Нелегким был и торговый обмен в континентальной стране с протяженными транспортными путями, которые шли по мелководным замерзающим рекам, волокам, увязали в сезонной распутице. Среди русских рек не было ничего подобного Рейну — трансконтинентальному незамерзающему водному пути. Не было английской, голландской, скандинавской открытости морям — в Англии-то не существует ни одного пункта, удаленного от незамерзающих морских вод более чем на 70 миль.
Русь была изолирована от глобальных торговых коммуникаций, кочевники давно перерезали балтийско-черноморский и балтийско-каспийский пути.
Еще в наборе наших неудобств были большие суточные и сезонные перепады температуры, отсутствие богатых рудных и горючих месторождений, открытость территории для арктических ветров и азиатских суховеев, отсутствие естественных границ, защищающих от внешних вторжений, низкая плотность населения: в 5 раз меньше, чем в Польше, в 10 — чем во Франции.
А в условиях, когда основным средством передвижения являются человеческие ноги, одновременно с уменьшением плотности населения происходит и понижение интенсивности хозяйственного и социального взаимодействия людей.
Неудовлетворительной была естественная энергетика страны.
России почти не перепадало от величайшей природной энергоцентрали, именуемой Гольфстримом, чья мощность составляет 82 млн м3 теплой воды в секунду.
Не ее, а Европу овевал теплый океанический воздух, способствующий земледелию и скотоводству, уменьшающий стоимость строительства жилища и его отопления.
Не помогала русскому купцу сила морских течений и ветров, переносящая тяжело нагруженные суда по водам, которые никогда не сковывает лед.
Зато России была открыта бескрайняя и суровая ширь материка.
Не вольные ватаги осваивали Дикое поле, они лишь промышляли зверя и ловили рыбу, скрываясь в плавнях. Государство несло львиную долю забот об освоении степей, каждый год собирая и оплачивая до 65 тыс. человек, чтобы те несли пограничную службу.
Тысячи государевых служилых людей выезжали в степь, следили за кочевыми сакмами, сторожили переправы, ставили остроги.
Государство создавало на фронтире укрепления, валы, рвы, засеки, лило для него пушки, ставило стены, изготавливало оружие и орудия труда, присылало хлеб.
Учитывая немирные западные границы, при населении в 5–6 млн человек (в середине XVII в.) Россия должна была иметь войско в 200 тыс. человек. На оборонные расходы уходило 60–70 % бюджета.
Россия фактически являлась форпостом Европы, защищая ее города и поля от степняка, но при этом регулярно получая удары и с Запада. Позволю себе цитату из С. М. Соловьева: «Наша многострадальная Москва, основанная в средине земли русской и собравшая землю, должна была защищать ее с двух сторон, с запада и востока, боронить от латинства и бесерменства, по старинному выражению, и должна была принимать беды с двух сторон: горела от татарина, горела от поляка. Таким образом, бедный, разбросанный на огромных пространствах народ должен был постоянно с неимоверным трудом собирать свои силы, отдавать последнюю тяжело добытую копейку, чтоб избавиться от врагов, грозивших со всех сторон, чтоб сохранить главное благо — народную независимость; бедная средствами сельская земледельческая страна должна была постоянно содержать большое войско».
Огромные траты казны, усиление податного бремени и крестьянской зависимости в центре страны — такова была цена фронтира. Государство крепло, но оставалась велика роль самоорганизации общества — на Россию, протянувшуюся уже в конце 1630-х гг. до Тихого океана, приходилась лишь сотня дьяков и одна тысяча подьячих, вот, собственно, и весь чиновничий аппарат.
Государевых служилых людей было немало, о чем свидетельствует численность войска, но их служба не была отделена от общественной и хозяйственной жизни. Они первыми заселяли степное и лесное пограничье. Пахали землю, защищали столько же государство, сколько и свои семьи, жили самоуправляющимися общинами. Из числа служилых людей выбирали на всесословном уездном съезде русских шерифов — губных старост. Варвары, прорвавшиеся через пограничные заслоны, первым делом убивали и уводили в полон их семьи…
Итак, колонизация была следствием русских природно-климатических и географических условий. Это была колонизация не поверхностная, не городская, а глубокая, сельская.
