- Да ведь не увиделись же! Не виделись они, не виделись, нудный ты парень! - поддержал ее отец.
- Это мы еще выясним. За столько лет ни разу не повидались. Трудно поверить, - настаивал жених.
Санчо снова увял: Благородный Дон-Кихот не увиделся со своей госпожой, потому что она не ответила ему на письмо.
- А! Значит еше и письмо было! - побагровел жених.
- Давай сюда письмо, - потребовал отец у дочери.
- Письма у ней нет, потому что я его не отдал ей, - объяснил Санчо.
- Поверим. Что же там было сказано? Ваш господин наверняка с вами поделился, - настаивал жених.
- К чему говорить о письме, если нет его, - сказала Альдонса.
- Почему же - не к чему? Именно есть к чему.
- Нет, вот именно и не к чему.
- А по-моему, дочка, раз уж зашла об этом речь, лучше пусть расскажет. Такой кабальеро не мог написать ничего дурного, - сказала мать.
- Санчо, только от себя, уж пожалуйста, ничего не прибавляйте, добавил отец.
- К чему прибавлять-то? И прибавлять-то не к чему. Не было письма! Не давал он мне ничего! Неужели трудно понять, - вскричала Альдонса.
- Но ведь тогда этот балбес еще хуже будет тебя подозревать!
- Пусть подозревает, если балбес.
- Вот как. Ничего, сиротой не останемся. Шестнадцатилетние девочки бегают без дела, - обиделся жених.
- А такое хозяйство там бегает? - сказал отец.
- Хозяйство дело наживное. Но сперва давайте разберемся до конца. Забыли вы письмо. Значит передали его на словах?
- Не передал я его на словах, - сказал Санчо.
- Почему же?
- Не повидал я сеньору Дульсинею. Не добрался до нее.
- Даже не добрался! Так далеко от вашего села до нашей Тобосы?
Санчо виновато обратился к Альдонсе: Дело в том, госпожа, что именно к этому времени мой господин нацелился на королевский трон - я имею в виду принцессу, которую он собирался спасти и жениться на ней.
- На ком это он там жениться собирался? - вскинулась Альдонса.
- В том-то и дело, что не собирался он жениться, у него и в мыслях этого не было! Но я-то, грешным делом, рассчитывал, что коль скоро это сбудется, то он и меня женит. Потому что я к этому времени уже овдовею - и сосватает мне какую-нибудь знатную даму. Вот какие чудовищные мысли бороздили мою голову! И потому я ему наврал, что видел вас. И будто вы просеивали зерно. И потому я не передал вам его любовное письмо. И все это я говорю, чтобы вы поняли, какой я негодяй и чего я стою.
- Так что он там - женился, нет?
- Как же он мог жениться, если владычицей его души была Дульсинея! Когда же я из-за своей гнусности не стал разыскивать Дульсинею и вернулся ни с чем - господин принялся меня расспрашивать: "Вот вручил ты письмо. Чем была в это время занята царица красоты? Вернее всего, низала жемчуг?" "Никак нет, - сказал я, - она просеивала зерно у себя во дворе".
- Почему же ты так сказал?
- Я иной раз потешался над своим господином. А зачем - не знаю... Тогда он спрашивает: "Что же она сказала, когда прочитала мое письмо?" - "Она, мол, сказала, что страх как хочет с вами повидаться".
- Ну, братец, вы такие петли мечете, что вас трудно понять. Если она ничего этого не говорила, зачем же вы это говорите? - возмутился отец.
- Я говорю не то, что было, а только то, что я говорил.
- А раз говорил, так и говори до конца: когда ты сказал, что я зову его прийти, - что он Тебе на это сказал? - спросила Альдонса.
- Вот она и созналась! Все слышали? Значит, ты все-таки звала его прийти? - торжествовал жених.
- Да ведь сказано тебе, что он наврал? - вступился отец.
- Что он наврал?
- Все наврал!
- Так может быть и то наврал, что все наврал?
- Почему же, Санчо, твой Дон-Кихот и на этот раз не пришел ко мне, когда я сама его позвала? - спросила Альдонса.
- Да потому, что по законам рыцарства, он сначала должен был выполнить свое обещание и спасти принцессу от великанов! А потом уж думать об удовольствиях! Разве не так?
- Не знаю ваших дел. А кто она была, эта принцесса, о которой вы все время тут толкуете?
- Эта сеньора, которая выдавала себя за принцессу, оказалась такая же принцесса, как моя супруга Тереса.
- Любопытно было бы услышать, с какими дамами еще был знаком ваш господин.
- Еще в него была влюблена девица Альтидисора.
- Тоже принцесса?
- Это была горничная, но ей едва стукнуло пятнадцать лет. Самая здоровая девушка во всем замке. Но при виде Дон Кихота ей сразу становилось дурно, и подругам приходилось расшнуровывать ей корсет.
