И сразу скажу, не прогадал. Нашим шофером оказался молодой красавец-турок Мусса, а за нашими с Муссой спинами оказались две роскошные девицы из Екатеринбурга, в шортиках, в кепочках и в чем-то имитирующем коротенькие пляжные маечки. Люда и Катя. Мусса, естественно, очень старался впрыснуть адреналинчику в кровь барышням, девицы сзади счастливо верещали, я же, как «олд мэн», не слишком склонный к «быстрой езде» — наездился, знаю, — попытался слегка окоротить пыл шофера. Мусса ответил мне вдруг фразой из комариной телерекламы: «Уважаемый, не волнуйся. Я не камикадзе. И девочкам скажи, чтоб боялись спокойно».
После чего его имитация лихости и рисковости мне уже нравилась. Люблю артистизм.
Выехали мы на четырех машинах. На двух — русские, на двух, естественно, немцы. И вот как раз у немцев в каждой машине оказалось по потенциальному водителю. То есть двое с правами. Отец и сын. Остальные — фрау средних и выше лет — на руль не претендовали. Отец был типичный, насколько я понимаю, немецкий папа: высокий, сухощавый, волосы бобриком, очочки, узкие губы. Сын имел еще более арийскую внешность — долговязый, худой, беловолосый (тоже стриженый), нос прямой, конопушечки на лице и уши в стороны торчат, только вот кадык на длинной шее немного портил внешность. Лет двадцати, не больше. Поэтому, наверно, он здесь с папой. Мамы, если учесть последовавшее далее, слава богу, не было. Возможно, в Кемере осталась, предоставив мужские забавы мужчинам.
Мальчик сидел отдельно от папы, в другой машине, и косил глазом в нашу сторону, стараясь, как ему казалось, делать это незаметно. Но екатеринбургские барышни сосредоточились на нашем джигите — ручки клали ему сзади на плечи, по плечам и спине хлопали, когда наша машина вдруг начинала вилять, проваливаться и взлетать на полудекоративных колдобинках.
После очередной остановки — для фотографирования величественной панорамы гор и ущелья под нами, — когда мы начали снова рассаживаться в свои джипы, мальчик вдруг оказался за рулем. Тут же подошел его папа, сказать что-то типа: сынок, ты хорошо подумал? Но дело в том, что машина, в руль которой уже вцепился мальчик, стояла бок о бок с нашей, а девицы в этот момент, отклячив попки, втирали себе в спину крем от загара, так что думать о чем-либо мальчик уже просто не имел возможности. Он яростно дернул головой: отвали, батя, не позорь. И на что-то такое в машине нажал. (Поскольку сам я не вожу и техническую сторону произошедшего прояснить не в состоянии, то буду описывать как дилетант-потребитель.) Машина с немцами зарокотала, дернулась, остановилась, потом снова взревела и рванулась, точнее, прыгнула вперед. Сидевший рядом с мальчиком турок-шофер что-то выкрикнул и потянулся руками к рычагам, но было поздно, — странно вильнув, джип тут же задрал нос, перескочил кюветик, подпрыгнул удивленно и, оказавшись на откосе, забуксовал и медленно, боком, начал сползать по откосу. Немки за спиной водителя-лихача взвизгнули. Одна из них метнулась из машины — на волю, к жизни, — но, зацепившись в полете ногой за борт машины, рухнула на щебенку возле колеса машины, тут же заглохшей и замершей от испуга. Турок-водитель, лежащий боком на мальчике, уже держал рычаги.
Настала тишина. К машине и лежащей женщине бежали немцы. Мальчик выпрастывал свои несуразно длинные ноги наружу, потом как-то неуверенно спрыгнул, сделал несколько шагов и остановился спиной ко всем нам. Женщину поднимали, у нее оказалась разодранной коленка, но все остальное, судя по темпераменту, с которым заклокотала в ее горле немецкая, и сильная, надо полагать, речь, — осталось цело. К сыну решительной походкой двинулся папа — для вразумления. И тут в скорбной тишине грохнули за моей спиной екатеринбургские барышни: «Не… Лю… Лю… дка… ты… ы… видала?..» — они икали от смеха, колотясь головами о наши с Муссой спины. «Герлз хэв грейт шок», — попытался я оправдать их под возмущенными взглядами немцев.
Несчастный джип, ведомый турком, чуть съехал вниз по откосу и начал делать плавный разворот, набирая скорость и нацеливаясь на дорогу. Ситуация разряжалась на глазах.
— Вы что, девки?! Стыда у вас нет, — развернулся я к ним. — Это ж мальчик перед вами хотел покрасоваться.
— А то мы слепые, да? Не, а чо, покрасовался. Классно.
Папа все еще что-то выговаривал сыну, красные уши которого уже просто дымились.
— Девочки, ну нехорошо так. Он молоденький. Пылкий. Глаз на вас положил. Разве ж так можно, — увещевал я красоток. — Где же ваша всемирная отзывчивость?
И вот что-то произошло. У девушек изменились лица.
— Это вы о чем?! — в голосе у Люды зазвучал металл.
— Да не я это. Не я! Это Достоевский, писатель наш великий сказал. Ему удалось обнаружить в русских всемирную отзывчивость.
— Он что, и в этом понимал? — хмыкнула Катя.
Похоже, лажанулся я с классиком. Не учел некоторых особенностей аудитории.
— Ну, девушки, вы уж извините, если что не так.
— Да ла-а-дно. Все вы… — договаривать Люда не стала.
Но на следующей же стоянке, где нам показывали каскад водопадов, а мы поднимались и опускались по камням и деревянным лесенкам, на Люду при спуске с не слишком высокого камня напала вдруг непреодолимая боязнь высоты. И с трогательной девичьей беспомощностью пропела она случившемуся рядом белобрысому пареньку: «Плиз, хелп ми!» Мальчонка, державшийся подальше от ковыляющей немки, окруженной подругами, то есть гулявший в сторонке вообще от всех, ушам не поверил. Он тупо уставился на девицу. «Хелп ми», — уже требовательно повторила та, и парень сорвался с места. Сначала он спустил ее, потом подругу ее Катю. Потом он снимал их уже со всех больших и маленьких возвышенностей. Теперь во время остановок они гуляли втроем. Согласно о чем-то ворковали. Во время обеда сели за отдельный столик втроем. Немецкий папа был задумчив.
А потом я заметил, что мальчик, оказывается, не такой уж и лопушок. Скрывалась в нем, оказывается, и мужская стать, и даже как бы — нагловатость. Девиц он уже уверенно держал за талии и громко, не обращая внимания на соотечественников, выпевал имя Люды как «Мил-ля!».
Для меня все это кончилось печально. На предпоследней остановке девицы обратились ко мне с просьбой: «Не могли бы вы пересесть в джип Мартина? Мы договорились с Муссой, и он даст Мартину порулить. Мартин на самом деле водитель классный, у него дома свой спортивный «сааб»… Ну какая вам разница? Сами говорили: людей надо жалеть».
Обратный путь я совершал рядом с турком-водителем на немецкой машине. Дамы за моей спиной — раненая и ее подруга — хранили ледяное молчание, даже между собой не переговаривались. Ну а мимо нашей машины, то отставая, то обгоняя, проплывал джип, за рулем которого гордо сидел Мартин, и на плечах его лежали руки Мил-ли (Катя держалась за Муссу). И они чего-то кричали друг другу. В эти минуты я ощущал наплывающую на меня сзади волну ненависти двух поруганных немок как некую физическую субстанцию.
…Вот и цитируй девицам классиков.