Уже стемнело, снег метет мне в бороду. Я прикрываю Андрейку, грею собой.
В крайнем домишке мигает свет.
- Замерз, Андрей?
- Нет, - и втягивает голову в воротник. - А это тетка больше начальник, чем ты, да?
- Больше, - говорю.
- Даже больше Семенова? - удивляется он. (Семенов - начальник управления строительства ЛЭП и подстанции.)
- Больше.
Я оставляю Андрея у крыльца. Стучу в дверь. Андрей приседает от ветра к стенке.
- Что стучишь? Видишь, дома нет никого.
Оборачиваюсь: хозяин-румын идет из бани. Дает мне веник подержать, сам открывает домишко.
Чай на плитке долго не закипает. Румын режет хлеб и жалуется на плохое напряжение. Андрей сидит на скамейке, дремлет в тепле.
- Кончай кемарить, мужик, пить чай будем, - дергаю за нос Андрея.
Хозяин ставит на стол чайник, приносит заиндевелую бруснику. Андрей вопросительно смотрит на меня - я киваю. Он берет ягоду, кладет в рот, морщится. Румын смеется, выставляет банку с сахаром.
- Пей, ешь, спи. Пойдешь, когда ветер утихнет, а то занесет.
- Ребята волноваться будут, искать. Надо двигаться, - говорю я.
- Он один живет, этот дядька? - шепчет Андрей. - У него нет даже щенка? Давай отдадим ему одного, у нас же два.
- Давай.
Переночевав, мы двинулись. Дорога пустынна. Идем целый день, часто присаживаемся на пеньки, но только в сумерках, на самой макушке горы, показалась наша палатка.
К концу пути у меня заломило раненое колено. То и дело останавливаемся.
- Мы с тобой как дед Архип и Ленька.
Андрей смеется. Его смешит имя Архип.
Я рассказываю про деда Архипа и Леньку, и Андрей уже не смеется. Он жалеет и деда, и Леньку, расспрашивает меня о них, переживает.
Так и коротаем время в пути. Но вдруг Андрей дергает меня за руку и кричит:
- Вон, вижу, наша палатка! Вот мы и пришли. Ты че, дед, а?
Нога ноет, надо же. У меня так иногда бывает. Ребята помогают разуться. Залезаю в мешок. Есть не хочется, знобит. К полуночи стало еще хуже, не могу двинуть ногой. Бужу лежащего рядом Талипа.
- Дерни за ногу, - прошу.
Талип со сна не может ничего понять, зевает:
- Зачем дернуть?
Объясняю. Талип берет за ступню и дергает.
Я издаю такой вопль, что все вскакивают. Сам чуть не теряю сознание. Лежу в испарине. Ребята столпились и не могут понять, в чем дело. Андрейка жмется к Талипу. Судят, рядят. Мне все равно.
- Повезем на лесовозе в больницу, - решает Димка-бригадир.
- Правильно, - подтверждает Талип, - как боевого командира, повезем.
Ребята уходят снаряжать лесовоз.
С рассветом все готово. На лесовоз положили четыре тринадцатиметровых "свечи" (и как только подняли - ведь лиственница!). Собрали матрасы, подушки, одеяла, расстелили на бревнах. Вынесли и уложили меня.
- Закапывать повезем, да? - смеются.
Парни уселись на лафет, укутывают, подтыкают одеяла, чтобы не поддувало. Андрей не отстает.
Больница как больница. Длинный барак, по обе стороны коридора палаты. Верхнюю одежду оставляют в раздевалке, а в пиджаках и шапках идут в палату. Меня несут. Андрей не отстает.
- Не дам ногу деду отрезать, кусаться буду.
- А я деду укол сделаю, - говорит врач.
Ребята оттаскивают Андрея, а то наговорит бог знает что.
На другой день слышу в коридоре шум. Влетает Андрей. Обнял меня, щекочет бороду:
- Ты живой, хорошо!
Потом Андрей задумывается.
- Ты о чем, Андрей?
- Да так. Лесной я, дед, дикий, да? Талип говорит - я дикий, раз обругал врача.
Заходит врач (я уже ей рассказал про Андрея и извинился за него), Андрей заслоняет меня и сжимает острые кулачки. Нина Николаевна отступает и говорит ласково:
- Андрюша, давай знакомиться, ты ведь хороший мальчик.
- Не буду.
- Отчего же не будешь?
- Так, ты ехидная.
Нина Николаевна рассмеялась и сразу посерьезнела.
- Отдайте мне мальчика.
- Берите, если пойдет, - и в шутку подталкиваю Андрея.
Упирается:
- Ты, че, дед?
Я прижимаю пацана к себе.
Нет, не умею я разговаривать с детьми. Не могу даже Андрею объяснить, почему плачут в печи сырые дрова.
- Они же плачут. Я же слышу, а ты не слышишь. Как-то тоненько. Ты оглох, дед, да?
В субботу Славка и Талип вваливаются в палату. Вот не ждал. Я уже двигаюсь вовсю. Талип сует мне телеграмму.
- Дед, бригадиршу встречать надо из Москвы, - говорит он.
На шум заходит врач Нина Николаевна.
