14. Цветок для Вали
Вы знаете, что такое «картофельные вакации»? Нет, это не пирожки, не котлеты, не блинчики с картошкой или из картошки. Это традиция, хорошая традиция старой Германии — еще той, дофашистской.
Осенью немецкие студенты обычно уезжали на 2—3 недели в деревню: помочь крестьянам убрать урожай картофеля.
Они пролетали незаметно, эти деревенские недели, и бурши потом всегда вспоминали о них с удовольствием.
Днем — веселый труд на свежем воздухе, здоровая крестьянская пища, а по вечерам — танцы и песни в деревенском кабачке под старенькую скрипочку местного «маэстро». Солидные немецкие мужики тянут свое пиво из литровых кружек, одобрительно поглядывают на танцующую молодежь, попыхивают короткими фарфоровыми трубочками.
В новой, социалистической Германии возродилась эта старая, добрая, романтическая традиция. Ее студенты тоже уезжают каждую осень на «картофельные вакации» в деревню — в немецкие колхозы и совхозы. Медики и философы, слависты и физики, электротехники и химики — все помогают колхозникам в уборке урожая. Точно так же, как это делают и наши студенты.
Группа студентов из Галле проводила в октябре этого года свои «картофельные вакации» в одном крупном колхозе, поля которого вплотную подступают к шумной, оживленной автостраде. И вот студенты узнали, что именно по этой автостраде должна проехать Валентина Терешкова-Николаева. Решено было остановить машину с Валей (Валентину Терешкову и Юрия Алексеевича Гагарина все в ГДР сразу стали называть ласково и просто: Валя и Юрий) и поднести ей букет цветов. Но… легко сказать — остановить машину на автостраде! Ведь Валя едет не одна — ее сопровождает целый эскорт машин, идут они на большой скорости, и студенты это знали. Разгорелись споры, выявились максималистская и минималистская точки зрения. Минималисты предлагали ограничиться аплодисментами, приветственными возгласами и подбрасыванием в воздух беретов, шляп и кепок, рекомендуя вместе с тем подбрасывать головные уборы как можно выше и дополнять подбрасывание прыжками на месте и танцами. Победили, однако, максималисты. Самый решительный из них предложил свой план остановки кортежа космонавтки. Студенты тут же начали подготовку к осуществлению операции «Валя». Из ближайшего деревенского кабачка они притащили несколько пустых ящиков из-под пива, соорудили из них нечто вроде многоэтажного дома, автор плана операции «Валя» взобрался на эту шаткую баррикаду и, как только на горизонте появилась головная машина, стал размахивать руками. В одной руке он держал прелестную золотистую астру на длинном тонком стебле.
Кортеж машин остановился. Студент спрыгнул со своего сооружения (его товарищи, не теряя ни секунды времени, растащили пивную баррикаду, освободив дорогу), подбежал к головной машине и вручил Валентине Терешковой астру, за что и был вознагражден милой Валиной улыбкой и русским «спасибо». Почти одновременно со студентом подбежал к головной машине и офицер охраны с лицом белым, как чехол его фуражки. Когда он увидел астру в руках Вали, краски вернулись на его щеки, и он, козырнув счастливому смущенному студенту, тем же стремительным аллюром побежал назад к своей машине. А на шоссе гремели аплодисменты, кричали «Ва-ля! Ва-ля», бросали в воздух береты и шляпы (стараясь подкинуть их как можно выше), прыгали и танцевали.
Операция «Валя» удалась полностью.
Кортеж машин тронулся, и студенты пошли убирать свою картошку… потому что «картофельные вакации» — это «картофельные вакации» и «тот, кто не работает, — тот не ест»…
…Историйку эту рассказал мне на вокзале в Веймаре в ожидании берлинского поезда профессор Кютнер, архитектор, житель Веймара, отец автора плана операции «Валя».
— Конечно, в поступке моего сына есть доза некоторого легкомыслия, и он заслуживает строгой нотации, — сказал профессор Кютнер, — но (тут на лице профессора появилась улыбка, свидетельствующая, что его сердцу не чужда отцовская гордость за своих детей), откровенно говоря, я бы в его возрасте поступил так же.
Подошел берлинский поезд, и мы сели в вагон.
15. Девочка на ветру
Накануне нашего отъезда из Берлина домой в Москву выдался на редкость ясный, солнечный денек. Мы поехали в Трептов-парк посмотреть в натуре знакомый по репродукциям и фотографиям знаменитый памятник советскому воину работы Вучетича.
В парке было много народу — немцев и русских. Подтянутые и собранные, в новеньких мундирах, наши солдаты чинно, небольшими экскурсионными группами вышагивали по широким дорожкам. Бляхи на их поясах были надраены до зеркального блеска, хоть солнечные зайчики ими запускай!
Подъехал военный «джип» с звездно-полосатым флажком, привез шумную компанию американских офицеров.
Потом подкатил туристский автобус, и из него пусто полезли явно буржуазные поджарые старухи с бриллиантовыми сережками в ушах, с дорогими фотоаппаратами и кинокамерами на ремне через плечо, многие — в узких спортивных штанах, которые, увы, никак не украшали их обладательниц.
Мы подошли к самому памятнику. Ни одна фотография, ни одна репродукция и в сотой доле не передает величия и суровой красоты оригинала.
Гигантская фигура советского солдата, одной рукой прижимающего к себе спасенную немецкую девчушку, а в другой держащего широкий обнаженный меч…
Мы стояли и молча смотрели на памятник. И вдруг радостный, детский, пронзительный крик заставил нас вздрогнуть и оглянуться. Невдалеке от нас, быстро перебирая полными ножками в белых вязаных чулочках, сбегала вниз по лестнице маленькая девочка. Белокурые ее волосы развевались, голубые глазенки сияли от неистового восторга. Распахнув широко руки навстречу ветру, она что-то кричала по-немецки.
Внизу стояла и ждала девочку женщина с простым лицом, наверно, ее мать, судя по ее улыбке, тоже радостной и тревожной.
— Что она кричит? — опросил я свою жену.
— Она кричит: «Мама, я лечу!» — сказала жена, и мы, не сговариваясь, вместе взглянули на бронзовую девочку, прижавшуюся к груди солдата, а потом на ту белокурую, живую, уже «долетевшую» до матери и уткнувшуюся носом в ее колени.
Лети, новая Германия, лети вперед и выше!