Вот почему белые боролись с революцией и революционерами, но не с теми патриотами, кто искал права, справедливости, хозяйственного и духовного развития масс. Мы не партия и никакой партийной программой не связаны. Мало того, в белом движении заложена надпартийная и противопартийная тенденция. И тем не менее мы категорически отрицаем право на существование за партиями, явно или тайно отрицающими родину: это не русские партии, а враги России.
Чем была наша родина? И чем стала она после возвышения этих партий? Что мы имели и что мы потеряли? Что принесли нам социалисты, коммунисты, интернационалисты? Что сделали они с нашей Церковью, с нашим правопорядком, с нашей наукой, с нашим искусством, с нашим хозяйством, с нашими молодыми поколениями?
Мы должны изучать это, чтобы знать верно и точно, чтобы понять основные причины стрясшейся беды и чтобы верно установить цели дальнейшей борьбы.
Удержите ваше негодование, ваше отвращение, горечь и ненависть. Изучайте события, прежде, чем судить людей. Добивайтесь истины, не преувеличивая и не преуменьшая: истина окажется страшней преувеличений — но именно ей вы должны научиться спокойно смотреть в глаза.
9. И вот, всему, что мы уже испытали и еще испытаем, что постигнем в нашей идее и в революционной трагедии, — мы должны неустанно учить наше молодое поколение за рубежом, готовя его нам на смену.
Не знаем сроков. Впереди огромное, ответственное, священное дело. А там, в России, молодежь развращается или гибнет.
Национальное дело строится поколениями; традицией; духовным углублением и очищением, передаваемым от отца к сыну.
Начало положим мы; а наши дети и внуки пусть завершат начатое…
10. Еще одно: не думайте, что «спасение» и «мудрость» требуют от нас возможно скорейшего возвращения на русскую территорию, под власть советов. Час нашего возвращения еще не настал; но придет он для всех нас одновременно.
Коммунисты не меняются и не «эволюционируют»; они останутся теми же до конца. Они по-прежнему ищут мировой власти через мировую революцию; по-прежнему безбожны их цели и отвратительны их средства; по-прежнему попирают они все законы человеческого духа и пользуются Россией, как плацдармом для подготовки разрушения и ограбления остального человечества. Правда, поведение их извилисто и лживо; они приспособляются в борьбе и симулируют «цивилизованность». И их «хозяйственное строительство» в России, поскольку оно не обман и не реклама, объясняется лишь тем, что революция в других странах запаздывает и что они предчувствуют возможность похода против них. Но кого же все это может обмануть?
Качество большевизма не меняется и измениться не может. Об этом они сами заботились с самого начала: для этого им нужен был террор, для этого им нужна была кровь Царя и его Семьи. Эта кровь объединила их в злодействе и спаяла их страхом; она углубила вражду к ним до бездны и отрезала им пути отступления. Их корабли сожжены; они обречены на то, чтобы до конца идти на рожон. А тот, кто примет их, тот должен принять всё их бесчестие и всю их кровь; тот станет их сообщником; тот им не страшен и для них безвреден.
Что же означает «возвращение» белого изгнанника к большевикам?
Они не признали родину. Что же, он признал интернационал? Они остались бандитами. Что же, он уверовал в бандитизм? Они остались безбожниками и разрушителями. Что же, его потянуло на разрушение и безбожие? Ибо, возвращаясь, он может быть уверен, что его или заставят делать гнусности и погубят духовно, или ему не дадут делать ничего и уморят его голодом. По-прежнему коммунисты знают только два способа обходиться с инакомыслящими: или порабощение, или истребление.
И вот, добровольно возвращающийся эмигрант должен отдать себе отчет в том, что он делает и на что он идет.
Своим возвращением он, во-первых, выдает большевикам публичный аттестат на доброкачественность: «они исправились» настолько, что «к ним идут» их принципиальнейшие враги. Этим он помогает им, но обманывает всех остальных и самого себя; и потому совершает акт в корне фальшивый и вредный.
Своим возвращением он, во-вторых, предает себя, бывшего борца, в руки злодеям. Он оказывается человеком, добровольно подавшим донос на самого себя и явившимся к отбыванию «высшей меры наказания». Если большевики убьют его, то поступок его получит значение малодушного, сентиментального и (по отношению к России) предательского непротивленчества. Если же они позволят ему дышать, то надзор их все равно поставит его в невозможность работать, бороться и служить России. Поэтому возвращающийся выходит из ряда борцов; он сдает позицию без боя и совершает акт политического мазохизма.
Наше «расхождение» с большевиками совсем не «тактическое» только, как у социалистов; и не «программное» только, как у левых партий. Для нас эта борьба не сводится к «политике» и не исчерпывается «экономикой». Для нас это прежде всего вопрос религии, духа и патриотизма; а все остальное — есть лишь необходимое последствие и проявление главного. Поэтому и вопрос о «моем переезде с одного места на другое» не имеет ни для кого из нас центрального значения. О, мы умеем любить родную землю и родной быт не меньше, чем другие! Но примиренно принять «землю» без родины, или «быт» без духа, согласиться на поругание, унижение и искоренение России, и все только ради того, чтобы подышать родным воздухом, взглянуть на родные храмы и леса и поговорить с измученными братьями (которых мы, вот только что глупо предали своим возвращением)… — для этого у нас не хватает ни сентиментальности, ни подлости, ни глупости! Не хватает теперь; и не хватит до конца…
И пусть не говорят нам, что мы «боимся» вернуться. Нет, мы не боимся и не прячемся; мы только продолжаем борьбу. Нас не страшила смерть ни в кубанских степях, ни в одиночках «особого отдела»; не устрашит и впредь. И именно поэтому мы будем хладнокровно выжидать благоприятного момента для… нашего возвращения!
Те, кто уговаривают нас «возвращаться», морально обязаны ехать первыми и ехать немедленно; право уговаривать они получат только там и пусть они говорят оттуда. Но они сами не едут; и предпочитают уговаривать отсюда. Им естественно ехать туда, ибо, как они ныне сами уже признают, между ними и большевиками различие не качественное, а только в степени и в оттенках. Но они не едут, а зовут только нас.
Знают ли они, чтó предстоит возвращающемуся белому, если он не унизится до сыска и доносов? Не могут не знать…
Значит сознательно зовут нас на расстрел? Не потому ли, что боятся нас и нашего «фашизма», и желают нам гибели? И нашими телами рассчитывают завалить «ров гражданской войны»?
И если мы услышим еще этот лепет о том, что «сатана эволюционировал» и что «теперь можно уже ехать работать с ним, помогать ему, договориться с ним, служить ему… вот только бы он сам захотел пустить нас к себе» — будем спокойно слушать и молча делать выводы: ибо говорящий это сам выдает себя с головой…
* * *Такова должна быть наша позиция и наша белая работа за рубежом…
И делая ее, мы будем уже не только верными сынами России, но и строителями ее.
И если от этого строительства Господь отзовет кого-нибудь из нас до возвращения, то последний вздох его будет принадлежать ей, нашей неутраченной родине.
И вздох этот будет послан ей не из «пустоты» и не из «темноты»…
Да живет же наша чудесная Россия!
Примечания
1
Ген. А. И. Деникин. Очерки Русской Смуты. Том IV. стр. 207.