- Мы корсетов не носим, у нас и так все в порядке. Так что же там с ней стряслось?
- Она пела ему под лютню и молила бога, чтобы Дульсинея так и не вышла из-под волшебных чар, и чтоб он не насладился и не взошел с нею на брачное ложе.
- Дура стоеросовая. Дворцовая подметалка.
- Теперь вам ясно, что это был за человек? И это только начало. Если бы наш гость Санчо Панса не поленился и продолжил свой рассказ о любовных похождениях пресловутого Дон-Кихота, то мы бы наверняка услышали немало интересного! - рассудил жених.
Санчо сказал, наливаясь гневом: О подлые, нескромные, неучтивые, невежественные и косноязычные люди! Наушники и клеветники! Вы думаете, я пришел к вам ради вашего пирога? Я пришел взглянуть на ту, перед которой так тяжко виноват. Не вам, а ей я хотел передать все слова моего господина, которые он обращал к ней. Может быть, я сболтнул что-нибудь и не так. Дурак в своем доме скажет лучше, чем умник в своем. Но знай одно, Альдонса, страшнее всего была для моего господина мысль, что какая-нибудь девица его пленит и заставит нарушить обет целомудрия, который он дал владычице своей Дульсинее. И вот как он стенал ночами, не давая мне заснуть: "Для одной лишь Дульсинеи я - мягкое тесто и миндальное пирожное, а для всех остальных я кремень. Одна лишь Дульсинея для меня прекрасна, разумна, целомудренна, изящна и благородна. Все же остальные безобразны, глупы, развратны и худородны. Природа произвела меня на свет для того, чтобы я принадлежал ей, а не какой-либо другой женщине".
- Да что же это в самом деле! Он же и знать меня не знал! - возмутилась Альдонса.
- Знал он тебя, знал, в том-то и дело.
- Вот наконец кое-что и выясняется, - обрадовался жених.
- Когда еще он скромно и бесславно жил в своем селе, ел винегрет и читал рыцарские романы и звали его просто Алонсо Кихано, - сказал Санчо.
- Тощий Алонсо Кихано, - поразилась Альдонса.
- Иногда он забредал в наше Тобосо и тут влюбился в тебя за твою миловидность.
- Я не обращала на него никакого внимания.
- Ты не обращала на него внимания, но ты показалась ему достойной быть владычицей его помыслов. И он выбрал тебе имя, которое не слишком бы отличалось от твоего собственного, но в то же время напоминало бы имя какой-нибудь принцессы - Дульсинея Тобосская. Потому что ты родом из Тобосы.
- Но он и слова мне не сказал!
- Потому что его чувство всегда было возвышенным и далее почтительных взглядов дело не заходило.
- Тощий Алонсо Кихано...
- Алонсо Кихано Добрый, так его все звали в Ламанче.
- Вот и вышло все на чистую воду, - сказал жених.
- Что вышло-то? - вскинулась мать.
- То, что они были знакомы и встречались!
- Какие же это встречи? Человек три раза в жизни видел девушку и ничего себе не позволил, а только пялил глаза, может быть, с другого конца улицы!
- Какая разница, сплетни все равно будут.
- Если ты сам не станешь трепать языком, то и сплетен не будет. У нас и читать-то никто не умеет, и знать никто не узнает, что там в Толедо написали, - сказал отец.
- А если даже сюда и дойдет какой-нибудь слух? Что плохого в том, что твоя жена стоит такой любви? - добавила мать.
- Что делать, когда настоящие парни уходят в город, то и такой может поторговаться.
- А если сюда понаедут городские молодчики, любители романов, да начнут из любопытства подбиваться к моей жене? На будущее вот тебе мой совет, дорогая: дальше постели ног не вытягивай! - сказал жених.
- Это он ревнует, потому и беснуется, - объяснила мать.
- Ревновать-то я не ревную, а зло меня берет, это верно, - ответил жених.
- Об этом я и говорю.
Отец решил: Давайте закругляться. Вспомните, Санчо, не нужно ли вам сменить дверь в кладовку?
- Пора бы, - согласился Санчо.
- А не надобны ли вам листья для шелковичных червей?
- Не помешали бы и листья.
- Вот что, дружище. Вы должны сказать всем и объявить, что Дульсинея не она.
- А кто же тогда Дульсинея?
- Кто угодно, только не она.
- Та, с родимым пятном над губой, Марсела, - вмешалась мать.
- Марсела - Дульсинея, - подтвердил отец.
- Он перед ней становился на колено? Она и Дульсинея.
- Ее заколдовали - значит, Дульсинея она. А что написали в книге несведущие люди - нас не касается. Санчо Панса лучше знает.
Отец показал на дочь: Не она?
- Не она, - сказал Санчо.
- А кто? - спросила мать.
- Не знаю.
- Черт побери, Дульсинея - Марсела с родимым пятном! Ведь так, Санчо? рассердился отец.