Мне еще не приходилось оправдываться за фамилию. Я уже думал, как преподнести ребятам нашу семейную историю, так, чтобы не упоминалась стыдная правда про Хлопика, но раньше меня пребольно ударили сзади ногой прямо в копчик. Я нелепо вздернулся и схватился руками за ушиб, так и не выпустив пакет с батонами.
— Сма-а-чный поджопничек! — сказал кто-то.
Пацаны заржали. Очевидно, я выглядел смешно и жалко с руками на ушибленном копчике, с качающимся, как маятник, пакетом. Я обернулся и понял, что бил Шева.
— О, Герман щас заплачет, — прыснули на ящиках.
— Ну че, сука?! — Шева глумливо оскалился. — Деньги сюда давай! Остались после хлебушка?
В тот вечер я сам для себя выяснил несколько вещей. Во-первых, что со мной так нельзя. И второе — я умею бить.
Бросив батоны на землю, я засадил кулаком Шеве в лицо. Мне показалось, что я ударил хоть и несильно, но как-то твердо. Под кулаком хрустнуло, словно раздавилось яйцо. Шева прижал ладони к носу, закрякал как селезень и так, крякая, несколько раз быстро присел и встал, точно не мог без этого справиться с болью. Между его сложенных корзиночкой пальцев уже просочилась кровь. Едва Шева разжал ладони, она ручьем хлынула по подбородку на футболку.
В драку бросилось сразу несколько человек. Я отбивался, как умел, сыпал удары во все стороны, уворачивался. В меня даже толком не попали, только, пытаясь схватить за рубашку, оборвали «с мясом» нагрудный карман.
В этот момент старший парень скомандовал:
— Разбежались!
— Лещ, — вкрадчиво запротестовал его сосед, — он же Шеве хобот сломал.
— А Шева сам за себя отвечает, — возразил Лещ. — Э, мелкие, мне два раза повторять? Я сказал, разбежались!
Меня тут же оставили в покое. Троица, дравшаяся со мной, выглядела не лучше Шевы. У одного был разбит нос, у двух других заплыли глаза, алели пятна на скулах. Я, честно говоря, не ожидал, что смогу так за себя постоять.
Лещ с интересом осмотрел меня:
— Прямо не Рымбаев, а какой-то Рэмбо карманный.
— Подкачанный хлопчик, — заметил сосед Леща. — Ты не обижайся, Герман, — продолжал он радушным голосом. — Мы просто с тобой знакомились. Теперь видим, что к нам во двор приехал нормальный пацан, а не бздо. Ты Герман, а я Борман. Боксом, что ли, занимался, Герман? Выпьешь за знакомство? Давай, не стесняйся…
Я хоть и был обижен приемом, согласился. До этого я никогда не пробовал спиртного. Борман, протягивая мне бутылку, взобрался на бетонный брус. Конечно же, я не разгадал этого маневра. Едва я приблизился, Борман вдруг резко лягнул меня ногой под дых, быстро и хлестко, точно бил не ногой, а плеткой. Острый нос его кроссовка, казалось, достал до позвоночника. Я захлебнулся вдохом, согнулся, но все же не упал.
Борман выжидающе смотрел сверху вниз. Удар почти парализовал меня. Тело не двигалось. Я хотел что-то сказать, но голос тоже не подчинялся. Наконец я чуть справился с поломанным дыханием и прошептал:
— Это подло…
— А я подлый, — криво улыбнулся Борман, сунул мне бутылку и сказал: — Пей…
Кудрявый Лещ, глядя на него, одобрительно кивал:
— Не обижайся, Герман, теперь мы с тобой друзья, а Борман тебя для профилактики ебнул, чтобы ты не забывался и помнил, кто в доме хозяин. А так ты нам друг и карманный Рэмбо. Бери бутылку, он больше не ударит.
Я взял портвейн из руки Бормана и чуть отхлебнул. В горле стало горячо.
— На, покури. — Лещ протянул мне раскрытую пачку «Космоса». Я не курил, но, словноповинуясьвластному приказу, вытащил сигарету за рыжий веснушчатый фильтр.
Несколько минут Лещ спрашивал меня, из какого я города, кто родители, при этом он в глаза не смотрел, а вроде как играл с электронными часами, запуская в них одну за другой писклявые дурашливые мелодии.
Я отвечал коротко, потом затоптал окурок, подобрал растерзанный пакет с батонами и сказал, что пойду домой. Шева уже куда-то ушел, и вместе с ним еще несколько пацанов. Я думал, что они решили подстеречь меня где-то в гаражных закоулках и поквитаться за сломанный Шевин нос, но мне так никто и не встретился. Возле нашего двора росли яблони-дички, я сорвал несколько твердых кислых яблок, чтобы зажевать незнакомые горклые запахи портвейна и табака.
