— Я предоставлю вам возможность познакомиться, — галантно кивнул наш проводник. — Брат. Мисс Кэтрин.
— Какого черта? — Я никак не мог опомниться. Мое тело ныло, но постепенно боль стихала. — Сердце…
— Сердце получило свой оброк. — Проводник кивнул. — Ты его исполнил. Отдыхай.
С этими словами он покинул комнату. Дверь тихо затворилась за ним, а я уставился, на Кейт. Я смотрел на нее так долго, что она неловко пожала, плечами.
— Все это чертовски странно… — Она втянула голову в плечи. — Но это лучше, чем сидеть за кассой в «Ивил-Март».
— Он выглядит…
— Неплохо, да? Но ты гораздо лучше. — Улыбка озарила ее лицо. — Они мне все объяснили. Ну почти все. Ты сделал то, что должен был сделать, и теперь ты свободен.
— Я думал, что я умер.
Слабость вернулась. Я приподнялся на локтях и поднял руку.
Пальцы по-прежнему были мозолистыми и сильными, но они не были ни серыми, ни сучковатыми. Коснувшись лица, я не ощутил под пальцами неровностей. Кончики пальцев скользнули по гладкой коже и щетине. Мой нос тоже перестал быть расплющенным грибом. Я провел языком по зубам. Знакомая география у меня во рту изменилась. Если бы я взглянул в зеркало, то, скорее всего, не увидел бы желтого штакетника. На его месте, видимо, находились белые жемчужины.
Я находился в теле какого-то незнакомца.
— Я догадалась, что ты в меня, типа, влюбился.
Кейт присела на низкую скамеечку. На противоположной стене комнаты висело зеркало, но я не был уверен, что мне хочется в него посмотреть. За окном в мягком серебристом Сердечном свете дремал сад. В окно просочился аромат жасмина.
— Я не уродлив?
Это был вопрос, достойный пятилетнего ребенка.
— Ты никогда не был уродлив. — Она скрестила руки на груди. — Но нам предстоит научиться общаться друг с другом. И кстати, как мне к тебе обращаться? Неужели ты никогда не пытался как-нибудь себя называть?
Какое-то время я сидел с открытым ртом и смотрел на Кейт, пока она не прыснула со смеху. Это был очень приятный звук, и улыбка на моем потрясенном и все еще чужом лице мне самому показалась сияющей, как солнце.
— Называй меня, как хочешь, — пробормотал я, и она снова скорчилась от смеха. Я откинулся на подушки кровати и молча смотрел на нее. Мне казалось, что я проснулся посреди Рождества. — Я не уродлив?
— Ты никогда не был уродлив, — повторила она. — Никогда.
Она сделала какое-то движение, и мне показалось, что она собирается встать. Я вскинул руку, чтобы ее остановить.
Руку незнакомца.
— Кейт, я тебя очень прошу, прости меня. Я…
Она снова опустилась на скамеечку и посмотрела на меня. Мы очень долго смотрели в глаза друг другу.
— Ты просишь прощения за то, что привез меня сюда в полной уверенности, что я стану жертвоприношением?
Я кивнул, с трудом шевельнув шеей, которая была как будто сделана из заржавевшего железа. Мои рассыпавшиеся по подушке волосы шевельнулись.
Она кивнула. Прядь золотых волос упала ей на глаза. У нее был такой торжественный вид, что Сердце во мне (а оно по-прежнему было у меня в груди, тикая, как ни в чем не бывало, как будто я не пронзил его ножом) перевернулось. Если бы я мог вырвать его и отдать ей, я бы это сделал.
Потому что оно все равно с самого начала принадлежало ей. Вы с этим согласны?
— Да уж. — Она поудобнее устроилась на скамеечке. — И все-таки это лучше, чем сидеть за кассой в «Ивил-Март». А ты пока просто расслабься. Они сказали, что мы должны придумать тебе имя. И еще они сказали, что мы можем поехать, куда захотим, что тебе предоставляется отпуск, который ты так и не взял.
Мое сердце несколько секунд мучительно работало. Наконец мне удалось выдавить из себя:
— Как ты относишься к Бермудам?