— Ну? — Я поглядел на Тоску со скукой смертельной тональности.
— Слушай! — Тоска развинтила свою красную папку и достала диктофон.
Диктофон — худшее изобретение человечества. После мобильника и телевизора.
— Совсем свежая! — Тоска нажала на кнопку. — Послушай! Все-таки, это роскошно!
Сначала было тихо. Традиционный хруст, помехи какие-то, потом через помехи проклюнулся голос. Говорил мальчишка, лет десяти.
— … болото. А раньше пруд был, караси плавали. Мы в этом клубе долго жили, там Егор и научился рисовать. На стенах были герои разные, вот Егор их и срисовывал. А потом мать его в художественный кружок записала. Кружок был на первом этаже, а наша квартира — на втором, только вниз спуститься — и все, хорошо очень, удобно. Так вот, Егор стал здорово рисовать…
Я показал Тоске палец, и она остановила рассказ.
— Егор — это, случайно, не Паровозов? — спросил я.
— Угу, — кивнула Тоска. — Паровозов. Тот самый.
Это было уже интереснее.
Егор Паровозов был известным в нашем городе и за его пределами молодым художником. Он разрабатывал какую-то свою хитрую технику живописи, и его прочили в Пабло Пикассо и Сальвадоры Дали,[2] но совершенно неожиданно он исчез. Просто так. Говорили, что он отправился в лес за клюквой и погиб на болоте. Искали, но не нашли. Кажется…
— Давай дальше слушать. — Тоска снова включила диктофон.
Мальчишеский голос продолжил свое повествование:
— Он должен был в июле поступать в Москве в какое-то училище, где на художников учат. А потом эта история случилась. Знаете, ну эта история…
Мальчишка замолчал. Но я сразу понял, что за история такая.
История с пропавшими туристами.
В апреле в Белом лесу пропала группа туристов. Ну, не совсем пропала и не совсем туристов… Пять человек отправились за подснежниками в Белый лес. Там были весьма необычные подснежники, с золотистой прожилкой, редкие очень. Такие подснежники хорошо раскупались пассажирами проезжающих поездов, только вот ходить в Белый лес никто не решался, поскольку о Белом лесе ходила дурная слава, люди там частенько пропадали, хотя пропадать особо было и негде — мох, высоченные осины — и все. Говорили, что там есть непонятные подземные ямы, куда люди проваливаются, и потом корни осин высасывают из них кровь, да вообще много чего говорили. Я как-то видел Белый лес издалека, мы с классом ездили на базу отдыха, это по пути. Лес выглядел довольно страшно — белые палки, как кости, торчат из земли. Листья действительно красные, хотя и лето. А у нормальных осин листья краснеют только по осени…
Так вот, пять человек отправились в Белый лес за подснежниками. Через три дня их нашли. Они сидели под деревьями. Все мертвые. И никаких признаков насильственной смерти.
Мальчишка продолжил рассказ.
— Так вот, Егору эта история очень понравилась. И он решил нарисовать картину и поехать с ней в это самое художническое училище поступать. А картина должна была быть такая: Белый лес, солнце светит, и под осинами сидят мертвые люди. С первого взгляда кажется, что они живые, но на самом деле ясно, что все они мертвые. Он придумал эту картину и отправился в лес набраться вдохновения, этюды сделать. И исчез. Отец тогда собрал своих друзей-охотников и отправился искать брата. Они прочесали все эти белые осины, но так ничего и не нашли. Вернее, никого не нашли. Только альбом Егора и сапог…
Мальчишка замолчал. Мне показалось, что он всхлипывал.
— Лучше бы он оставил альбом в лесу. Но там еще милиция была, участковый и мужик с собакой. Так вот, когда нашли этот альбом, собака стала кидаться на людей, никого к альбому не подпускала. Но они все равно его взяли, собаку отогнали. Отец хотел на альбом взглянуть, но ему повезло, он не успел — с ним приступ случился, так что его пришлось из леса самого вывозить. А поисковая группа, прежде чем передать в милицию, альбом просмотрела. Только они никому не рассказывали, что там, они слово дали друг другу. Альбом лежал в милиции, его должны были изучать какие-то эксперты, их из самой Москвы выписали. Но они не успели: в здании милиции начался пожар, потом там газовые баллоны рванули — и все. Восемь человек погибли.
А те, что этот альбом в Белом лесу нашли, долго молчали. Потом один проговорился, он рассказал своему брату, что там было нарисовано. И в этот же день они оба расшиблись на мотоцикле. А потом и другие тоже померли по-разному. Ну, те, кто альбом этот смотрел. Кто на охоте застрелился, кто на рыбалке утонул, кто в бане угорел. Один остался. Он понял, что происходит что-то ненормальное, взял да и уехал куда-то на Север. А потом нам дали квартиру в городе, и мы переехали из клуба. А клуб тот скоро закрыли и поселок тоже закрыли — завод-то разорился, никто там больше не живет. Это было три года назад. А в прошлом месяце, в июне, я поехал на АРЗ…
— ОРЗ? — переспросил я.
