Лилька с корзинкой бежала по льду.
— Ложись, — приказал Коршун, — буль-буль захотела?
Налима бросили в корзинку, и Стёпка упросил Лильку носить корзинку, пообещав за это ей две рыбины. Митьке же было приказано вести разведку. Он искал усердно и вскоре выглядел под жёлтыми листьями кувшинки огромную налимью голову с выпученными глазищами. Митьке вначале показалось, что это почерневшая деревянная чушка. Но внимательно приглядевшись, он заметил, что у чушки шевелятся усы. Митька снял с головы шапку и замахал.
— Чего у тебя? — спросил Стёпка.
Митька, боясь испугать налима, широко развёл руки.
Коршун усомнился.
— Врёшь.
Митька отчаянно закивал головой и побожился. Увидев налима, Коршун ахнул.
— На полпуда будет, — прошептал он.
Подползла Лилька, посмотрела налима и поклялась, что полпуда ни за что не будет.
— Вода всегда увеличивает рыбу, — пояснила она.
Стёпка спорить не стал. Он занёс за плечо колотушку.
— Сильнее бей, а то только испугаешь, — предупредил Локоть.
— Учи учёного, — и Коршун что есть силы ударил. Лёд откликнулся гулким эхом, длинная трещина протянулась к берегу. Ребята испуганно переглянулись.
— Ничего, выдержит, — сказал Коршун. — Только ты, Лилька, отползи подальше! — Стёпка ударил ещё раз, пробил лёд. Запустил руку в лунку, стал шарить.
— Вот он. Толстенный, слизкий, никак не ухватишь.
— Давай помогу, — и Митька сунул руку в лунку. — Ага, вот он. Хвост нащупал.
— Не мешай. Чего ты его у меня из-под рук отталкиваешь! — закричал Коршун.
— Сам мне мешаешь, а кричишь, — возмутился Митька.
— Вынь свои грабли! — взревел Стёпка.
— Не выну! Подумаешь, какой начальник нашёлся, — и Митька запустил под лёд вторую руку.
— Ах, ты так! — Коршун навалился на Митьку и стал колотить его по затылку. И тут случилось то, что и должно было случиться. И чего никак не ожидали Стёпка с Митькой. Лёд под ними угрожающе заворчал, и они оба очутились в воде.
— Караул! Тонем! — заревел Митька.
— Тонем! Помогите! — заревел Стёпка.
— Тонут!! Коршун с Локтем потонули! — закричали у берега ребята и бросились в деревню.
Стёпка попытался вылезти из полыньи.
Он навалился грудью на кромку льда, но лёд под ним обломился. Лилька с ужасом смотрела на барахтавшихся в воде ребят.
— Чего ты смотришь, Махоня? Хочешь, чтоб мы и в самом деле потонули? Беги на берег за жердиной. И не посмей домой удрать. А то я тебя отделаю так, что и своих не узнаешь. Всё равно мы не потонем. Видишь, воды-то всего нам по грудки.
Лилька побежала к берегу. Лёд под ней гнулся и трещал. Ребята стояли в полынье. Коршун попытался ещё раз вылезти. Он ухватился за край льда, но подтянуться не смог. Полушубок намок, валенки превратились в пудовые гири.
— Подсади меня, — попросил он Митьку.
Митька стал подсаживать Стёпку, но лёд опять обломился.
— Погибли мы, — сказал Митька и заплакал.
— Не реви! — прикрикнул на него Коршун. — Чего ревёшь? Панику распускаешь. Вылезем. Сейчас Лилька приволокёт жердину — и вылезем.
— Она тоже сбежит, как и все.
«А что, если сбежит?» — с ужасом подумал Стёпка и, поборов в себе страх, решительно заявил:
— Если сбежит, то будем дожидаться, когда прибегут из деревни и вытащат.
— До тех пор мы замёрзнем. У меня уже ноги совсем онемели от холода.
— Ничего не замёрзнем. Я читал, как один моряк целый день пробыл в ледяной воде и не замёрз. А тут какой-нибудь час потерпеть.
— А ты думаешь, через час прибегут? — с надеждой спросил Митька.
— Факт, прибегут. Только не реви. Понимаешь, когда ты плачешь, мне тоже страшно становится.
Митька пообещал больше не плакать и вытер слёзы. Он подвинулся к кромке льда, привалился к ней и сказал сам себе:
— Вот так и буду стоять, пока не замёрзну.
Прошло минут десять. Локоть совсем посинел от холода.
— У меня уже, и сердце замерзает, — пожаловался он.
— Махай руками, — сказал Стёпка.
— Как же я буду махать руками, если я совсем закоченел?
— Махай, дурак! — заревел Коршун. — А то как врежу между глаз.
Митька поднял над головой руки и стал размахивать.
— Несу, — услышал он голос.
Локоть увидел Лильку. Она волочила по льду длинный берёзовый сук.
— Молодец, — похвалил её Коршун.
Сук положили поперёк полыньи.
— Давай ты первый, — приказал Коршун Митьке.