Родители, по счастью, не догадались, что я дрался. Свое опоздание я объяснил, сказав, что познакомился с ребятами из нашего двора, лазил с ними на гаражи и случайно, когда сползал с крыши, зацепился рубашкой. Мама лишь поохала над оторванным карманом и пошла за иголкой, а папа добродушно сказал: «Свинья везде грязь найдет!» — и на этом все закончилось.
В школе отношения с одноклассниками не задались. Всеми заправлял высокий и, наверное, симпатичный парень по фамилии Алферов. Он считался самым сильным, при этом учился на отлично, приходил школу в модной одежде — всякие курточки и джинсы, и за этим самовлюбленным шатеном увивались все девчонки.
Мне в нашем классе очень нравилась Наташа Новикова. Я даже не думал о том, чтобы подружиться ней — она была очень красивая. Помню, уже прозвенел звонок, я шел по ряду к своей парте, на какой-то момент поравнялся с Алферовым, он брезгливо оглядел меня с ног до головы и вдруг скривился: «Ой, фу-у-у…» — вытянув брезгливой дудочкой гласную «у», словно от меня чем-то воняло. Девчонки засмеялись, и Наташа Новикова тоже. И это было ужасно обидно.
Недавняя драка за гаражами точно освободила меня от какого-то внутреннего телесного зажима.
Я сразу двинул Алферову в челюсть. Он был длиннее меня чуть ли не на две головы, мой кулак пришелся ему в подбородок, второй удар левой в скулу развернул его, Алферов согнулся и как-то надолго замер. Я подождал секунд десять и понял, что он просто боится, что я ударю его еще раз, и потому благоразумно изображает этот скрюченный нокдаун. Злость моя прошла. Я украдкой посмотрел на Новикову, но не увидел ни восхищения, ни хотя бы удивления от моего мужского поступка, а лишь одно недоумение. В этот момент в класс вошла наша географичка и по совместительству классная руководительница Галина Аркадьевна — жгуче-чернявая тетка, поджарая, со звонким собачьим горлом. Я знал, что Алферов ее любимец. Услышав знакомый властный голос, Алферов медленно распрямился. Уголок его рта был густо испачкан кровью, будто он неопрятно давился вареньем.
— Женя, что случилось, кто тебя ударил?! — Географичка схватилась руками за его лицо и внимательно осмотрела, словно упавшую вазу. — Зубы покажи, зубы целы?! — Алферов послушно, как лошадь, задрал верхнюю губу. Потом, по чьей-то подсказке, Галина Аркадьевна кинулась ко мне, схватила за воротник, точно нашкодившего первоклассника, и начала трясти: — Как ты посмел учинить драку?! Отвечай!
Я тихо, но жестко произнес:
— Галина Аркадьевна, уберите от меня руки. — Мы встретились глазами, и она благоразумно отпустила мой воротник.
— Рымбаев, выйди со мной! — лающе скомандовала она.
Мы оставили за дверью гудящий класс, через полминуты мимо нас проковылял Алферов — наверное, в туалет или в медпункт.
Галина Аркадьевна проводила его поворотом головы, а затем сказала:
— Рымбаев! Без году неделя в новом коллективе — и уже драка… — Она сурово смотрела через увесистые стекла роговых очков. — Рымбаев, ты хоть соображаешь, что несколько минут назад ты зверски избил своего одноклассника?! Ты же мог его искалечить! — Она смерила меня критическим прищуром: — К сожалению, я понимаю причину твоей злобы — это зависть к более красивому, способному товарищу… — Поджала губы, покачала головой, словно действительно меня раскусила. — Растешь мерзавцем, Рымбаев! По-хорошему, мне надо было бы вызвать милицию…
Она говорила, а я читал в ее взгляде, что я более чем средний ученик, что у меня самые заурядные родители, и сам я низкорослый и невзрачный и оттого злой, и фамилия у меня Рымбаев. И еще я вдруг понял, какая она чудовищная махровая дура.
— Я не знаю, где ты раньше учился, но заруби себе на носу, — Галина Аркадьевна потыкала наманикюренным ногтем себе в горбинку на крупной переносице, — в нашей школе тебе никто не позволит хулиганить. Передай отцу, что я жду его в любой день на этой неделе…
Не скрою, избиение Алферова принесло мне некоторую популярность в классе. Ко мне не то чтобы потянулись, но отношение в корне изменилось. Алферов и его ординарцы подбивали класс на бойкот, но эта затея провалилась из-за того, что меня окружало не молчаливое презрение, а безмолвное уважение перед силой. Тем более вскоре на уроке физкультуры я подтянулся на турникесорок рази пробежал три километра с лучшим результатом по школе. Физрук не мог на меня нарадоваться и сказал, что отправит на районные соревнования.
После беседы с «классной» папа меня не ругал, но было видно, что он очень расстроен моим поведением. Ночью я слышал, как родители долго шептались, обсуждая мое будущее, и вздыхали.