В тот час наш солдат у деревянной будки стоял. Видит он - идет, гуляет сапожница-царица. А солдата по-прежнему палками бьют, и нынче били с утра.
Глянул солдат на сапожницу-царицу, хотел суровое выраженье на лице сделать - и ухмыльнулся.
Сапожница-царица и обращается к нему:
- Ты чего ухмыляешься? Мне, что ль, обрадовался?
Солдат ей в ответ:
- Тебе, матушка!
- А чего радуешься? Я тебе добра не сделала. Чего ты хочешь?
- А того хочу, матушка, пусть меня палками не бьют. Второй год с утра спозаранку колотят, мясо с костей стерли.
- За что ж тебя?
- За ухмылку, матушка.
- Ну, скажи заднему, пусть тебя не бьют.
- Нет уж, матушка, - солдат сапожнице-царице говорит, - заднему я говорить не буду: ты передняя, ты сама упомни и прикажи.
Царица остановилась около солдата:
- Ишь ты, какой въедливый! Ладно уж, я сама прикажу и бумагу напишу - не будут тебя бить.
- И других прочих, матушка, пусть не бьют!
- Аль многих тут бьют?
- Да почитай что почти всех, матушка, колотят. Истерлись люди при дворце, а из терпенья не выходят.
- Дураки они, что ль? - спрашивает сапожница-царица.
- Не могу знать, матушка!
В тот же день сапожница-царица дала повеление, чтоб никого в ее царстве не били и не смели даже касаться палкой человека.
А солдатам велела дать по двадцать пять рублей каждому, а сверх того по три дня гулянья и по полведра пива.
На третий день своего царствования сапожница соскучилась по сапожнику.
"Пойду, - думает, - погляжу издали, как он там. Небось горюет по мне".
Собралась царица и пошла из дворца к домишку сапожника, а за ней вельможа идет.
Вот идет она, царица, видит свой бедный домишко.
А из ворот того домишки как раз ее сапожник выходит, и не один, как следовало бы, а с другою дородною женщиной, что не хуже самой сапожницы, и на лице у сапожника горя нету.
Тут как вскрикнет сапожница-царица:
- Ах ты, бессовестный, ах ты, такой-сякой! - да хвать сапожника по затылку, с того и картуз соскочил.
А сапожник никак не опомнится: глядит он и на ту женщину и на эту, обе они на вид одинаковые, а которая жена - не разберет.
Только когда сапожница-царица по спине его еще разок хлопнула, сапожник понял, которая его жена.
Взяла сапожница мужа за руку и повела домой, а про царство свое забыла.
А царица скрипнула зубами на вельможу и тоже домой пошла, во дворец.
Как явилась она во дворец и узнала, что бить теперь, драть, пороть и лупить никого нельзя - отмена вышла - и будто она сама так повелела, закипело злобой сердце царицы.
Позвала она кого ни на есть, чтоб ударить кого было. Явилась кухарка, подняла царица на нее руку, да видит вдруг - рука-то ее, царицына, исстирана, работой истерта, и опустила она свою руку, никого не ударила.
Вспомнила она, как жила у сапожника: как бы опять ей в жены к нему не попасть, - и оставила царица волю сапожницы как есть.
И солдат с дураком довольны остались. А только царице веры нету и не будет.