он может спокойно поставить самого себя на место разумной системы, принципов и правил. Чем же защищается общество от ненавистного лица, одинаково возмущающего его и своими достоинствами, и своими недостатками? Оно собирается втайне для обсуждения и изобретения средств к его погибели посредством скрытой интриги и доноса. Тайный подкоп есть единственное оружие общества и единственная его надежда. За исключением одного молодого человека, лишенного политических прав, не нашлось никого, кто бы заявил открыто свою мысль и свои убеждения, потому что все мысли и убеждения круга стыдятся самих себя и боятся света. Говоря прямее, их, собственно, и нет у обеих сторон, а есть только вражда положений. Грубо и безотчетно действует Калинович, коварно и малодушно работает общество, чтоб подорвать Калиновича. В борьбе этой нет ни достоинства, ни поучительности, ни содержания, и по существу своему она уже лишена возможности произвести какие-либо благотворные следствия. Победит ли Калинович – общество нисколько не исправится, а только глубже уйдет в свои происки и прилежней займется ими; подорвет ли оно врага своего – Калинович уступит место тысяче другим, ему подобным, которые ждут своей очереди. Случилось последнее. Калинович был отстранен, и жизнь потекла опять своим обычным порядком, со всеми теми явлениями, которые так сильно возмущали душу рьяного реформатора, и потекла с таким спокойствием, как будто его никогда и не было на свете – только великий практический мудрец, подрядчик
Папушкин, произнес ему надгробное слово в виде глубокомысленной фразы: «Заврался очень, оченно заврался». На этом и кончается роман, действительно обнаруживший теперь всю свою мысль сполна…
С благодарностью за характер Калиновича, за множество живых, превосходных сцен и подробностей, а еще более за то количество мыслей, которое возбуждает роман как своим содержанием, так и самой постройкой своей, покидаем мы нашего автора. Еще полные отрадных впечатлений, мы осмеливаемся, однако ж, выразить желание, чтоб за огромным, вполне заслуженным успехом романа автор не забыл другого вида своей деятельности, тех простых рассказов, где многообразная жизнь нашего народа, с ее свежими, оригинальными, симпатическими явлениями выступает рядом художественных, непогрешительных картин, надолго привязывающих к себе фантазию, чувство и воспоминания читателя. Сфера Калиновичей душна и туманна, но сфера, в которой движутся люди бесподобного «Питерщика», «Старой барыни» и проч., всегда будет производить обаятельное действие. Она тепла и отрадна, как домашний очаг, где мы свободно можем любить всех без различия, даже и погибших членов семьи, случайно отделенных от нее пороком или заблуждением.
Примечания
1
во что бы то ни стало (фр.)