– Вы вот тут, мужики, насчет баб говорили, – начал длинноволосый, когда все приняли по стакану и заметно повеселели. – У меня тоже по этому вопросу собственное мнение имеется. От меня намедни баба ушла.
– Так это, считай, тебе сильно повезло, – оживился бывший инженер. – Вот моя бы куда ушла – я бы только радовался! Так никуда, зараза, не девается. Только в магазин.
– Это ты, может, и прав, – кивнул длинноволосый, разливая по второй. – Только я того мнения, что ей для порядка полагается рыло начистить. Чтобы неповадно было. А потом пускай идет на все четыре стороны. Мы не против.
– Вот сразу видно понимающего человека, – оживился Анкидин. – В рыло – это правильно, это уж как водится. Ты, видно, тоже при прежней власти гегемоном был.
– Гегемоном, гегемоном, – поддакнул длинноволосый и вытащил из кармана фотографию. – Вот она, баба моя! Не видали, случайно?
– Молодая, – проговорил бывший инженер, взглянув на маленький снимок, украденный из личного дела. – Молодая!
В этом слове прозвучало сдержанное неодобрение.
– Молодая, говоришь? – заинтересовался Анкидин. – Дай-ка я тоже посмотрю!
Настя подошла к окну.
За окном ничего не изменилось – так же мрачно, серо и уныло.
Наверное, здесь, в этом районе, ничего не изменилось за последние тридцать лет. А может быть, и за сто. Те же дома из темного закопченного кирпича, те же глухие брандмауэры, те же узкие улицы без единого деревца. Только маслянистая темная вода канала, проглядывающая между зданиями, немного разнообразила пейзаж.
Настя прижалась лбом к стеклу.
После звонка домой Андрею Званцеву ей стало только хуже.
Раньше у нее хотя бы была надежда. Она верила, что Андрей поможет ей, передаст флешку кому надо, и все изменится. Можно будет уйти из этой ужасной комнаты, из этого мрачного дома, из этого района. Можно будет вернуться домой к своей насыщенной жизни.
Теперь прежняя жизнь казалась ей особенно яркой, замечательной, праздничной. И недостижимой.
После звонка, после того, что она узнала об Андрее, всякие надежды приходилось оставить. Ей никто не поможет. Она будет прятаться в этой дыре, пока не сойдет с ума от страха и неизвестности. И из живых людей будет общаться только с Анкидином.
Вспомнив о соседе, Настя скривилась от отвращения.
Слава богу, он, получив подачку, ушел из дома. Жаль, что ненадолго. Вон уже возвращается.
Входная дверь квартиры негромко скрипнула, открываясь, и едва слышно захлопнулась.
Настя напряглась.
Обычно Анкидин не был так деликатен. Он вваливался в квартиру, громко хлопая дверью и нарочно топая как слон. Да еще распевал свою любимую песню: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути…»
Значит, это не Анкидин.
Девушка замерла, задержала дыхание, прислушиваясь к доносящимся из прихожей звукам.
Кажется, там чуть слышно скрипнула половица. Или это ей только показалось?
Нет, до нее снова донесся негромкий скрип. На этот раз гораздо ближе к ее комнате.
Настя едва не закричала от страха. Она зажала ладонью рот, чтобы заглушить неуправляемый, рвущийся из горла крик, и в панике заметалась по комнате.
Что делать? Что делать?
Девушка не сомневалась, что случилось то, чего она так боялась, то, чего она ждала все эти дни.
Киллер каким-то непонятным способом нашел ее, вычислил ее убежище. Ей не удалось обмануть его, не удалось замести следы, не удалось отсидеться в этой берлоге.
Может быть, она выдала себя, позвонив домой Андрею Званцеву? Говорят, что современная техника запросто может засечь любой мобильник.
Бесполезно теперь гадать, что именно ее выдало, в чем заключался ее прокол. Важно только то, что игра окончена, ее обнаружили.
Настя даже почувствовала странное облегчение.
Все кончено. Можно больше не волноваться, не дергаться, не думать о будущем.
Будущего просто не будет.
Девушка на секунду закрыла глаза, представляя, что ее больше нет. Что вся эта бурная, кипучая, разнообразная жизнь продолжается, но уже без нее.
Скрип донесся еще ближе, почти от самой двери.
Нет! Она не будет дожидаться смерти сложа руки! Не будет покорно смотреть в глаза своему убийце, как кролик в глаза удаву. Она будет бороться!
Девушка сняла туфли, взяла их в левую руку и босиком, стараясь не издавать ни звука, подобралась к окну.
Вскочила на подоконник.
