Слышатся отрывистые фразы:
— Цыплята… Что? Дороги! Жаль! Папочка их любит… Пирог с черносливом… прекрасно! Папочка, ты будешь охотно кушать черносливовый пирог?
Павел Петрович не отвечает. Павел Петрович смотрит в милые черные глаза, в красивое личико, обрамленное, как рамой, темными, с червонным отблеском, волосами, и только со вздохом не то счастья, не то сладкой тоски из его старчески-поблекших губ срываются два слова:
— Деточка, милая!
И крепко-крепко целует свою Лидианку.
* * *Ночь. В маленьком домике тихо, как в склепе. Все разошлись по своим углам. Павел Петрович в крохотном кабинете, служащим ему заодно и спальней, Серафимушка в каморке подле кухни. Лидианка у себя. Серафимушка спит крепким здоровым сном вдоволь наработавшейся за день женщины. Старый учитель далек от сна. Боясь пошевелиться, он лежит в постели и думает о дочери. Из-за стенки слышится по временам легкий шорох. Это она, его девочка, переворачивает страницы литографированных заметок, лекций по французской литературе. Он знает, что, услышь только его девочка, что он не спит и ворочается в постели, она подумает, что это из-за нее, из-за того, что приходится шелестеть бумагой и двигаться по комнате. Бросит, пожалуй, заниматься, а все же не уснет… Пока не пройдет всех оставшихся ей экзаменационных билетов, ни за что не уснет! Он прекрасно знает свою заботливую, серьезную дочурку.
И старый учитель задерживает приступ кашля, подступающий к груди, который может встревожить Лиду, и боится переменить позу на более удобное положение, чтобы шорохом не привлечь внимания девушки.
О том, чтобы уснуть, он и не думает даже. Пока его девочка бодрствует там, за стеной, может ли он спать, забыться?
Ночь. Тьма за окном сгустилась. Лампа под зеленым абажуром бросает спокойный свет на окружающую скромную обстановку маленькой девичьей комнатки Лидианки и на саму хорошенькую хозяйку, склонившуюся над толстыми тетрадями у стола.
Изящное тонкое личико девушки сосредоточенно и серьезно. Черные брови сведены в одну полоску. Глаза быстро скользят по литографированным строкам тетрадей.
По правде сказать, сон неотступно преследует Лидианку. Туманит ей голову, не дает сосредоточиться, как следует, навевает на нее спутанные, пестрые грезы. Так и тянет в угол, где белеет узенькая кроватка. Так и манит уронить на гостеприимную подушку усталую голову и уснуть, уснуть. Но нет! Нет! Нельзя этого! Нельзя! Еще надо пройти несколько билетов. Она плохо помнит Монтескье, Руссо, Вольтера. Чего доброго — не успеет повторить! Осрамится на экзамене… Каково это будет папочке дорогому! Правда, он ни одним взглядом не выразит своего неудовольствия, огорчения, но она знает, что это только вследствие его огромной любви к ней, а в душе…
На столе стоит большая кружка, полная черного, как сажа, крепкого кофе. Прекрасное средство прогонять сон!
Лидианка берет кружку и быстро осушает ее. Потом шепчет снова:
— Jean Jaque Rousso naquit a Geneve… и прочее, и прочее, и прочее. А черная южная ночь притаилась за окнами и точно дышит.
* * *Бледная, с темными кругами под глазами, но спокойная и довольная вошла Лидианка на следующее утро в класс. Инна Соловьева, маленькая пухлая брюнетка, ее подруга, встретила ее на пороге вопросом:
— Все билеты прошла?
— Все!
— Счастливица! Я Расина совсем не помню. Не дай Бог попадется третий билет…
Рыженькая Филатова подскакивает к ним:
— Экая беда, подумаешь! Ну попадется третий, ну так что? Не думаешь ли, что они вздумают резать нас по пустякам?
— Почему бы им быть снисходительными, я не понимаю, — горячится Инна.
— Ах, да хотя бы потому, что мы оканчиваем гимназию!
— Вот так логика!
— Господа! У меня голова как котел. Честное слово, ни одного слова не помню, не спала подряд две ночи, — и Лида Минова, по прозвищу Лида Маленькая, обводит толпящихся в классе подруг растерянными, испуганными глазами.
— У тебя сколько за год? — подбегает к ней розовая, смеющаяся Адель Купцова.
— Четыре!
— Ну если даже двойку схватишь — ничего. В среднем трешницу выведут. Балл душевного спокойствия, можешь не хныкать!
В углу у окна Лида Большая сидит, окруженная десятком подруг, на краю стола, подобно наезднице, боком и гадает. У Лиды Большой бледное, до прозрачности, лицо и алые, яркие губы. Глаза водянистые, светло-зеленые, и за них подруги называют Лиду Большую Русалкой.
