— Ты что, *ука?! — голос был резкий.
Джим не мог произнести ни слова, явно наступал конец света. Его рука замерла, где была. Боб оттолкнул его, но не мог двинуться.
— Отпусти меня, гомик вонючий.
«Нет — это кошмарный сон, — подумал Джим, — ничего такого быть не может».
Но когда Боб с силой ударил его кулаком в лицо, боль привела его в чувство. Джим отодвинулся. Боб вскочил на ноги, он стоял у кровати, пьяно раскачиваясь, непослушные пальцы боролись с пуговицами шорт.
— Убирайся отсюда к чертовой матери, — крикнул он
Джим дотронулся до лица, там куда пришелся кулак. Голова у него все еще гудела от удара.
— Кровь идет или нет?
— Пошел отсюда вон, понял?
Боб сжав кулаки двинулся на него, готовясь ударить еще раз. Внезапно ярость, смешанная с желанием охватила Джима и он набросился на Боба. Сцепившись они упали на кровать. Боб был силен, но Джим был сильнее. Они боролись задыхаясь и сопя, колотя друг друга руками и ногами. Боб был слабый противник против Джима. Кончилось тем, что Боб оказался на животе с завернутыми за спину руками. Он был весь потный и стонал. Джим посмотрел на беспомощное тело, и его обуяла невыносимая злость. Он намеренно еще сильнее заломил руку Боба, тот вскрикнул. Его боль подхлестнула Джима. «Что делать?»— Джим наморщил лоб. Выпитое мешало ему сосредоточиться. Он взглянул на тяжело дышащее тело под ним: широкая спина, разорванные шорты, длинные мускулистые ноги. Еще одно последнее унижение. Свободной рукой Джим стащил с Боба шорты, обнажив его белые упругие ягодицы
— Господи, — простонал Боб, — нет, не делай этого.
Закончив он некоторое время лежал на неподвижном теле тяжело дыша, опустошенный, осознавая, что дело сделано, круг замкнулся. Наконец Джим встал, Боб не шелохнулся. Пока Джим одевался, он лежал лицом вниз, уткнувшись в подушку. Потом Джим подошел к кровати и взглянул на тело, которое он с таким постоянством любил столько лет. Неужели это все? Он положил руку на потное плечо Боба, Боб отстранился. Со страхом, с отвращением? Теперь это не имело значения.
Джим прикоснулся к подушке, она была мокрой. Слезы? Прекрасно. Не говоря ни слова Джим подошел двери и открыл ее. Он еще раз оглянулся на Боба, потом выключил свет и закрыл за собой дверь. Он вышел из отеля и зашагал по улице. Ему было абсолютно все равно куда идти. Долго он шел без всякой цели, пока, наконец, не оказался перед одним из многих баров, куда приходят мужчины в поисках мужчин. Он вошел, готовый пить до тех пор, пока этот кошмарный сон не кончится.
Глава 11
Было поздно, очень поздно. Он снова начал все забывать, только большим усилием воли удалось ему вспомнить, что с ним случилось. Теперь он не чувствовал сожаления. Ничего. С Бобом покончено раз и навсегда. Он подозвал бармена, тот подошел.
— Еще одну?
Джим кивнул. Голова у него была необыкновенно тяжелой, кивни он посильнее и отвалится:
— Еще одну.
Потом к его столику подошел человек с темными усиками и бегающими глазами.
— Вы позволите присесть? Можно купить вам виски?
— Как хотите.
— Теплая нынче стоит погода, правда? Я-то из Детройта, а вы откуда?
— Забыл.
— Извините, если вмешиваюсь. Совсем не хочу показаться назойливым.
— Ничего, — Джим был рад, что рядом с ним кто-то сидит, кто-то разговорчивый. Звук слов успокаивал его, если не вникать в их смысл.
— Большой город, правда? Я здесь уже, наверное, две недели, но все равно кажется, так еще ничего и не видел. Он гораздо больше, чем Детройт, и ощущение такое, что здесь есть все. Я еще никогда не видел столько всего. Вы здесь работаете, если не секрет?
— Работаю.
Интересно, сколько времени понадобится бармену, чтобы принести виски? Он не сможет восстановить контакт ни с реальностью, ни даже с ирреальностью, пока не выпьет еще. Неожиданно перед ним появился стакан. Джим сделал глоток. Холодно — горячо, холодно-горячо. Так и должно быть. Он посмотрел на маленького человечка рядом. Он спрашивал себя, слышал ли он вопрос и забыл его или просто не слышал.
— Вы что-то сказали?
— Я только спросил, живете ли вы в Нью-Йорке.
— Да.
— Теперь следующий вопрос.
Ритуал всегда один и тот же.
— Вы живете с семьей?
— Нет.
— Значит вы не женаты?
— Нет.
Джим решил немного поиграть, сначала завлечет этого коротышку, а потом изобразит гнев и напугает его, вот будет смеха.
— И я тоже не женат, я всегда говорю, что дешевле покупать молоко, чем держать корову.