Митька ухватился за шершавый сук и не смог оторвать от дна валенки. Они были словно чугунные.
— Всё равно мне не вылезти, — сказал Локоть.
— Не ной, — вспыхнул Стёпка. — Вылезешь. Цепляйся за сук, крепче цепляйся. Уцепился? Лилька, тащи на себя!
Лилька потащила сук. Стёпка подталкивал Митьку сзади. Из воды показались валенки. Коршун стащил их с ног и выбросил на лёд.
— Давай, давай! — кричал он на Лильку.
— Я совсем из сил выбилась! — кричала Лилька.
— Тяни! — ревел Стёпка. Он поднатужился и вытолкнул Локтя на лёд. Митька распластался на льду, как лягушка. Лилька подобрала валенки, вылила из них воду и надела Локтю на ноги.
Теперь надо было вытаскивать Коршуна. Лилька подала ему сук. Коршун снял полушубок и выбрался из полыньи сам.
— Ну вот, — сказал он Митьке, — а ты говорил — потонем. Со мной никогда не потонешь. Жаль только, что колотушку утопили.
На Локтя было страшно смотреть. Он посинел, вода с него текла ручьями, а зубы так громко лязгали, что было слышно.
— Замёрзну, как сосулька. В воде было теплее, — сказал Митька.
— Ничего. Сейчас доберёмся до избушки, разведём костёр и высушимся, — сказал Коршун.
— А где спички?
Коршун снял шапку и показал Митьке коробок.
— Хорошо, что в моём полушубке карманы дырявые, — похвастался он, — а то мы бы шиш высушились.
Ребята уже подходили к берегу, когда услышали крики. Из леса выбежала Стёпкина мать, за ней — Митькина, потом Лилькина, и к озеру высыпала толпа женщин и ребятишек.
Стёпка посмотрел на Митьку и съёжился.
— Вот теперь-то нам с тобой будет выволочка.
— И всё из-за тебя, — упрекнул Митька товарища.
Глава II. Ромашки. Обитатели Ромашек. Ходячие зонты. Бабка Люба собирается умирать, потом раздумывает и варит суп с бараньей головой
Деревня Ромашки насчитывала ровно двадцать домов, семь овинов, около десяти сараев для сена, примерно столько же амбаров для хлеба, три бани и один скотный двор. Здесь содержалась вся живность колхоза: коровы, овцы, свиньи, лошади и даже козёл, которого держали «на счастье».
Шла война, ужаснейшая из всех войн на нашей планете. К счастью, в Ромашках этих ужасов не испытали.
Деревня находилась в отдалённой от фронта области и в самом глухом углу этой области. Сюда даже солдаты не заглядывали. А если какой солдатик случайно попадал в Ромашки, то на него смотрели, как на генерала. Перед ним снимали шапки, каждый старался затащить в свой дом, посадить за стол, а на стол выставить ну абсолютно всё, и даже такое, что никогда бы не поставили перед самым дорогим гостем. Вот как уважали и любили солдата в Ромашках.
Правда, ужасов-то в Ромашках не видели, но войну все переживали, и переживали очень тяжело. Война с первого дня показала себя. На фронт ушли все мужики, парни, увели из колхоза лошадей, в деревне теперь не играла гармошка, не распевали песен, люди перестали смеяться и даже громко разговаривать.
Войну переживала и бабка Люба, которой по старости лет было совершенно на всё наплевать. Бабка Люба — самая древняя старуха в Ромашках. Когда-то у неё была сестра, бабка Фёкла. В те далёкие времена сестёр звали ходячими зонтиками. Бабка Фёкла — маленькая пышная старушонка, походила на распущенный зонт, бабка Люба — высокая, тощая, в длинном тёмном платье, очень напоминала свёрнутый зонт. До революции беднее бедняка, чем эти сёстры, в Ромашках не было. Пришла Советская власть, бабкам дали землю, дали корову и лошадь тоже дали.
Бабка Фёкла давно умерла. А бабка Люба всё ещё живёт. И сколько ей теперь, никто не знает, да и сама бабка Люба тоже не знает. Страшна она до ужаса, как будто нарочно живёт, чтоб пугать ребятишек. Тощая, чёрная, как обгоревшая палка, на которой, словно закопчённый горшок, торчит голова с широкими толстыми ушами. Кожа на лице как будто гофрированная, вместо волос на затылке пучок седой щетины, а меж впалых щёк торчит нос, похожий на ручку от зонта. Все ромашкинские ребятишки её боятся, кроме Митьки Локоткова. Он иногда забегает к ней в избушку ловить тараканов. Кому не известно, что таракан с майским жуком великолепная нажива на язя с голавлем. А тараканы у бабки Любы водились, больше их не только в Ромашках, но и во всех окрестных деревнях не было. Попасть в бабкину избушку не так-то просто. Старуха и взрослых-то не очень жалует, а ребятишкам вообще вход закрыт наглухо. Одному только Митьке Локтю бабка иногда открывает дверь. Не потому, что бабка Люба обожает Митьку, а потому, что он сын председателя колхоза.