Огромный бандит, уловив ее движение, легким толчком швырнул Ксению на спину, наклонился над ней, шаря по груди руками, бормоча что-то мерзкое. И вдруг рванул ворот платья. Треск разрываемой материи, вскрик женщины, и посторонний грохот и звон стекла слились в один звук. Бандит отпрыгнул в сторону, оглядываясь, а Уманцев закричал пронзительно:
— Убей ее!
Нож в огромной ручище взметнулся над Ксенией, а она не могла даже закрыть глаза — окаменела. Но в последний миг бандит оглянулся, и все так же, с поднятым ножом, бросился к распахнутому окну, к человеку, вспрыгнувшему на подоконник.
Ксения словно очнулась. Не стала смотреть, что же произойдет: входную дверь пытались открыть, оттуда доносились крики и грохот. Она вскочила, подбежала, ухватилась за тяжелую железную задвижку, стала тянуть ее — откуда только силы взялись! А когда, наконец, та поддалась и дверь распахнулась, женщина рванулась навстречу высокому мужчине с таким знакомым славным лицом.
…Одиноков стоял, замерев, обхватив руками плечи Ксении, почти не дыша. Радость видеть ее живой и невредимой так мгновенно сменила терзавший его последние минуты панический страх, что он никак не мог прийти в себя. И эта женщина, припавшая к его груди, ее пушистые волосы прямо у его губ…
Ксения подняла голову навстречу серым, растерянно счастливым глазам, почему-то таким родным… Совсем не хотелось отстраняться! И она не стала, просто улыбнулась… Мимо пробегали полицейские, из комнаты сзади раздавался шум, крики. А они стояли, так долго… минуты две или три.
Потом она перевязывала кровоточившее плечо Викентия Павловича — у одного из полицейских оказалась сумка с бинтами.
— Ничего страшного, — приговаривала она, — рана скользящая, неглубокая.
У распахнутого окна лежал мертвый бандит. Уманцев, как Ксения поняла, скрылся. Но Кирилл говорил об этом спокойно:
— Теперь никуда не денется. Даже из города не успеет уйти.
И вдруг Петрусенко, поднимаясь после перевязки, весело сказал:
— Я сейчас поеду и привезу этого… Уманцева.
Неожиданно наступила тишина. Он не ожидал такого эффекта, махнул рукой.
— Ну вот! Теперь должны разразиться аплодисменты и крики «браво!»
— Ты шутишь, Викентий? Или нет…
— Конечно нет, друг мой! Мерзавец считает себя великим артистом, но я просто-напросто переиграл его.
Петрусенко оглянулся, увидел брошенное на пол женское манто, поднял и отряхнул его. Накинул на плечи Анисимовой.
— Кирилл, бери своих людей и везите Ксению Аполлинарьевну к ней домой. Пусть там, у входа, на виду, стоит ваша пролетка, и полиция… Вы оба — будьте в доме.
— Разве ты поедешь один? — тревожно спросил Кирилл Степанович.
— Да! — Викентий энергично тряхнул головой. — Это ведь должен быть мой личный выход — монолог или ария. А массовая сцена — под самый занавес! Вот только, Кирилл, чтобы мне не заезжать переодеваться, давай обменяемся с тобой одеждой. А то неудобно: в театр — и в тулупе да валенках!
В тулупе и валенках нельзя было идти еще и потому, что Уманцев не должен был признать в Петрусенко того извозчика, которого хотя бы мельком, но уже сегодня видел.
В театре шло уже второе действие оперы. Массивная резная дверь, плотно закрывавшая зал, не пропускала в вестибюль ни звука. Перед нею, полный собственной значимости, стоял служащий в форменной театральной тужурке. Он был высок, прям и строг.
— Голубчик, — обратился к нему Петрусенко проникновенно. — Мне надобно вызвать из зала господина Уманцева. Небось знаешь его?
Служащий, казалось, был шокирован. Но что-то в незнакомом господине — смешинка в глазах, уверенность в голосе, — остановили его от возмущения. И все же он попробовал возразить.
— Да, Петр Арсеньевич в зале. Но ведь поет сам Собинов!
— Мы не помешаем. Господин Уманцев в третьем ряду, со своей невестой и ее матушкой. Так ты сходи.
Служащий уже сдался.
— Что же сказать? — спросил он.
— Скажи, что по срочному делу, нужен за кулисами. Да так скажи, чтоб не встревожить женщин.
Петрусенко отошел в сторону, сел в кресло у стены, расслабился… Через минуту его тело безвольно обмякло, огонек в глазах потух, а лицо выражало полную растерянность и горе. Таким его и увидел вышедший из зала Уманцев. Петрусенко несколько секунд словно бы не видел артиста, потом встрепенулся, вскочил.
Гусар уже понял, в чем дело. «Так скоро?» — мелькнула мысль. Но тут же он вспомнил: «Ах, да, полиция сразу была там». Этот сыщик, приезжая знаменитость, бросился к нему, как к родному.