- Шапки-то хоть бы сняли, - говорит она.
Талип стаскивает с головы треух, обращается к ней:
- Дохтур, обратно потащим деда?
- Ох ты нехристь! - смеется Нина Николаевна.
- Даже очень верный, - отвечает Талип.
Славка помогает мне надеть валенки и шубу.
Мы прощаемся с доктором, с няней - пожилой, ласковой женщиной.
Когда подъехали к палатке, вертолет уже ввинчивался в небо.
Славка помахал ему рукавицей. На площадке величиной с футбольное поле толпились люди. Чувствовалось оживление. По случаю гостьи был накрыт стол.
Димкина жена в короткой юбке и ботинках жалась к печке и удивлялась, как мы живем.
А ребята рады, не знают, куда и посадить гостью. Наперебой ухаживают, расспрашивают. Андрюха тянется ко мне, исподлобья взглядывает на незнакомую тетю.
Около печи сегодня двое дежурных, и нет отбоя от помощников. На первое лапша с глухариными потрохами, на закуску маслята. Запахи - аромат лесной. Над всем колдует Талип.
- Остатки сладки, - прищелкивает он языком и обжаренные грибы ставит ножками в мясной фарш со сливочным маслом и всякими специями.
Грибы стоят в фарше, свеженькие, матрешками. Сохраняет грибы Талип по своему рецепту. Собирает маслята один к одному, ни одного переростка. Чистит. Разогревает до кипения подсолнечное масло и бросает в него грибы. Когда они зарумянятся, укладывает их в стеклянную банку и заливает сливочным маслом. Перед употреблением отваривает. Мясо глухаря или курицы пропускает через мясорубку, фарш заливает крепким со специями отваром, размешивает и ставит грибы в этот фарш. Закуска готова.
Зайца Талип готовит тоже не просто. Отмачивает его в воде, потроха обжаривает с луком, добавляет перец, лавровый лист, мелко нарезанную морковь, картошку, лук, все это перемешивает и начиняет зайца. Потом кладет его в жаровню на спинку, сверху прикрывает в два ряда нарезанной очищенной картошкой, подливает на дно немного воды, плотно закрывает крышкой и ставит на вольный жар. Как только картошка готова, все можно подавать на стол. К зайцу годится мороженая брусника, а еще хорошо запивать его соком из жимолости.
За обедом настроение приподнятое. Разговоров за столом не оберешься. Всем интересно знать, что там, на материке. Каждый старается обратить на себя внимание - сказывается присутствие женщины. Галя тоже смеется, и мне кажется - чересчур громко. Наконец она замечает притихшего Андрея.
- Мальчик Андрюша, - говорит Галя, - иди ко мне. Пойдешь к нам в дети?
Андрей жмется ко мне. Так уж сразу и в дети. Что-то мне в этой Галке не нравится, а что - сам не пойму.
Выхожу на улицу.
- Ты куда, дед? - увязывается Андрей. - Я с тобой.
- Хочу подышать.
- А я тогда в танк залезу, ладно?
- Ладно.
И Андрей полез в вездеход.
Солнце уже скатывалось по щербатой гриве хребта. Вот и упало между гольцами. Сиреневые тени на снегу почернели. По угорью под самым небом шагают опоры высоковольтной линии - в прошлом году их не было. Наледь лежит неостывшей стопкой блинов. Парит.
Вдохнул глубоко. У меня такое ощущение, будто я барахтаюсь в стремительном потоке. И мне вспомнилось, как эвенки выбраковывают собак; бросают щенков в воду: выплыл - годится, утонул - не жалеют.
Справа от меня вдруг показалось светило. Луна? Откуда? Сворачиваю на свет. Подхожу. Прожектор и наша палатка. Наверно, Славка развернул и включил его. Лыжи, воткнутые в снег, стоят вопросительными знаками. Вхожу. Вот черти, почти все как ни в чем не бывало спят. Только Талип что-то строгает около печки да Славка сидит. Славка ставит на стол кусок теплой оленины, чайник, соль в изоляторе.
- Подождали бы еще час - пошли бы искать, - говорит он.
Кто-то сильно захрапел. Талип посвистел, перевернул спящего на бок.
Сижу за краешком стола, длинного, как платформа, ем.
Талип тихо, гнусаво поет татарские песни.
- Что мастеришь? - спрашиваю.
Талип смотрит на меня пристально, гнет через колено деревянную пластинку.
- Лыжи мужику. Ты ведь, дед, днем как сова: не видишь, какими глазами смотрит на тебя этот "заклеп" Андрейка, когда ты уходишь.
Славка сгребает стружки и кидает в печку, огонь жадно хватает их. Отсвет бежит по палатке, выхватывает на другом конце закуток, сооруженный бригадиром из одеял.
- Давай, Славка, банки-склянки собирать. Завтра продукты таскать надо, - говорит Талип и вытряхивает на стол кассу.
Талип у нас еще и котловой. Должность эта выборная, деньги бригадные неприкосновенны. Выборы проходят при полном составе бригады. Толковый котловой, говорят на ЛЭП, стоит звена. Здоровье и производительность - в тарелке.