Зазвонил телефон, но он не стал брать трубку, продолжал напевать, бережно протер свежевыбритые щеки лосьоном. Руки у него при этом слегка дрожали. В голове упорно звучали слова начальника службы безопасности отцовского банка: «Сначала пытаются взорвать вашу машину, потом блокируют карточки и убивают шофера. Зачем?»
– За тем, дурак, что теперь меня раздумали убивать, – произнес Стас громким шепотом и улыбнулся своему отражению в зеркале.
Пока он брился и протирал кожу, он как будто не замечал своего лица, поскольку внимательно следил, как скользит по коже тупое рыльце электробритвы, как исчезает неопрятная темная щетина, и волновался, не будет ли раздражения. А сейчас, когда процедура была закончена, он отступил от зеркала на шаг и увидел себя с такой радостью, словно в толпе чужих неприятных лиц заметил кого-то горячо любимого.
Стасу нравилось собственное лицо всегда, даже в сложном переходном возрасте. В любом настроении, при любых обстоятельствах, он глядел в зеркало с огромным удовольствием. Мужественные, правильные черты, возможно, несколько стандартные, но разве это плохо? Высокий ровный лоб, прямые широкие брови, довольно низко расположенные, так, что взгляд получался всегда чуть исподлобья.
В ванной над зеркалом были ярчайшие, беспощадные лампы, и, вглядываясь в свои усталые серые глаза, он постепенно стал чувствовать резь, потом слезная радуга заволокла все вокруг и в дрожащем разноцветном тумане ему вдруг почудилось, что кто-то стоит у него за спиной. Он резко обернулся. Разумеется, никого не оказалось, но образ остался плавать в сознании так отчетливо, что нельзя было не поверить.
Из ванной он отправился в спальню, открыл огромный шкаф, принялся задумчиво перебирать дорогие рубашки, пиджаки, брюки. Выбрал самый любимый свой костюм, серо-синий, цвета предгрозового неба, к нему идеально подходила бледно-голубая рубашка и темно-синий галстук со строгим рисунком. Стас быстро оделся, закрыл шкаф, оглядел себя в огромном зеркале, провел по волосам ладонью, смоченной легким гелем, и вдруг страшно, хрипло вскрикнул.
В зеркале у него за спиной отражалась кровать. Она была аккуратно застелена, накрыта белоснежным шелковым покрывалом. Посередине торчала какая-то кривая палка, и на нее был нанизан прямоугольник из плотной бумаги. Несколько секунд Стас стоял как вкопанный и не мог повернуться. А телефон между тем продолжал надрываться.
Наконец очень медленно, боком, он шагнул к кровати. Палка оказалась куском ржавой строительной арматуры. Ее воткнули в матрац, а сверху нанизали фотографию Стаса. Он заставил себя подойти еще ближе. Фотография была его любимая, студенческая. Она лежала под пластиком на его письменном столе.
Обустройством его квартиры занималась мама. Она выбрала белое итальянское покрывало для кровати, и сейчас нежный шелк был безнадежно испорчен, надпорот посередине ножом или ножницами.
Мама придумала накрыть светлую столешницу дорогого стола прозрачным пластиком и сама выложила под ним композицию из семейных фотографий. Кинувшись в кабинет, Стас убедился, что все прочие снимки на месте, исчез только его портрет студенческих времен. Он тут же проверил ящики стола. Там лежали деньги, пять тысяч долларов сотенными купюрами в плоской коробке из-под сигар. Пересчитывать не стал, сразу на глаз определив, что на деньги не покушались.
Конец ознакомительного фрагмента.