Инна сделала паузу, предназначавшуюся, видимо, для того, чтобы я успела туда вставить междометие, выражающее если не восторг, то любопытство. Не дождались. Лева кивнул Инне, мол, хватит, и продолжил, но уже в тональности «все хорошо, прекрасная маркиза»:
– Заказ перспективный, только у Стефанова этого характер хреновый, он ничьей помощи принимать не хочет. Говорит, глава республики – не сникерс, поэтому никакой рекламы…
– А! – не вытерпела я. – Это должно сработать. Его «едят»?
– Вот-вот, – оживился Лева, гражданин с двойным американо-российским гражданством, – мы и решили, что если кого туда посылать, так только тебя с твоим «распрекрасным» характером. Мы тебе билет на самолет заказали, ноутбук приготовили, номер в гостинице забронировали…
– Пли-и-з!.. – с придыханием простонала Инна. – Клиент, нефтяник этот, такие «бабки» отвалить может!
…Магнат оказался кудрявым, румяный бутузом (есть такая категория мужчин, которые умудряются и в сорок пять выглядеть на пять… лет). Угнездившись в тесном кресле экономкласса (другого нет), на лету спешит ввести в курс дела:
– Суди сама: два с половиной процента территории России хранят богатства в недрах на одиннадцать триллионов долларов – сто годовых российских бюджетов. Глава у них – настоящий северный волк, потрясающий мужик. Ну, и еще, чтобы про героя ясно было, есть такой анекдот. Кто в Коми родился, но в Коми не живет и в Коми не умрет – тот коми-коммивояжер. А кто в Коми не родился, но в Коми живет и в Коми умрет – тот коми-камикадзе. Ну вот, Стефанов родился в Сибири, а в Коми живет тридцать три года… Твой герой – камикадзе…
– Ну, так уж и герой!
…Мы примкнули к кавалькаде машин, подруливших во двор недостроенной школы. В затормозившей у крыльца передней «Волге» рывком открылась дверца. Из машины вырвался коренастый седой мужчина в пиджаке нараспашку. Воротник рубашки под галстуком расстегнут, носки ботинок – явно недешевых! – в свежих царапинах и строительной пыли.
– Это и есть герой? – спрашиваю у провожатого.
Тот кивает, как под гипнозом. Это же завороженно оцепенелое напряжение на лицах всего окружения. Худенькая, как вобла, женщина тенью метнулась к Стефанову, протягивает петицию, что-то тихо объясняет. Тот сначала внимательно слушает, кивает и вдруг начинает рычать:
– Не подсовывайте! Я не продаюсь ни за голоса, ни за что другое!
«Вобла» замкнуто улыбается. Взъерошенный Стефанов ходит взад-вперед по школе, которую надо было бы ввести еще три года назад. Помощник юлой крутится:
– Федор Тимофеевич, вы на встречу опаздываете уже на двадцать пять минут.
…Нефтяные короли в честь главы республики закатили банкет – всевозможная снедь, батареи бутылок. Стефанов сел – одна рука на коленке, другая локтем на столе, очки примостились на седом чубе – и продержал всех впроголодь два часа над обзорной схемой месторождений нефти, а потом выдал на всю катушку:
– С вашей подачи корреспондент подходила ко мне: мол, если вы отнимите лицензии у тех-то, за вас проголосуют те и эти. Я большего унижения не испытывал! Вместо того, чтобы голоса считать, лучше загляните в школу и предложите свои услуги. Помощь эта стоит не дороже ведра нефти, а вы ее цистернами отсюда вывозите! Стыдобушка! Позовите сюда эту девочку-корреспондента, пусть послушает и посмотрит, как понаехали в маленькую нефтяную столицу воротилы, грачами набросившиеся на бюджет. – А потом прицельно, к хозяину банкета – президенту совместного предприятия: – Майкл, у вас в США бывают тесты на лояльность?
Чисто выбритый, блестящий, как стеклышко, американец улыбается, демонстрируя знание русского языка:
– Я думаю, нет нужды…
– Конечно, – соглашается Стефанов, – но это вы у себя все тесты уже прошли, а мы еще только начинаем. Школа может рассчитывать на компьютерный класс в подарок от компании?
Легкое замешательство, но Главе отказывать неловко…
– Когда это нужно?
– Еще вчера, – ответил Стефанов. Выпил бокал минералки, съел тарелку борща и поехал дальше, к строителям.
…На сцене стол для президиума, красная скатерть, микрофоны. Стефанов отказывается туда идти:
– Далеко, как на трибуне мавзолея.
Стол переносят в зал. Глава ведет совещание, а в проходе копошится фотокор, подбираясь все ближе. Стефанов останавливает его взглядом и невозмутимо советует:
– Присядьте, пожалуйста. Я издалека лучше смотрюсь.
