На частной премьере «2001» в США Артур Кларк испытал шок. Он думал, что «2001» станет почти документальным фильмом, который даст зрителю четкое представление о межпланетном полете. Взамен он увидел нечто двусмысленное. В финале картина становилась почти мистической, но до финала Кларк тогда не досидел: он ушел почти в слезах после 11-минутной сцены, в которой астронавт бегает по центрифуге космического корабля (потом Кубрик ее вырезал).
На премьере 1 апреля 1968 года зрители реагировали вяло, но после того, как режиссер сократил «2001» на 19 минут, фильм ожидал феноменальный успех. Им восторгались и Феллини, и Дзефирелли; сам космонавт Алексей Леонов сказал после просмотра: «Вот теперь у меня чувство, что я побывал в космосе». «Это лучшая похвала!» – радовался Кларк. Он, несмотря ни на что, был доволен – особенно после того, как фильм собрал в Америке миллионы долларов. Позднее он высказывался в том духе, что «убывающее меньшинство, которому фильм не нравится, может пенять само на себя – мы со Стэнли смеемся всю дорогу до банка». Он не мог не признать, что успехом «2001» обязан именно решениям Кубрика. Больше того, Кубрик спас «2001» от забвения: Кларк с самого начала понимал, что они пишут сценарий, «который мог устареть – или, хуже того, сделаться смешным – за пару лет»; сохрани режиссер объяснения – наверняка так и случилось бы.
С другой стороны, успех означал, что роман Кларка обречен стать бестселлером – и что в книгу можно вставить всё то, что режиссер выкинул из фильма. Итог получился практически идеальным: повествуя об одних и тех же событиях, фильм и роман задействуют разные полушария мозга. Этот стереоэффект уникален – другая такая же пара произведений искусства не появилась до сих пор.
5Кларк с его жюльверновской тягой к научному объяснению мира стал литературным реликтом еще до «2001» – и остался им после триумфа фильма Кубрика. Он не изменил себе, даже когда космические программы были свернуты и люди перестали вглядываться в звездное небо над головой. Кларк искренне полагал, что «все проблемы – загрязнение, перенаселение, климат – можно решить, только покоряя космос. С помощью космических коммуникаций и образовательных спутников мы сделаем эту планету пригодной для жизни будущих поколений». В начале 1970-х он мечтал отправиться на Луну: «в 1977 или 1978 году, когда с ней наладят сообщение»; незадолго до смерти в 2008-м говорил, что ждет столетия (его мы отметим в декабре 2017 года), чтобы закатить вечеринку на лунной станции. Кларку казалось, что невнимание к космосу – временные трудности, и он продолжал сочинять фантастику в своем неповторимом стиле.
Еще в 1970 году Кларк понятия не имел, как могла бы продолжиться история «2001», но за десять лет придумал сюжет сиквела – и не простого, а с совместной советско-американской экспедицией с целью узнать тайну «Дискавери» и черного монолита. «В 1981 году, когда я приступал к книге, холодная война была в разгаре, – вспоминал он, – и я ощущал, что пилю сук, на котором сижу…» «2010: Одиссея-два» стала еще и политическим высказыванием, хотя чего-чего, а политики Кларк тщательно избегал. Критиковали ли Кларка в США за то, что он посвятил роман академику Сахарову и космонавту Леонову – неизвестно, а вот судьба русского перевода «2010» не задалась: в 1984 году журнал «Техника – молодежи» перестал печатать его, как только до цензоров дошло, что все советские космонавты названы в честь диссидентов. Однако это была самая большая фига в кармане, какую мог позволить себе Кларк. Об идеологии в его книгах не говорят вообще – разве что в последней «Одиссее» есть рассуждения о том, что «российский коммунизм мог бы быть жизнеспособным, если бы тогда существовали микрочипы, – и сумел бы избежать Сталина».
Стоит добавить, что четверть романа «2010» написана на электрической машинке, а три четверти – на компьютере Archives III, который Кларк любовно называл Арчи. Роман был издан в 1982 году, уже через год появилась его экранизация режиссера Питера Хайамса; конечно, Хайамс не был Кубриком, и его картина не могла повторить успех «2001». Кларку этот фильм нравился – но, кажется, больше всего ему нравилось то, что Хайамс использовал настоящие крупные планы лун Юпитера, полученные в миссиях «Вояджеров».
