Но Дюрыгин запротестовал, мол, надо совершенно юную, чтобы на вид казалась еще моложе невесты и тем самым вызывала бы некий особый сексуальный восторг у ценителей юной нетронутой красоты.
Свидетельницу такую подобрали, что тюменские спонсоры тут же поклялись всеми своими нефтяными вышками, что после шоу непременно увезут ее к себе в Тюмень и там все на ней женятся. По очереди. Сперва самый главный, потом разведется и отдаст тому, что пониже рангом, потом и тот разведется и отдаст… И так далее. Это шутки у них такие тюменские были.
Ирма появилась в студии за час до начала съемок.
– Ты чегото рано сегодня, — нараспев сказал Мотя.
– А это потому, что я теперь не звезда, — с горечью сказала Ирма, — была я звездой, опаздывала на час или на все два, и массовка меня дожидалась вместе с режиссером, а теперь я статистка, теперь я должна за час приезжать и сама буду теперь звездочек ждать, покуда они там опаздывать со своими капризами будут.
– Да рано ты себя списала, — примирительно сказал Мотя, — ты еще им и нам всем покажешь.
– Что я покажу? — хмыкнула Ирма. — Грудь свою покажу? Так и видели уже…
– А я както пропустил, Ирмочка, я бы поглядел, — осклабился Мотя.
– Теперь и отныне только за деньги, — жестко сказала Ирма, — потому как в любовь больше не верю.
– А у меня невеста моя в автокатастрофе разбилась, — некстати вдруг сказал Мотя.
Помолчали.
– Это ведь я ради нее в поход матросом пошел, чтобы себя изменить, чтобы как морской волк у Джека Лондона, понимаешь?
Ирма не ответила. Она думала о своем.
– Ирма, ведь не каждая женщина может так вот, такого как я настолько расшевелить, настолько достать, что захочешь вдруг ради женщины изменить все в своей жизни, — сказал Мотя, — а вот она смогла меня достать.
Ирма равнодушно поглядела на Мотю. Он плакал. Большие крупные слезы катились из его глаз.
* * *Пронести пистолет через рамку мимо милиционеров? Но она никогда через рамку не ходила. Милиционеры ее знали и пускали сбоку.
Но сегодня, на всякий случай, чтобы не рисковать, она прошла через шестой подъезд, где рабочие ходят… И пронесла.
Теперь надо заменить стартовый пистолет на папин револьвер с табличкой «Товарищу Вальберсу от Генерального секретаря…»
* * *Агаша была в белом платье на кринолине. «Ах, как бы я смотрелась в свадебном, — думала Ирма, глядя на Агашу. Она критически разглядывала свою соперницу. — Хм, и грудь у меня красивее. Больше и красивее. Кабы Дюрыгин не был таким идиотом и женился бы на мне, я бы тоже выбрала платье длинное, но шелковое и с оттенком, как у фламинго, не совершенно белое, это слишком безвкусно и попростолюдински, а выбрала бы в цвет тонкой розовой утренней зари… И непременно с глубоким декольте. Было бы на что поглядеть! А то у этой… — Ирма немного сбилась мыслями, подыскивая слово. — У этой малышки и подержаться не за что».
Ирма тоже слыхала, что рекламодатель, производитель белья, предложил Агаше сняться с Дюрыгиным в сцене первой брачной ночи. «Вот тоже дура, — думала Ирма, — я бы отказываться не стала».
По скрипт-сценарию стартовый пистолетик Ирма достанет из белой меховой сумочки. Не носить же его в руке или на бедре, как это делают ковбои! Наряд у Ирмы был варьетешный, аля Мулен-Руж — голые ноги, глубокий вырез, шпильки и перья на голове.
Стартовый пистолетик уже час как валялся в урне для использованных бумажных полотенец в уборной, а на его месте в сумочке лежал револьвер бывшего дивизионного комиссара Вальберса…
Ирма вспомнила, как они с папой стреляли из его пистолета на даче в Лиелупе. Была уже осень. Пляж Рижского взморья был пуст. Только чайки парили в потоках сильного свежего бриза с брызгами.
Они любили бросать чайкам хлеб, так что те на лету хватали его. Они с папой и с дядей Яном Карловичем. Тогда дядя и папа дали пострелять Ирме.
Собрали несколько пустых бутылок из-под любимого папиного латышского кальвадоса «Дзинтарс», поставили их на краю пляжа, чтобы пули улетали в море и не могли бы никого поранить, и принялись стрелять. У маленькой Ирмы тогда закладывало ушки и она боялась. А папа и дядя Ян Карлович смеялись…
И еще она вспомнила, как папа рассердился, когда дядя Ян Карлович пожаловался ему на Ирму, что та поотрывала всем куклам головы.
