— Палатку не отдам. Все равно, померзнете и с ней. Кто со мной остается?
К Старику подошли с винтовками, и встали рядом с ним Рыжий Чорт, Инвалид, Семен с бородой. Мужики сидели на козлах.
— Трогай с богом! — закричал Михайло.
Он был на последней фуре.
Одноколки тронулись. Рабочие вскакивали и садились в них на ходу. Репеёк свистнул.
— Линёк!
— Я с отцом, — ответил Линёк с передней.
— Не с отцом тебе жить.
Прощай!
— А еще товарищ! — сказал Михайло, останавливая свою лошадь и, смеясь, обратился к Старику, — я рассудил за благо с тобой остаться, бедова голова.
Обоз тельстроты перевалил за бугор и скрылся. С последней двуколки мужик оборотился и закричал:
— Михайло, что же ты?
— А я сейчас, — заорал. Михайло, скатываясь с козел, — дай-ка мне рушницу!
Он внезапно выхватил, у Рыжего Чорта из рук винтовку, подбежал к залег и стал палить вслед беглецам. Старик вырвал у него оружие:
— Ты спятил, друг.
— Нехай! Ишь поскакали, дурни.
С той стороны стукнул выстрел, и над бугром пропела пуля. Все спрятались за гребень.
Балкан с лаем побежал вслед беглецам. Вернулся, полаял перед Репейком и убежал опять… Через полчаса снова вернулся, посмотрел, как укладывают на фуру палатку и инструмент, визжа упал к ногам Репья и поднял кверху лапы. Репей сердито ткнул его ногой в живот:
— Пошел ты, изменщик!
Пес с визгом убежал.
— Трогай! — приказал Старик, — ты что, Репей?
— Я догоню. Никак, Балкан залаял.
— Не слыхать.
Фура тронулась. Репеёк вернулся к гребню и взглянул назад. Обоз дезертиров тянулся уж далеко внизу, а от него в полугоре к бугру бежали рядом Линь с Балканом.
Репей их подождал. Линёк подбежал и задыхаясь лепетал:
— Я забыл тебе, Репей, сказать… Балкан-то скачет, лает. Ну, я спрыгнул, да в бежку. Отец стрелить хотел… Я хотел тебе сказать…
— Ладно. Потом скажешь. Идем.
Они втроем пустились догонять фуру.
XI. Верный друг
Первым «сдал» Старик, — когда поставили палатку на опушке леса, Старик свалился в жару. Михайло пробовал шутить:
— От тебе и лес, Репей. Через горизонт увидал. Добрый хлопец!.. Теперь я у вас за инженера; что, хозяин, велишь — то и робить будем. Так ли, хлопцы?
— Так!..
В лесу, где просекой опять тянулся, повернув на полдень, телеграф, повреждений почти не было. Работы продолжались. Изредка попадались упавшие столбы, но ставить новые на их место для маленькой артели было непосильно. Вместо восьми проводов на этих местах оставили по совету два провода; связав их, вешали между теми столбами, что стояли; такой большой пролет непрочен, но Старик надеялся, что таким образом удастся восстановить хоть два провода. Мальчишкам приходилось работать на столбах. Старик научил Репейка включать клопфер[6] между проводом и землей, чтобы узнать, нет ли в проводе току. Он все надеялся, что навстречу идет другая рабочая колонка. Репеёк включался во все провода, чуть не на каждом из пройденных столбов, — но клопфер молчал. Репеек тогда, постучав пальцем по якорю клопфера, говорил: — Что ж ты молчишь? Вот ты как должен стучать…
Клопфер молчал. Индуктор увез с собой Бехтеев. Батареи не было — да она и замерзла бы на морозе. Сами рабочие не могли послать в линию ток и дать о себе знать:
— Погибаем!
Коню вытряхнули из мешка в торбу последнюю дачу овса. Стан снялся. Старика уложили в фуру. Линёк в когтях, вися на поясе, подвязывал провода на столбе. Вечерело.
— Езжайте, я догоню… Сейчас!..
Было морозно. Пальцы у Линька коченели, но он, работая щипцами, упрямо прикручивал вязкой на изоляторе провод. Вязка оборвалась, и провод соскочил с изолятора, колеблясь, как струна гитары, и звеня о другие провода. Линёк нагнулся его зацепить крюком и увидал, что к столбу бежит собака.
— Балкан! Я сейчас!
Собака подбежала к столбу. Села и поднявши кверху морду не то пролаяла, не то завыла. Руки у Линька задрожали:
— Волк!..
На волчий вой прибежала волчиха. Она уселась рядом с волком и тоже завыла… Линёк стал кричать:
— Репей! Балкан!..
Волки отбежали, скрылись в лесу. Линёк собрался отстегнуть пояс с крюка и спуститься вниз. Из лесу опять стал слышен вой, — и к столбу сбежалось трое волков — они то присаживались к столбу и смотрели вверх, то отбегали и скрывались меж деревьев…
Линёк, слабея, кричал:
— Балкан! Балкан!