Говорят с мест. Стефанов слушает, мнет ладонью нос, щеки, подбородок, губы – вот-вот скомкает и уронит, как маску, в усталом раздумье. Задает один неудобный вопрос, другой, третий… Разочарованно откидывается на спинку стула:
– Слушай, хотел из тебя героя сделать – не получилось!
«Мой магнат» ерзает в неудобном скрипучем креслице и, видя, что совещание подходит к концу, шепчет мне на ухо:
– Давай, иди, договаривайся, как работать будете, да и лети дальше с ним. Я же к себе на работу поеду, а то я тут у тебя самый высокооплачиваемый охранник.
– А ты нас не можешь познакомить?
– Нет, – он смотрит на Стефанова и ежится, – ты сама…
– Вот уж не уверена, – ворчу, продвигаясь к герою.
Тот молча наблюдает. «Ага, – думаю, – ему тоже интересно, еще бы, я тут целый день глаза мозолю. Ну-ну, сейчас посмотрим, ху из ху». Представляюсь. Он по-прежнему молчит. Чтобы заполнить паузу, говорю, что, мол, поговорить бы надо с глазу на глаз.
– Когда вам удобнее, – спрашиваю, – сейчас или вечером?
– Конечно, вечером, – хмыкает он, – я с женщинами поближе к ночи беседы веду. Перед сном, на часика так полтора, да?
Стою и не знаю, что и думать: бабник он, что ли? Вокруг ухмыляются мужики. Деваться некуда, не изображать же оскорбленную добродетель.
– А чего так слабо? – спрашиваю, – Давайте уж до утра!
– Нет, – степенно качает головой, – до утра я уже не смогу.
– Хм, – с облегчением фыркаю, – чего ж тогда предлагаете?
Герой припечатывает меня взглядом, как сургучной печатью. Затем совершенно официальным тоном произносит:
– Завтра в моем кабинете, в двенадцать, у вас в распоряжении двадцать минут, – и поворачивается ко мне широкой спиной.
На следующее утро купила местные газеты:
«Инфицированных СПИДом уже готовят к этапу на Печору. Запоздалая реакция властей республики и общественности вряд ли сможет повлиять на оформленное приказом решение руководства МВД России…»
Если бы я вчера не была в Печоре и не знала, как на самом деле обстоит дело, то тоже взволновалась бы, да еще как. Вчера Стефанову предлагали поучаствовать в акции протеста, он отказался:
– У меня столько причин для недовольства, что я был бы вынужден бастовать двадцать четыре часа в сутки. А работать тогда когда?
Митинг состоялся без Стефанова. Его ругали там за все, и за «чуму ХХ века» тоже. А он в это самое время – своими ушами слышала! – вел разговор с заместителем начальника Главного управления исполнения наказаний МВД. Ну что Стефанову стоило выйти к митингующим и сказать: мол, так и так, тут вот генерал прилетел в Печору по поручению премьера России, у которого я до этого побывал. Ведь уже вчера было ясно: никого к этапу не готовят. Приказ приостановлен, но припозднились газеты. Случайно или нарочно? Надо бы и об этом с героем поговорить: популизм – это ведь не обязательно плохо, надо время от времени к нему прибегать, как к испытанному средству. Но и беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что никакого разговора у нас не получится. Стоило мне нарисоваться на пороге кабинета, как Стефанов, едва кивнув в ответ на мое приветствие, отвернулся к селектору и ткнул в какую-то кнопку:
– Пресс-секретаря ко мне!
Повисла пауза… Стефанов, развалившись, сидит в своем кресле, как в качалке. Нас разделяет огромный письменный стол, рядом с которым он указал мне на низкое, повернутое боком, креслице. Герой молчит, потому что ждет пресс-секретаря. Я молчу, потому что яснее ясного, что он меня слушать не станет. Не хочет. Появился запыхавшийся пресс-секретарь, и Стефанов зарычал:
– Почему сразу с ней не пришел?
Мудрый пресс-секретарь молчит.
– Садись и записывай.
– Федор Тимофеевич, – говорю, стараясь придать голосу спокойную небрежность, – я на троих соображать не умею.
Пресс-секретарь приподнимается…
– Сидеть! – раздается команда и тот замирает.
Стефанов прищуривается и выстреливает в меня фразой:
– Или будет так, как я сказал, или никак!
Вот в это верю. Встаю, радуясь, что теперь я смотрю на него сверху вниз и выпаливаю:
– Тогда никак!
Разворачиваюсь и ухожу, слыша, как громко стукнула дубовая дверь за моей спиной. Ну это лишнее, хлопать дверью, честное слово, не хотела.
«Мой магнат», которому ради очистки совести позвонила уже из Москвы, едва не стонет в трубку.