Когда Наташа узнает, как долго я воспевал другое имя и облик, мне, возможно, предстоит объяснение с ней. Однако что касается ревности, то тут я, пожалуй, лучше промолчу. Такому малоизученному явлению, так же, как и открытию Лолы, необходимо посвятить отдельную книгу. Чтобы выйти из сложной ситуации, скажу Наташе, будто причина не в Лоле, а во мне самом. Я очень настырный человек и никогда не бросаю начатого дела, даже если оно обладает свойствами больного зуба.
В компании моих друзей наступил кризис позитивизма, требующий пояснения, что лунарь это древний предок фонаря, а не астроном, наблюдающий Море Спокойствия. Вчера Юрий вышел из комнаты и смотрел, как я орудую кисточкой, рисуя на двери номер своего апартамента. «Окся на подготовительное отделение в МГУ поступила, — сказал он. — Ей там общагу дали». — «Так это же прекрасно, Юра», — капая краской ему на ботинок, ответил я. «Прекрасно, только ума не приложу, в какой из двух бастилий нам теперь жить». Ян ходит повсюду с томиком Гумилева. Читатель дал Соне слово, что бросит курить, и мучается, что не может его сдержать. Вот только разлюбезный мой Николай Поваренков исчез, не оставив следа.
В институте прежняя чересполосица гула и тишины. Во время одного из перерывов, еще в начале сентября, я увидел Аллу, девушку, которой собирался звонить в тот далекий ноябрьский день. Неожиданно появившаяся Лола завладела моим воображением, и я про все забыл. Нынче Лола в отставке, а Алла, проходя мимо, всякий раз бросает на меня внимательный быстрый взгляд, видимо стараясь припомнить, откуда ей знакомо мое лицо. А может, повелевает подойти и вновь представиться. «Отрекомендоваться», как сказала бы мадам Грушецкая, в чьем лексиконе немало уместной архаики. Прошло два года, но Алла мало изменилась: тот же вызов во взгляде, те же маленькие ушки, за которые хочется ущипнуть, прежний тон губной помады.
Однажды на большой перемене Алла стояла с подругой около автомата, продающего глазированные пирожки, и вновь поглядывала на меня. В ответ я мысленно водил себя строем, заставляя не обращать на нее внимания. И чем труднее ей давалось деланое равнодушие в мой адрес, тем сильнее я укреплял себя на позиции отказа. «Знай, Алла, что ты принесена в жертву ради восковой Лолы, хотя в исчезновении живой Лолы ты не виновна». Ой! Что это такое? Чьим это поганым голосом я сам с собой неожиданно заговорил? Откуда он ни с того ни с сего взялся, ведь я давным-давно его не слышал, и вот-те здрасьте — рвется изнутри навстречу проталкиваемому в рот бутерброду с сыром. Черта с два — извиняюсь, опять старая привычка называть всех по именам — словом, не позволю сбить себя с панталыку. Я обознался, девушка мне не знакома. О каком сходстве я могу говорить по истечении двадцати пяти месяцев! Сейчас подойду и узнаю ее имя. Наверняка окажется Ольга или Надежда. Ушла, не успел. Это тоже подтверждение моей правоты. Похоже, что с того момента, когда я на бегу выронил принцессину визитку на снег, фатум вообще начал терять ко мне всякий интерес, поэтому никакая она не Алла, и во взгляде ее не столько персональная симпатия, сколько неосознанное любопытство и интерес ко всем новым людям. Я сам был таким на первом курсе, да и сейчас не сильно переменился.
Бестия все-таки наносит мне повторные визиты. Ведет себя довольно скромно и сокрушается, сидя в неосвещенном углу комнаты: «В последнее время все больше чешу». — «Thank God for darkness», — отвечаю я ему.
Сегодня пожаловали иные гости. Все боги финала собрались и шепчут над моей кроватью: «Пора вставать, мы готовы вплести мемориальные ленты в последние строки твоего бессмертного произведения». — «Вы уверены, что оно будет бессмертным?» — недоверчиво спрашиваю я, не открывая глаз. «Поднимайся, — поторапливают они, — ты сам все увидишь!»
«Считаю, что девочка с персиками выглядит намного краше на стене „Розмари“, чем на задворках родной речи», — начинает один из них, пока, балансируя на одной ноге, я одновременно надеваю рубашку и джинсы. «Чай поставить?» — интересуюсь у них.
«Да, друзья, сожалею, но выпить недорогого и хорошего кофе стало решительно негде. Вы слышали, что орел с улицы Горького, ныне она, кажется, Тверская, вернулся обратно на польско-немецкую границу? К счастью, он избежал истребления вместе с безымянным кафе, которое не могло летать, подобно Лапуте, и было закрыто вслед за бывшим по соседству рестораном „Якорь“ — в силу своего названия тем более бескрылым. Ах, чуть не забыл, Антон, — мадам Грушецкая передает тебе свой вулканический привет, других у нее в тот момент не было. Надеюсь, ты помнишь, о ком идет речь».
«Конечно! Спасибо! Ее смешная наука сидит в моем мозгу прочно, точь-в-точь как фраза „дочь полкового комиссара“. Только объясните мне, пожалуйста, почему мадам, желая сказать „манеры“, всегда говорит „маневры“».
«А почему ты однажды сказал, что у коня голова неправильной формы?»
«Не помню. Дайте-ка сообразить».
«Ладно, не беспокойся. Кстати, здоровье твоей золотой рыбки хорошо. Племянник каждый день ходит с ней на прогулку: сажает ее в банку и гуляет во дворе, показывая ей качели и подорожник».
Я усаживаюсь за стол, собираюсь начать писать, но решаю все-таки сначала умыться, а потом приготовить чай. Когда возвращаюсь, в комнате уже никого нет — все отлучились по своим делам, милостиво предоставив мне право досказать наш разговор в форме монолога. Можно подумать, я мастер произносить монологи.
Вообрази себя кем хочешь. На голове шляпа с пером, тускло сияет изумруд на пальце, ноги, как пружины, и нос в табаке. Веселым карнавалом с шутихами, выстреливающими последней чепухой жизни, заканчивается юность, изменчивый критерий истины. Наконец-то мне становится легко, и здесь, по меньшей мере, две причины: первая — близящееся свидание с Наташей, до которого остается двадцать минут, так что мне самому вот-вот пора уходить, а вторая, ее можно назвать окончательным доказательством бытия кыс тагары или, для верности новому слогу, истекшей приметой моего взволнованного неразумия, это вот она — долгожданная финальная точка
Примечания
1
Друзья, никому ни слова (франц.).