НА ЮГ
От Оки до Кавказских гор
Русь полевая. Колонизация Дикого поля
Соха против аркана. Осевое время царя Ивана
Предыстория Дикого поля
Лесостепи и степи, находящиеся к югу от Оки, стали своего рода естественной лабораторией, где Московское государство училось освоению пространства.
Восточно-европейские степи не были Новым Светом для русских.
Тысячелетиями жили здесь индоевропейцы, носители Y-xpoмосомной гаплогруппы Rial, самой распространенной и у русских (некоторые этногенетики, например А. Клесов, считают возможным называть ее носителей праславянами).[4]
Из индоевропейских (праславянских) культур степного Причерноморья, бассейнов Днепра, Донца и Дона упомяну только срубную культуру поздней бронзы, чернолесскую, черняховскую и пеньковскую культуры Железного века.
Арабские свидетельства IX и X в., а также исконные наименования притоков Дона (Сосна, Боромля, Ольховата, Медведица, Иловля) говорят о первоначальном славянском населении этих мест.
Начальная летопись рассказывает о славянах на Черноморском побережье, на нижнем Днестре, Буге и Днепре. «А Уличи и Тиверцы сидели по Днестру и до Дуная и моря, и было множество их, и "суть гради их до сего дне"».
Однако хазары, печенеги, кыпчаки, монголы последовательно выбивали древнерусское население из степей.
К началу XIV в. территория между Окой и Черным морем была основательно опустошена, оседлость ютилась лишь по заросшим берегам рек и напрочь отсутствовала на степных просторах.
Лишь остатки поселений на Дону видел в конце XIV в. монах, проезжавший с митрополитом Пименом в Царьград. «Бяше бо пустыня зело всюду, не бо видети тамо ничтоже, ни града, ни села, ащо бо и бывше древле грады, красни и нарочито зело видением».[5]
И через столетие после Пимена, в 1476 г., венецианский посол Контарини не видит здесь ничего, кроме неба и земли, а посланец Высокой Порты грек Феодорит Комал едва не погибает в этих краях от голода при полном безлюдье.[6]
Съезжались на Дон всадники из заволжской и крымской орд — для кровавых разборок, вот и все «население».
Любителям придумывать мифы о донском казачестве как об отдельном народе с нерусскими корнями не позавидуешь. Гранты взяты, но отдельный народ образуется только при помощи «брехологии». Для нерусских корней на Донщине нет почвы, и они «повисают в воздухе».
Одно время Литовское государство выглядело преемником Древней Руси в Причерноморье. Князь Ольгерд разбил на Синей Воде около Днепро-Бугского лимана в 1362 г. трех татарских ханов, а затем Витовт присоединил к Литве Буг и «поле Очаковское», простиравшееся до Черного моря. Литовцы построили руками своих русских подданных ряд крепостей по берегам Днепра, Днестра и на морском побережье — Аккерман, Караул, Очаков, Хачибей, Тягин (Бендеры), Каменец, Брацлав, Винница.
Однако литовской власти не удалось удержать достигнутое. Литовская оборона была дискретной. Она опиралась на гарнизоны, расположенные в крепостях и подгородных селах и состоявшие из т. н. замковых слуг и наемников (жолнеров, панских казаков). А затем литовская сила в степях стала ослабевать прямо пропорционально тому, как шли полонизация и окатоличивание Литвы.
В середине XV в. кочевники снова начинают наступление в Причерноморье. Татары, кочевавшие в приднепровских степях, не без помощи самой Литвы создали государство в Крыму.
В 1443 г. чингизид Хаджи-Девлет Гирей, родившийся в литовском городе Троки и владевший литовским городом Лидой (нынешняя Белоруссия), был провозглашен крымским ханом. Этого, с позволения сказать, «белоруса» посадили на трон с помощью литовского войска. «И князь великий Казимир того царя Ач-Гирея послал из Лиды в орду Перекопскую на царство, одарив, с честью и с большим почетом, а с ним послал посадить его на царство земского маршала Радзивилла. И Радзивилл проводил его с почетом до самой столицы его, до Перекопа, и там именем великого князя Казимира посадил его Радзивилл на Перекопском царстве».[7]
Этот южный край был по-своему богат. «Базары в городах Крыма наполнялись русскими пленниками, где купцы из разных стран, преимущественно из Генуи и Венеции, скупали молодежь и перепродавали в мусульманские земли: в Малую Азию, Сирию, Египет, Испанию».[8]