Одна створка окна была открыта, впуская в комнату воздух улицы, пахнущий автомобильными выхлопами, приближающейся осенью, разогретым асфальтом, застоявшейся влагой канала. Настя, стараясь действовать так, чтобы она скрипнула, раскрыла эту створку пошире и осторожно шагнула на карниз.
Под ногами разверзлась многоэтажная пропасть. Неудержимо влекущая, манящая пропасть. Сделать еще один шаг, разжать руки – и все кончится, больше не надо будет убегать, прятаться, рассчитывать свои действия…
Она закусила губу, подняла глаза, чтобы не видеть эту пропасть под ногами, выпустила створку окна и осторожно двинулась по карнизу. В нескольких шагах от нее виднелась водосточная труба. Дойти хотя бы до нее, а что будет дальше… Настя не загадывала так далеко.
Дверная ручка медленно беззвучно повернулась.
Дверь приоткрылась, и в комнату совершенно бесшумно проскользнул высокий худой мужчина лет пятидесяти, с забранными в пучок седоватыми волосами.
Он мгновенно обежал комнату взглядом и убедился, что она пуста.
Неужели птичка упорхнула? Ведь Анкидин, этот алкаш, этот клинический идиот, уверял его, что она ни разу не выходила отсюда!
Не выходила, а теперь вышла.
Мужчина на всякий случай обошел комнату, проверил все углы. Но спрятаться здесь было негде.
Он подошел к окну, выглянул наружу. Внизу, на асфальте умывалась кошка.
Шестой этаж. Чтобы спуститься отсюда и остаться в живых, нужно быть по крайней мере птицей. Надо уметь летать. А люди, как известно, не летают, как птицы.
Высунувшись из окна подальше, киллер посмотрел в одну сторону, в другую.
Справа ровная кирпичная стена тянулась до самого угла дома, слева в нескольких метрах от окна виднелась водосточная труба.
Нет, девчонка что-то почувствовала и ушла из дома.
Может быть, она вернется? Может быть, нужно устроить здесь засаду и ждать ее?
Ждать он умел, причем очень хорошо. Пожалуй, это он умел лучше всего. Ожидание было его главным профессиональным навыком. Но чутье, то самое шестое чувство, которому старый киллер привык доверять больше, чем остальным пяти, говорило ему, что ожидание ничего не даст, что оно будет бесполезным. Девчонка ушла совсем, она не вернется в эту комнату.
Значит, придется начать все сначала, снова выслеживать ее, как дикого зверя, караулить, ждать, когда она раскроется, когда совершит новую ошибку.
В этом не было ничего страшного.
Это был нормальный рабочий момент.
Киллер глубоко вздохнул и покинул опустевшую комнату.
На лестнице, спускаясь с шестого этажа, он столкнулся с Анкидином.
– Что, – с любопытством осведомился алкаш, – проучил бабу свою? Начистил ей рыло?
– Это уж как водится, – ответил длинноволосый, улыбнувшись Анкидину, как единомышленнику и почти другу.
– Это хорошо. – Анкидин плотоядно облизнулся. – Это правильно. Чтоб понимала, кто она есть. И кто есть трудящийся человек. А то, понимаешь, много о себе думают.
– Это точно, – сочувственно кивнул длинноволосый и вдруг легким, почти незаметным ударом ткнул Анкидина чуть ниже подбородка.
Тот удивленно охнул и кувырком полетел вниз по крутой лестнице, пересчитывая вытертые грязные ступени головой, спиной, локтями. Впрочем, боли Анкидин уже не чувствовал, потому что умер почти в ту же секунду, как ладонь киллера прикоснулась к его горлу.
Ирина вышла на улицу и действительно увидела на противоположной стороне здание, вся стена которого была покрыта выложенными из разноцветной мозаики картинами. Здесь был маяк на берегу бушующего моря, рыбаки с сетями, скалы в клочьях тумана…
Ирина перешла дорогу и вошла в единственный подъезд. Внутри было темно, грязно и пахло кошками. Лифт имелся, но, как и следовало ожидать, не работал. Хотя у этого сооружения, больше напоминающего птичью клетку, был такой ненадежный вид, что Ирина все равно не решилась бы им воспользоваться.
Она начала восхождение.
Лестница ко всем ее недостаткам была еще и очень крутой, и Ирина, пусть и находилась в отличной форме, скоро почувствовала себя по меньшей мере покорителем Эвереста.
Где-то наверху хлопнула дверь, загремели приближающиеся шаги.
– Не забудь «Вискас», – раздался вслед бегущему человеку женский голос.
– Да, мама, – отозвался другой голос, девичий, и из-за лестничного поворота показалась девчонка лет пятнадцати в искусно разорванных джинсах. Поравнявшись с Ириной, она окинула ее заинтересованным взглядом, особенно долго задержавшись на шарфе, и протянула: «Здрасте».