– А там что? – спросила Сара, усаживаясь на стул.
– Это я рисую, – ответила Марта.
– Покажи, – попросила Сара.
– Сама посмотри, – сказала Марта и принялась накрывать на стол для чаепития.
Сара подошла к мольберту, сняла мешковину. На небольшом холсте была нарисована её дочка. Её Дадулочка. От неожиданности и от восхищения Сара вскрикнула и отступила к столу.
– Марта, это очаровательно, – сказала она, – Дагмарка как живая на твоей картине. Ты великолепно рисуешь.
– Спасибо, – отозвалась Марта. – Меня в детстве хвалили и пророчили большое будущее. Но потом я вышла замуж, и как-то всё забылось. Не до рисования стало.
Сара принялась разглядывать картину более внимательно. Дагмар была на ней немного старше. И одета она была в тунику. Точнее, в балахон, похожий на тунику.
– Твоя дочка похожа на древнюю римлянку, – подойдя сзади, сказала Марта, – поэтому я и нарисовала её так. Тебе нравится?
– Нравится, – ответила Сара, – но почему на римлянку?
– Ну как же? – воскликнула Марта. – У неё благородный нос с горбинкой. Типично римский нос.
«У неё типично еврейский шнобель», – подумала Сара. А вслух сказала:
– Да, это у нас семейное – нос с горбинкой. Видимо, предки были из Италии.
Сели. Вдвоём попили чай. Пока Дагмар что-то чертила в углу на листе ватмана, Сара рассказала про покушение и про своё участие в спасении раненого рейхспротектора. Марта слушала её не перебивая. Потом допила остывший чай.
– Что теперь с тобой будет? – спросила Марта.
– Не знаю, – честно ответила Сара, – всё как-то внезапно случилось. Мне сказали, чтобы держала рот на замке. Я вот только тебе и рассказала.
– Мне можно, – кивнула головой Марта, – я никому ничего не скажу. А вот другим вообще ничего не рассказывай. И приятелю своему в полиции скажи, чтобы помалкивал.
– Я его с тех пор не видела, – ответила Сара.
– Ничего, настанет вторник, и увидишь, – рассмеялась Марта.
– Да ну тебя, – смутилась Сара, – мне сейчас не до этого. Лучше расскажи, что у тебя с мужем?
– А что рассказывать? – лицо у Марты потемнело. – Бабу он себе завёл, мне кажется. Командировки постоянные, приходит за полночь. Да и не спит он со мной почти. Говорит, устал. И постоянно попрекает, что ребёнка я ему не рожу. А как я кого-то рожу, если он со мной не спит совсем?
Сара приобняла подругу.
– Не переживай, Марта, – сказала ей, – перебесится твой муж, и всё будет нормально. У тебя дома уют и порядок. И деньги есть. И покушать всегда приготовлено. Не то, что у этих молодых девчонок, которые только и могут, что ноги раздвигать. А сами даже не знают, как гуляш приготовить.
– Я не переживаю, – всхлипнула Марта, – я ребёночка хочу. Девочку. Как твоя Дадулка.
Посидели, обнявшись. Помолчали. Сара знала, что у Марты никогда не будет детей. И дело не в том, спит или не спит с ней муж. Дело было в Марте. Она была бесплодна. Сара это видела без всяких анализов и осмотров. Был у неё такой дар. Но она ничего не стала говорить Марте.
Сара засобиралась домой.
– Пойду я, – сказала подруге, – устала после дежурства.
– Иди, – согласилась та, – и помни, молчи. Ни о чём людям не рассказывай. А то болтать все любят. Когда надо и когда не надо. Вот как твой покойный муж. Языком болтал, как помелом.
– А что он такого говорил? – уже в дверях с полуспящей Дагмаркой на руках обернулась Сара.
Конец ознакомительного фрагмента.