Человечек выдержал паузу, ожидая смеха или согласия. Он не дождался ни того, ни другого.
— Тут, наверняка, есть немало хорошеньких девушек, — он подмигнул Джиму. — У вас тут, наверняка, тоже есть девушка?
— У меня нет девушки, — Джим подавал коротышке надежду.
— Странно, у такого молодого парня и нет девушки. Вы служили в армии?
— Да.
— За океаном?
— Да.
— На Тихом?
— Да.
— А в каких войсках?
— Я был летчиком, — солгал Джим. Ему нравилось выдумывать для себя новые личины.
— Наверное, это очень опасно? Я всегда говорю, что мы должны поклониться нашим летчикам, потому что они рисковали больше всех. Они заслужили самых больших наград. Да, сэр, если бы мне позволили служить, — но у меня, к несчастью, только одна почка, — я бы пошел только в ВВС. Наверное там у вас на базе медсестричек хватало, а?
— Да.
— Среди них попадаются такие прехорошенькие, да?
— Да.
— Наверное трудно приходится, когда поблизости нет женщин. Я знал одного солдата, который рассказывал, что целый год провел на острове, где женщин не было вовсе, только другие солдаты. Так вот, он мне сказал, что они даже начали друг на друга поглядывать, я хочу сказать, солдаты.
Человечек со значением посмотрел на Джима.
— Да, — сказал Джим и сделал еще один глоток. В желудке у него разлилось приятное тепло. Вот только колени были словно чужие. Тут коротышка придвинул свою ногу к его. Джим намеренно приподнял свою и, выдержав паузу, с силой опустил ее на ногу коротышке.
— Ой, извините, — сказал Джим. Чужая боль была ему приятна.
— Ничего страшного, — сказал коротышка. Они замолчали. Джим пил, а коротышка нервно пожевывал кончики своих темных усов.
— Вы, наверное, один живете?
— Да.
— Вам, должно быть, одиноко, я вот в Детройте живу с матерью, а вообще-то я бухгалтер, работаю в одной фирме. Там у нас хорошо, мне нравится ходить на работу. Я у них уже десять лет работаю и знаю там всех и каждого, и всех стараюсь любить. А глава фирмы зовет меня Уолтер. Это мое имя — Уолтер. А ваше как, если позволите?
— Герберт.
— Красивое имя, — сказал Уолтер. — Мне нравятся имена, начинающиеся на «Г». Так вот, в фирме, где я работаю, я знаю кучу народа, но когда работа кончается, я всегда думаю, как это ужасно одиноко возвращаться домой, зная, что тебя никто не ждет. Вот почему я предпочитаю жить с матерью. Ей семьдесят два, но она все еще полна энергии. Я только надеюсь, что в ее возрасте буду таким же. А вам, Герберт, сколько лет, можно узнать?
— Двадцать один.
— Бог ты мой, совсем еще молоденький! Эх, если бы мне было столько же. Нет, правда, вот только еще при этом если бы я знал все, что знаю теперь. Нет, вы, конечно, для своего возраста немало уже повидали. Я-то в ваши годы никуда не ездил, так что вы, наверное, на всех этих делах собаку съели.
— Что съел?
— Собаку.
— Какую собаку?
— Это просто так говорится, я хотел сказать, что у вас богатый жизненный опыт, в армии и вообще.
Джим допил остатки виски, и коротышка тут же предложил купить ему еще одну порцию. Джим разрешил.
— Вы сегодня, кажется, уже немало выпили, — сказал Уолтер.
— С чего вы взяли?
— Ну, просто мне так показалось.
Уолтер почувствовал себя неловко и замолчал.
— Кстати, — сказал он, — у меня есть бутылка настоящего шотландского виски в отеле, если хотите…
— Мне нравится здесь.
— Я просто подумал, что вы, может, захотите заглянуть на минутку, мы бы поболтали по приятельски. В отеле обстановка куда как лучше, чем здесь.
Джим в упор поглядел на Уолтера.
— Может, ты решил, что я профи? Может, ты решил, что я куда-то пойду с таким вот вонючим гомиком, как ты? Или ты надумал, если я нормальный, напоить меня и оттрахать в задницу?
Уолтер встал.
— По-моему, вы зашли слишком далеко. Если бы вы не были пьяны, то никогда такого бы мне сказали. Мне такого и в голову не приходило. Честь имею.
Уолтер ушел, а Джим принялся хохотать. Он смеялся на весь зал несколько минут, а потом замолчал. Ему захотелось плакать, выть, кричать, но бармен положил этому конец. Он подошел и сказал, что бар закрывается и пора уходить. Джим, пошатываясь, вышел на влажный воздух. Раннее утро, еще очень темно, не видно ни звезд, ни луны, в черноте сверкают только уличные фонари. Он неожиданно протрезвел, контуры зданий стали четкими, ясными. Теперь он точно знал, где он и кто он, и ему оставалось только продолжать и дальше, в том же духе, словно ничего и не произошло. Но, даже принимая это решение, он помнил пламя костра и рев реки.