Зашел к Бабаю на обещанный чай, присел к горящей буржуйке, взял протянутую кружку с заваренным смородиной кипятком и с интересом слушал Бабая, который мог рассказывать про коней множество историй.
Бабай в молодости много лет служил в кавалерии и так любил коней, что почти жил в конюшне. После того, как было выпито по второй кружке, он спохватился и спросил Леню:
– Ты ведь без спросу пошел из дома не для того, чтобы меня, старика, слушать. Что у тебя случилось?
Пришлось Лене и Бабаю рассказать про свою беду о заскучавшем воробышке, к которому он привык, подружился и хочет помочь, чтобы тот опять стал веселым. В конце своего печального повествования вытащил кусочек хлеба и объяснил Бабаю, что он хотел обменять свою порцию хлебушка с какой-нибудь лошадью на овес для воробья, но у них в кормушках ничего нет. Старик внимательно выслушал, молча взял Леню за руку и повел из кладовки в конюшню. Показывая на щебечущих воробьев, спросил:
– Как, на твой слух, они весело разговаривают между собой?
– Да! Мой воробей так же сначала со мной разговаривал, и голос у него был звонкий.
Бабай открыл дверь из конюшни, показал на кучу сена, приготовленного Для раздачи, вокруг которого прыгало много чирикающих между собой птиц.
– Леня! Эти ведь также не скучают?
Ленино молчание было согласием.
– Птицам тяжело зимой, но веселые они от того, что на свободе. Летят, куда хотят, и никто их не держит в коробке. Простор им нужен, сынок, размах для крыльев. Отпусти воробья.
– Я отпущу его, Бабай, вот только теплей станет.
Лицо старика расплылось в улыбке, морщины разгладились. Положив Лене на голову теплую ладонь, велел кушать хлебушек самому, а овса он ему немножко даст. Но чтобы никто не узнал. Через некоторое время qh вынес завязанный в тряпочку сверток. Вместе спрятали под рубашку, тепло распрощались, и Леня заторопился к своему другу поправлять настроение. На проходной попрощался с тетей Нюрой и зашагал в сторону своих бараков. У железнодорожного переезда увидел стоящий студебеккер с наращенными, над бортами решетками из досок, а за ними плотно сидящих заключенных и, как положено, у кабины, отгороженные от заключенных, несколько автоматчиков. Еще один солдат копался в моторе.
Навстречу, вырастая на глазах, шел лесовоз, у которого, видимо, отказали тормоза. Пытаясь объехать машину с зэками, он свернул на обледеневшую обочину. Тяжелую машину потянуло по льду – слишком крутой уклон. Лесовоз стал медленно, медленно клониться на сторону студебеккера. Из-под капота выглянуло вмиг побелевшее лицо водителя, его как ветром сдуло в сторону. Лесовоз упал на кабину, слышно было, как заскрежетал металл, бревна посыпались на дорогу, взвизгнули охрана и заключенные. Раздалась автоматная очередь. Конвой опытный, прогремела команда:
– Все с машины через задний борт!
Горохом посыпались из кузова прямо в лужу зэки.
Следующая команда еще более властная:
– Ложись!
Над головами на секунду замешкавшихся зэков прогремели автоматные очереди, все мгновенно легли в ледяную воду. Кое-кто из лежащих попытался отползти немного в сторону, где меньше воды, но прогремели еще выстрелы и возгласы энкавэдэшников:
– На нервах, контра, играете? Всем лежать смирно!
Из разбитой кабины лесовоза выполз водитель, из-под черного бушлата которого выглядывала тельняшка. Он в бога и черта костерил энкавэдэшную машину, загородившую проезд. Такую дерзость мог себе позволить только вольный человек. Конвой успокоился, убедившись, что это не нападение, а авария. Лежащим приказали подняться и колонной двинулись в находившуюся неподалеку зону, а Леня, оглохший, напуганный от выстрелов, припустил в сторону своего барака.
Дома, протягивая тоскующему воробышку овес, просил его поесть. Воробей, чтобы не обидеть Леню, клюнул несколько зернышек и опять молча насупился, отвернувшись в сторону. Леня зашел с другой стороны. Воробышек возмущенно пискнул, требуя, чтобы его оставили в покое, наедине со своими мыслями, перелетел на перегородку, втянул голову и больше ни на какие просьбы своего друга не реагировал.
Вечером мама начала стыдить Леню:
– Ты говоришь, что он твой друг. Разве друзей можно держать в неволе? Он погибнет от тоски без своих, его где-то мама ищет, переживает. Ты забыл, как плакал без меня? Отпусти его, сынок, на свободу.
Ночью Лене приснилось: прилетели к окошку воробьи, а с ними и родители воробышка, и ругали его по-воробьиному за то, что держит в неволе их сына и друга.
Назавтра был выходной. Все были дома. Погода стояла безоблачная. Весеннее солнышко прогревало барак своими лучами, даже сквозь окошко чувствовалось тепло.
Мама сорвала с заклеенных окон бумагу, открыла форточку. Леня, встав на подставленную табуретку и держа в руках воробышка, посадил его на край рамы, сказал дрогнувшим голосом:
– Ладно, лети, но нас не забывай. Чуть чего – прилетай обратно. И разжал ладони. Попав под струю весеннего воздуха, воробышек опешил, крутнулся на месте, осмотрел улицу, повернулся, звонко, чтобы все слышали, взволнованно сказал по-птичьи:
– Спасибо за хлеб-соль и за приют.
И выпорхнул на волю.
Долгое время Леня скучал по своему другу. В каждом пролетавшем воробье он пытался узнать своего приятеля, но все они были похожи друг на друга, как соседские близнецы в одинаковой одежде. На Леню они внимания не обращали, переговаривались, летая по своим воробьиным делам.