— Неспокойный ты старик, Федя, — просипел Низовой, выковыривая ножом пробку из бутылки кислого вина. — Чего ты зажурился? Ты плюнь! Я так считаю: чи будет на той картине твое имя-отчество, чи совсем его не будет, твои паруса свое возьмут. Кругом возьмут: и в Ялте, и в Одессе, и, скажем, во всей республике. Когда уважение чужому человеку делаешь, он тебя не пытает, кто ты да что ты, и ты сам с этим делом до него не лезешь.
— Зачем лезу, — сказал Марченко. — Я не лезу, ни-ни! Мне бы одного надо — приохотить людей до моего парусного дела.
— Приохотишь, — сказал Низовой.
— Приохочу!
— Через ту картину?
— А хоть бы и через картину.
— И паруса твои свое возьмут.
— Возьмут!
— Ну, тогда наливай шкалик и вытягай с кармана свою кефальку.
Старики пили и шумно беседовали до позднего вечера. В иллюминаторы заглядывали портовые огни. Они качались на волнах и то подплывали к «Марианне», как будто стараясь подслушать разговор стариков, то отскакивали и тонули в темноте.
1937Примечания
1
Напечатан в первый раз в сборнике Паустовского «Рассказы», Детиздат, 1940.