— АРЗ, — поправила Тоска. — Авторемонтный завод. Ну, слушай дальше…
— Да и так, в общем-то, понятно…
— Не, давай дослушаем, — настояла Тоска.
И мы стали дослушивать.
— Я поехал на АРЗ, хотел взять удочки, я там все свои удочки забыл, а они телескопические, дорогие. Клуб был открыт, но растащено ничего не было, я нашел нашу квартиру, нашел удочки. А потом решил в комнату Егора зайти, у него на двери был автопортрет, не знаю зачем… Я зашел в нее и вдруг гляжу, на столе альбом лежит. Тот самый. Я его сразу узнал. Он даже не запылился ничуть, лежал, как новенький. Но подходить к нему я не стал, убежал сразу.
Мальчишка замолчал. Ненадолго.
— Никто не знает, что было в этом альбоме. Говорят, что там наброски к той самой картине, которую он не успел нарисовать. К «Осиновой роще». Но такие страшные, что от них все вокруг разрушается…
Больше на диктофоне ничего не было.
— Это все. — Тоска выключила свой аппарат. — Как история?
— Ничего, — сказал я. — Пойдет. Я, кстати, что-то подобное про картины Паровозова слышал. Он хотел, чтобы изображение сразу на психику воздействовало, минуя мозг. Такие эксперименты давно уже проводились военными.
— Зачем?
— Все очень просто. Страшную картинку печатают в количестве двести миллионов экземпляров и разбрасывают над страной потенциального противника. Противники разглядывают эти картинки, дружно сходят с ума и выбрасываются из окон, и вот уже наши доблестные войска маршируют по покоренным странам. Красота. Потом эти эксперименты запретили.
Я посмотрел в потолок.
— Ты понимаешь, что мы там можем найти?!! — Тоска перешла на шепот. — В этом клубе… Ты понимаешь?
— Ничего хорошего мы там не найдем, — сказал я. — Неприятностей себе разве что найдем…
— Почему неприятностей?!!
— Ты веришь в эту историю?
Тоска кивнула. Потом добавила:
— Такие истории случаются…
— Я знаю, что такие истории случаются. Я говорю, что неужели ты веришь: подобный альбом лежит себе спокойненько в заброшенном Доме культуры авторемонтного завода?
Тоска пожала плечами.
— Это, во-первых, — сказал я. — А во-вторых, если этот альбом действительно существует, то лучше держаться от него подальше. Откуда у тебя эта запись?
— Полгода назад в городе была выставка Паровозова. Одна девчонка из редакции, она в Германию сейчас уехала, ходила туда и встретила его брата. Брат рассказал эту историю.
— История поганая, — сказал я. — Поганенькая…
— Но ты же любишь такие!
Я действительно любил такие истории. Такие истории украшали жизнь. Честно говоря, у меня тоже были кое-какие литературные планы. Я ждал по-настоящему страшную историю, чтобы в будущем переписать ее в роман ужасов. Только Тоске я об этом не рассказывал. Стеснялся и опасался конкуренции с ее стороны, она ведь на самом деле интересно писала.
И еще меня немножко смущало то, что эта история попахивала опасностью, причем опасностью реальной. Не хотел бы я общаться со всякими художниками, художник всегда имеет дело с чертовщиной.
— Ты же любишь приключения! — Тоска пыталась меня уговорить.
— Приключения я люблю, только вот ничего не выйдет, — сказал я.
— Почему?
— На такие мероприятия вдвоем не ходят. Надо идти как минимум втроем. Для подстраховки. А у нас третьего нет. Так что лучше нам отдохнуть.
— Ты просто отговорки ищешь!
Я накрылся пледом и повернулся к стенке.
Тогда Тоска прибегла к другим аргументам. Тогда Тоска стала давить на мою жадность. Достала из своего портфеля интернетовскую распечатку и сунула мне под нос. Это была страничка с посмертного сайта Паровозова. Там были его разные картинки и упоминание о «Белом альбоме» — ну, о том самом, утерянном. Говорилось, что «Белый альбом» — вершина творчества Паровозова. Говорилось, что утерян он при мистических обстоятельствах. Что многие коллекционеры, западные в том числе, хотели бы приобрести альбом за хорошие деньги. Размер этих «хороших денег» тоже был указан. Хватит, чтобы скромно, но со вкусом провести остаток дней на ортопедическом курорте в Солигаличе.[3]