Максим Кантор - Хроника стрижки овец. Страница 91

Отлично понимаю, что веду себя невежливо. Не обижаюсь, когда принимают контрмеры.

Художники постановили считать, что не существует такого художника. Зануда, закрашивающий пятиметровый холст человеческими фигурами, – это недоразумение. Договорились, что я – писатель, испытали облегчение. Просто есть писатель, который рисует.

Равным образом писатели договорились считать меня художником. Есть художник, который, между прочим, пишет толстые книжки, любопытный случай. Он не настоящий писатель, конечно. Потому что, если признать, что это вот – роман, то как же называть поток сознания про детство?

А потом появилось спасительное определение – оказалось, что я публицист. Но если спросят профессиональных зоилов, они растолкуют, что я не умею писать статьи.

В союзе писателей состоят писатели, в союзе художников варятся художники. Возможно, кружки единомышленников нынче иначе называются. Это системы договоренностей: сегодня считается, что три полоски – картина. Вам так удобно? Ну и хорошо.

Я ни в какой союз не вхожу, просто рисую и пишу.

Большие холсты, много красок. Толстые книги, много букв. И мыслей много, что совсем неприлично. Упрекают в длине романа и в размерах картины, хотя пишу сжато: просто очень о многом надо сказать, а никто не говорил.

Видите ли, способность писать картины и романы – это специальное свойство сознания, умение видеть мир цельно. Данное свойство сознания выражает себя, как платоновский эйдос, то красками, то словами, то звуками – если человек композитор. Действительно, редко бывает, чтобы один человек писал одновременно и картины, и романы. Видимо, от недостатка картин и романов в современном мире, мне было поручено заняться и тем, и другим одновременно.

Я рисую картины и пишу романы.

Вы – художники и писатели. А я пишу романы и рисую картины.