— Какой мне билет будет? — взволнованно осведомляется у Лиды Большой хорошенькая Бабурина, — Лидочка, душечка, предскажи, пожалуйста!
Лида поднимает глаза к потолку, долго бессмысленно смотрит в одну точку и наконец предрекает:
— Двадцать седьмой!
— Ах! — вскрикивает отчаянным голосом Бабурина. — А ведь я его и не начинала! — и стремительно несется к своей парте повторять «предсказанный» билет.
Лида Большая слывет предсказательницей. Она видит какие-то особенные сны и порой даже странные видения, как вторая Орлеанская Дева. Предсказывает билеты Лида Большая ежегодно во время экзаменов, и почти постоянно невпопад, но это не мешает доброй половине ее класса обращаться к их доморощенной прорицательнице.
За Бабуриной подходит к столу высокая плотная девушка — еврейка Сара Круц — и тоже просит предсказать ей номер билета.
Лида Большая уже возводит глаза к потолку, но на этот раз ее прерывают на самом интересном месте.
— Экзаменующиеся, пожалуйте в залу! — широко распахивая дверь класса, говорит инспектор и первый устремляется туда, где уже ждет девушек традиционный зеленый стол с разложенными на нем программами, листами для отметок, билетами и синими тетрадями журналов.
Ровно в 10 часов зал наполняется. За зеленым столом рассаживается начальство, опекуны, преподаватели, свои и чужие, ассистенты. Гимназисток вызывают по пять человек сразу и, судя по началу, намереваются спрашивать по алфавиту.
— Анненкова, Архангельская, Артур… Бабурина… Бартышева.
Хорошенькая Бабурина, та самая, которой Русалка предсказала 27-й билет, вытягивает первый. Это превышает самые смелые мечты девушки. Такого счастья хорошенькая Бабурина и не ожидала. И не смела мечтать даже о таком счастье!
Первые пять гимназисток ответили. Их отпустили на места. Им на смену вызываются другие. Потом еще и еще. И кажется, конца не предвидится всем этим вызовам и ответам.
Лидианка еще не отвечала. Девушка мучительно устала и от бессонной ночи, и от ожидания. Тонкое личико ее побледнело. Глаза слипаются.
«Уж скорее бы, скорее!» — мелькает в мозгу затуманенная мысль.
— Госпожа Хрущева! — слышится возглас инспектора.
«Наконец-то!»
Лидианка встает. Слегка пошатываясь, направляется к столу. Машинально приседает собравшемуся начальству, протягивает руку за билетом.
— Двадцать два! — говорит она громко и погружается в чтение вопросов, выставленных на белом кусочке крепкого картона, на которые она должна отвечать.
Но что это? Боже мой? Что это?
Вопросы, выставленные на билете, кажутся совсем чужими, незнакомыми, точно она никогда их и не проходила. Ну да, она их не знает… Проходила, бесспорно, еще сегодня ночью, но забыла самым непростительным образом. Совсем! Совсем!
«Господи! Что же делать?» — безнадежно замирает сердце в груди Лидианки, а широко раскрытые глаза с ужасом устремляются на учителей. Вся кровь отливает от лица девушки. Холодным ужасом наполняется душа. Какой-то туман проникает в голову и что-то кружит, кружит ее бесконечно.
— Возьмите стул. Вы побледнели, вам дурно? — слышит она, точно во сне, и как автомат опускается на стул, подставленный ей чьей-то предупредительной рукою.
Ничего не понимая, она поднимает глаза и встречает заботливо-встревоженный взгляд старика-француза, их преподавателя.
Тот смотрит с сочувствием на одну из своих лучших учениц. Что это? Ей дурно или она не знает билета?
Лидианка чувствует одно: если она сию минуту, сейчас же не соберется с мыслями, если огромным усилием воли не принудит себя сосредоточить всю свою память — все пропало. Бедный папочка! Ему не придется тогда гордиться своей так неудачно окончившей курс дочуркой!
Минуты мелькают быстро. Отвечает Хвольсон, белокурая девушка с толстой косой. Сейчас… сейчас ее очередь — Лидианки.
Лидианка берется за голову обеими руками и крепко сжимает пальцами виски. «Тук! Тук! Тук!» — стучит там, внутри, в мозгу, какой-то невидимый молоточек.
«Но я должна, — мысленно говорит девушка, — должна припомнить! Папочка, ах, папочка, если бы ты знал, что делается сейчас с твоей Лидой! Господи, помоги!»
Лидианка опускает глаза на билет снова. Читает строки… Боже мой! Да чего же она испугалась? Вопросы легкие, билет знакомый, просто от усталости и бессонной ночи не понятно, что показалось ей…