— Господин Уманцев, как хорошо, что я вас нашел! Княгиня и княжна с вами?
— Конечно!
Он сначала хотел возмутиться тем, что его отвлекли от оперы, но удержался. Это было бы переигрыванием. Человек, стоящий перед ним, явно взволнован. Он должен почувствовать тревогу.
— Что-то случилось, господин Петрусенко? На вас лица нет!
Сыщик подошел вплотную, взял его под руку и заговорил почти шепотом, сумбурно:
— Какое страшное несчастье! Мы чуть-чуть не успели! Но мерзавец убит! Ах, если бы только он!..
— О чем вы, я не пойму?
— Петр Арсеньевич, дорогой, только что убита ваша родственница… будущая… Госпожа Анисимова…
— Ксения? — Уманцев вскрикнул и тут же прижал ко рту кулак. Помолчал немного, приходя в себя. — Как же так? Что случилось?
— Мы почти выследили убийцу, того самого маньяка, дом его. Опоздали буквально на несколько минут. Когда ворвались в дом, пристрелив самого убийцу, женщина уже была мертва. Нет, он не успел над нею… ну, вы понимаете! Этому мы помешали. Но успел ударить ее ножом, прямо в сердце…
Уманцев закрыл ладонями лицо, прошептал:
— Боже мой… Но как с ним оказалась Ксения?
— Этого мы не знаем. И теперь уже не узнаем никогда: мертвы оба.
Тут Уманцев словно бы вспомнил:
— Леночка, Мария Аполлинарьевна! Как я им об этом скажу?
У Петрусенко скорбно опустились плечи.
— Да, да, тяжелая предстоит вам миссия. Вы ведь теперь самый близкий им человек, потому я и вызвал вас. И вот что, Петр Арсеньевич… Пусть еще ближайшие полчаса побудут они в неведении, а вы поедемте со мной, взглянете на жертву — для протокола опознания, как близкий человек.
— Куда?
— В дом Анисимовой.
— Вы… — Гусар хотел спросить: «Вы перевезли ее тело туда?» — но вовремя спохватился, вмиг покрывшись холодным потом. — Это случилось там, в ее доме?
— Нет, в другом месте. Мы просто отвезли ее туда.
— Понимаю…
У крыльца стояла знакомая Гусару бричка. Он вздрогнул, но сыщик этого не заметил. Указал на нее рукой:
— Поедем здесь. Сам сяду за кучера. Знаете, эта коляска осталась там, на месте преступления. На ней, видно, убийца и привез госпожу Анисимову.
У дома Ксении суетились полицейские, дверь — нараспашку. Петрусенко пропустил Уманцева вперед, следом за ними в прихожую вошли несколько полицейских. Сыщик услужливо распахнул дверь в комнату. И Уманцев, приготовившись увидеть Ксению, тотчас же и увидел ее. Она стояла, глядя прямо на него, придерживая рукой у ворота разорванное платье. Рядом с ней, чуть сзади, словно охраняя, высился мужчина с револьвером в руке.
Как ни странно, но Гусар растерялся: ничто не предвещало такого исхода. Он даже оглянулся, как будто хотел упрекнуть своего спутника: «Что же вы!..»
И сейчас же двое полицейских быстро скрутили Гусару руки, а Петрусенко презрительно усмехнулся ему в лицо:
— Я же говорил тебе, подонок, при нашей предыдущей встрече: «Praemonitus praemunitus» — Кто предупрежден, тот вооружен!
Глава 46
Домой в Харьков Викентий Павлович попал еще не сразу. На пару недель задержало его в Саратове другое интереснейшее дело, за которое он взялся неожиданно даже для себя. Но перед этим пришлось походить на приемы в собственную честь, разговаривать с газетчиками. А их понаехало в Саратов много, особенно из московских и петербургских газет. В одном из таких интервью, когда настырный и нагловатый репортер все допытывался: «Как же вы раскрыли убийцу? Методом дедукции или слежки? Или просто повезло?» — Викентий Павлович вдруг вспомнил необыкновенно отчетливо: снег, застывшие, но все равно слишком яркие лужи крови, страшное обнаженное женское тело… И след на снегу — санный полоз, неровно рыхлящий снег по краю… С этого деформированного следа, возможно, и потянулась ниточка… Усмехнувшись, Петрусенко ответил газетчику:
— Все было очень просто. Я нашел преступника по санному следу.
— Как, — очень удивился тот, — по одному санному следу?
Викентий Павлович пожал плечами:
— Почему бы и нет? Ex nihilo nihil fit.
И не стал переводить, не заботясь, понял ли его репортер. Сам-то он отлично знал, что из ничего и в самом деле ничего не получается. Все дается большим трудом. И что нелегок путь от земли к звездам. И что почести рождаются в трудах. И что древние римляне — мудрейшие люди: на все случаи жизни уже давным-давно придумали крылатые выражения…