– Нехорошо мучить куколок, — сказал папа.
– А людей хорошо? — спросила тогда Ирма…
* * *В первый дубль Ирма не решилась.
Вышла к декоративной белой лестнице, покачивая павлиньим хвостом и перьями на голове, вышла и встала как будто начинающая.
– Ирма, в чем дело? — закричал раздосадованный Мотя. — Что, трудно вынуть пистолет, сказать «на старт, внимание, марш» и выстрелить? В чем затык?
Эх, знал бы Мотя, в чем затык, не стал бы так возмущаться.
– Так, снова выходим к лестнице в никуда, выходим, выходим, идем, достаем пистолетик, а жених с невестой уже стоят… Так, а это что еще за пистолетик такой? Откудова он взялся? Кто отвечает за реквизит?..
Ирма читала про Далиду.
Когда та решила покончить самоубийством, она нарядилась и красиво разлеглась на кровати. Настоящая актриса в самый торжественный момент своей жизни хотела выглядеть очень красивой. Она знала, что фотографыпапарацци запечатлеют ее, лежащей в номере отеля. Холодную, мертвую, но красивую.
Ирма тоже думала об этом.
Куда стрелять?
В голову?
Но она слыхала, что пуля может изуродовать голову, буквально снести полчерепа.
Нет, это неэстетично.
Папа, латышский стрелок, рассказывал, что товарищ Серго Орджоникидзе стрелялся в грудь. Знал, что Сталин будет целовать его в гробу, и понимал, что изуродованная голова может быть неприятна товарищу Сталину.
«Только не в грудь, — думала Ирма. — Грудь моя слишком красива и слишком хороша, чтобы портить ее дыркой из револьвера».
Мотя уже шел к ней, в глазах его она увидела удивление и еще чтото непонятное.
Ирма приставила дуло себе под левую грудь, чуть ниже, потом направила револьвер немного вверх и наискось, туда, где по ее мнению, было ее сердце.
Бах!
Снято!!
Всем спасибо!!!
Массовка и артисты свободны.
Санитаров и носилки в студию!
(из не вошедшех в передачу об Агаше кадров, снятых скрытой камерой по заданию Джона Петрова)
Кадр 1
Человек, похожий на Махновского: А если в лайвшоу будет убийство?
Человек, похожий на Дюрыгина: Нет, наше законодательство еще не созрело, зарубят…
Человек, похожий на председателя «АлексБанка»: А ведь хорошие деньги можно сделать…
Человек, похожий на Махновского: Ребята, не забывайте, я сам законодательство…
Человек, похожий на Дюрыгина: В принципе, можно подсуетиться, подогнать рекламных спонсоров…
Человек, похожий на председателя «АлексБанка»: Можно…
Человек, похожий на Махновского: Не фиг делать…
Кадр 2
Женщина, похожая на Ирму Вальберс: Меня точно оправдают, сто процентов?
Человек, похожий на Дюрыгина: Стопудово, мамой клянусь, знаешь, каких Игорь адвокатов притянет…
Женщина, похожая на Ирму Валвберс: А как моя карьера потом?
Человек, похожий на Дюрыгина: Дурочка, что ли? Через два года суперпупер звездой будешь, а через пять лет еще поди на президентских выборах выставим тебя.
Женщина, похожая на Ирму Вальберс: Шутки шутишь…
Человек, похожий на Дюрыгина: Не шучу, дело говорю…
Кадр 3
Человек ни на кого не похожий: Денег привезли.
Человек, похожий на очень известною человека: Как просили…
Человек ни на кого не похожий: Это хорошо…
Кадр 4
Баринов: Ругать телевидение глупо, отец Николай, телевидение — это жизнь, а вы ведете себя так, как поступил греческий царь, что велел высечь море…
Отец Николай: Это вечная борьба добра со злом.
Баринов: Телевидение — это не зло, это явление природы, как ветер, как волны на море…
Отец Николай: Вашими устами бес говорит…
Баринов: Все в жизни меняется, изменится и ваше мировоззрение, вот увидите…
Отец Николай: По вашей логике и в православном храме появится священник — женщина, как в какойнибудь англиканской церкви. Вы так далеко с вашей логикой уйдете…
Баринов: А вы с вашим упорством никуда не придете, поймите вы… телевидение это не зло, а явление природы, это часть жизни, причем уже неотъемлемая, зачем же с нею бороться, с жизньюто?
Отец Николай: Такие, как вы, привели Россию к гибели в начале двадцатого века, а потом вехи сменили…
Баринов: Может быть, может быть…
Резюме автора:Каждый человек имеет право на пятнадцать минут славы.
Энди УорхоллКаждый человек имеет право на сто дней настоящего счастья.