Казалось, после грандиозного финала «2010» – Юпитер стал вторым солнцем, землянам запретили посещать Европу, где есть разумная жизнь, – придумать еще одно продолжение невозможно. Но Кларк был неутомим, хотя работать ему было всё тяжелее – после полиомиелита он страдал постполисиндромом и всё чаще пересаживался в инвалидное кресло. Писатель хотел приступить к третьей части цикла, дождавшись прибытия аппарата «Галилео» на орбиту Юпитера, но старт «Галилео» из-за катастрофы «Челленджера» отложился на много лет, и Кларк решил не медлить. Его вдохновило одно из главных событий 1985 года – прилет в Солнечную систему кометы Галлея. Действие третьей «Одиссеи» происходит в 2061 году, когда комета возвращается опять; героем становится Хейвуд Флойд – постаревший, но все еще в строю. Здесь Кларк вернулся к излюбленной идее космического лифта, о которой уже написал «Фонтаны рая».
В сентябре 1996 года он завершил четвертую «Одиссею» – про далекий 3001 год. На сей раз в мире будущего действует Фрэнк Пул, астронавт, возвращения которого из мертвых никто не ожидал. Можно спорить о том, удалась ли Кларку эта книга, но ясно, что от величественного символизма «2001» не осталось и следа. В новой версии Боумен стал всего только частью инопланетного компьютера, да и о «странствии по ту сторону звезд» на сверхсветовых скоростях следовало забыть: черные монолиты «3001» даже информацию передают лишь со скоростью света. Волей автора Кларк отменил и оптимистический эпилог к «2061». Впрочем, сам он просил читателя рассматривать разные части «Одиссеи» «как вариации одной и той же темы, использующие одни и те же персонажи и ситуации, но не обязательно в той же самой Вселенной».
В этом смысле «Одиссея» закончиться не может, ведь и наш мир – это одна из параллельных вселенных Артура Кларка, в которых человек разумный тянется к космическому свету так, как тянулся к нему сам фантаст. Тут уместно вспомнить строки из «Улисса» Теннисона, появляющиеся в тексте «Одиссеи». Наверняка Кларк считал, что именно так всё и будет:
…Наше тело погибнет. Но разум, отдельно от насБудет жить в беспредельности, в вечной слепой пустотеИ стремиться за знаньем, подобно летящей звезде.
Николай Караев
2001: Космическая Одиссея
Часть I. В первобытной мгле
Глава 1. Вымирающие
Засуха продолжалась десять миллионов лет, и царству ужасных ящеров уже давно пришел конец. Здесь, близ экватора, на материке, который позднее назовут Африкой, с новой яростью вспыхнула борьба за существование, и еще не ясно было, кто выйдет из нее победителем. На этой бесплодной, иссушенной зноем земле благоденствовать или хотя бы просто выжить могли только маленькие, или ловкие, или свирепые.
Питекантропы, обитавшие в первобытном вельде, не обладали ни одним из этих свойств; поэтому они отнюдь не благоденствовали, а были, напротив, весьма близки к полному вымиранию. Около полусотни этих существ ютилось в нескольких пещерах на склоне сожженной солнцем долины; по дну ее протекал слабенький ручеек, питаемый снегами с гор, лежавших в трехстах километрах к северу. В особо засушливые годы ручеек исчезал совсем и племя сильно страдало от жажды.
Питекантропы всегда голодали, а сейчас попросту умирали от голода. Когда первый слабый проблеск рассвета проник в пещеру, Смотрящий на Луну увидел, что его отец ночью умер. Собственно, он не знал, что Старик был его отцом, – такая связь одного существа с другим была совершенно недоступна его пониманию, но, глядя на иссохшее тело умершего, он ощутил смутное беспокойство – зародыш будущей человеческой скорби.
Два детеныша уже скулили, требуя еды, но смолкли, когда Смотрящий на Луну заворчал на них. Одна из матерей сердито огрызнулась в ответ, защищая дитя, которое не могла накормить вдосталь, но у Смотрящего не хватило сил дать самке подзатыльник за ее дерзость.
Снаружи уже почти совсем рассвело, и можно было выходить. Смотрящий на Луну подхватил иссохший труп и поволок за собой, пригибаясь, чтобы не задеть за скалу, низко нависшую над входом в пещеру. Выйдя из пещеры, он закинул труп на плечи и выпрямился во весь рост, стоя на задних конечностях, – из всех животных на этой планете только он и его сородичи умели так ходить.
Среди подобных себе Смотрящий на Луну казался чуть ли не великаном. Ростом он был почти полтора метра, а весил более сорока пяти килограммов, хотя и был сильно истощен. Его волосатое, мускулистое тело было наполовину обезьяньим, наполовину человечьим, но формой головы он уже больше походил на человека. Лоб у него был низкий, крутые надбровные дуги резко выступали, но гены его уже несомненно несли в себе первые признаки человеческого облика. Он стоял у пещеры, оглядывая раскинувшийся вокруг враждебный мир плейстоцена, и в его взгляде уже было нечто такое, на что не была способна ни одна обезьяна. В этих темных, глубоко посаженных глазах мерцало пробуждающееся сознание – первые ростки разума, который не раскроется до конца еще многие века, а может быть, вскоре и вовсе угаснет навсегда.