Послышался дальний лай. Ближе. Ясней. Волки насторожились. На просеке Линёк увидел Балкана, — он широко скакал и лаял с каждом взмахом.
С разбега Балкан ударил грудью волка, свились клубком и покатились. Балкан вскочил и, повернув назад, с лаем пустился легкими скачками туда, откуда прибежал. Волки погнались за ним гуськом… Лай Балкана стих. Линёк услышал выстрел и другой… Пальцы у Линька окоченели; он, засунув в рукава, грел руки…
Когда к столбу с винтовками подбежали Михайло и Рыжий, а за ними Репей, — Линёк висел меж проводами без движения, обняв столб и засунув руки в рукава…
— Линёк, слезай!
Он слышал, но не мог пошевельнуться; прижавши щеку к столбу, он слышал, будто столб гудит, и сердце мальчика сладко замерло и остановилось…
Михайло бранил Репья:
— Что ж ты не захватил когти? Беги, собачий сын, бегом — а то я «горы зонт».
Репейку не надо было прибавлять прыти. Он побежал и через полчаса вернулся с когтями — не добежал, споткнулся и упав лежал ничком. Рыжий Чорт надел когти, взобрался на столб и снял оттуда Линька. Михайло снял с себя чапан и завернул в него Линька. Рыжий Чорт поднял с земли Репья и встряхнул: — Иди что ль, рвань!..
Линька несли вдвоем Михайло с Рыжим.
Репей плелся за ними. Скоро они увидали палатку. Линька внесли в нее, раздели и стали растирать сухим снегом руки и ноги… Линёк застонал… Репеёк кипятил на жаровне маленький чайник. Старик бредил в тяжкой дремоте и жалобно тихонько стонал и просил:
— Товарищ, дайте хоть восьмушечку китайского чайку!
— Ну, теперь это не тельстрота, а походный лазарет, — сказал Инвалид, укутывая Линька…
— Балкан! — тихо позвал Линёк…
— Ау, брат! Балкана волки сгрызли…
Чайник вскипел, но Линёк был в забытьи и отталкивал кружку, Старик стонал во сне.
Сели пить голый чай. Прихлебывая из кружки, Рыжий Чорт сказал:
— Все говорили про советский кофий, что горький, — а ничего.
— Охо-хо! Хоть я и не татарин, а доведётся мне Буланого зарезать, — нерешительно сказал Михайло, ожидая, что товарищи ответят:
— Не надо. Погодим.
Все промолчали. Репеёк заикаясь прошептал:
— Буланого-то? Резать?!
— Ты, горы зонт, молчи!..
Попивши чаю, завалились спать. Репеёк лег рядом с Линьком, слушал, как во сне все говорили, охали и стонали, и дал волю слезам.
— Балкана волки! Буланого мы! Линь, — слыхал?..
Линь что-то бормотал во сне. Приникая к нему, Репеек услыхал:
— Столб, столб… Репей! Столб-то!..
— Да сняли тебя со столба давно. Спи себе. Ишь ты руки-то у тебя распухли…
— Столб! — повторял Линёк…
— Что столб?
— Гудит…
— Полно врать-то.
— Гудит!.. Я слышал.
Репеёк встрепенулся, выполз потихоньку из палатки. У фуры понуро дремал Буланый, покрытый веретьем. Падал мокрыми хлопьями крупный снег. Репеёк подбежал к столбу и прижался к нему ухом. Столб гудел.
По проводам шел ток.
XII. Столбы гудят
Репеёк скинул с Буланого веретье и стряхнул снег, потом заполз в палатку, из-под бока у Рыжего вытянул тихонько винтовку. Выполз наружу, закинул винтовку на погоне за плечи; с фуры сел на Буланого, отвязал его и тихонько тронул:
— Но, Буланка! Но, милый!
Буланый пошел сперва шажками, потом усталой тропотою… Репей поехал вдоль линии просекой по тому же направлению, как шли с ремонтом.
Снег слепил глаза. Просека разбежалась в стороны перелеском, деревья отступили, и по сторонам — ничего не видно, кроме белого мельканья снега. Или лес кончился, или поляна была большая. Репеек ехал от столба к столбу. За, снегом даже не видно было проводов.
Репей считал столбы:
— Двадцать три, двадцать четыре… Чего же долго нету — двадцать пятого?.
Буланый потянул повод и свернул было в сторону, но Репей его повернул прямо. Буланый пошел тихо, наклоняясь к земле и всхрапывая. Столба не было видно. Пройдя несколько шагов, Буланый встал и, несмотря на понуканья Репейка, не двигался с места. Репеёк соскочил с коня, шагнул вперед и едва не оборвался: Буланый остановился на краю оврага, — из-под ноги Репья скатился и зашуршал по обрыву ком глины.
Вглядываясь в темноту, Репеёк повел Буланого краем оврага — стена обрыва рисовалась в сетке снега слева мутной темной полосой. Начался подъем; должно быть, Репеёк шел к вершине оврага: прошел не меньше часу, но оврагу не было конца — начались кусты, сплетаясь в чащу. На горе выл ветер. Репеёк, схватясь за гриву, взгромоздился на коня с трудом и сказал: