Ознакомительный фрагмент
Алексей обомлел. Еще неделю назад видел он лежащего в постели больного и увечного подростка в окружении мамок-нянек. А сейчас – государя огромной страны, пусть молодого и неопытного.
– Ступай к ключнику, пусть денег даст из моих. Два дня даю, езжай в Первопрестольную, оденься подобающе. А руки-ноги мне Прошка натрет.
– А баня, государь?
– Забыл совсем. Вместе пойдем.
Алексей сам неделю не мылся, не было возможности. Отбил поклон, уже поясной. Поклонов существовало несколько, от кивка головы до земного, когда склоняешься низко, рукой земли касаешься.
– Ступай, тебя позовут. А мне в храм надо.
– На радостях ноги не перетруди. Понемногу, постепенно.
– Сам такожды думал.
Алексей вышел, пятясь задом к двери, не принято было обращаться к венценосной особе спиной. Прикрыл дверь. Стоявший слева рында хихикнул. Алексей разом припомнил все издевки царских телохранителей. Ударил коротко, быстро в поддых. Удар настолько молниеносный был, что трое других рынд его не заметили. Вроде шевельнулся Алексей, плечом дернул всего лишь. А собрат их согнулся, рот разевает, сипит.
– Занедужил, отрок? – ласково осведомился Алексей.
Тон как у палача, что утром собирался его бичевать. Рындам страшно сделалось. Вошел Алексей в царские покои простым стрельцом, едва не висельником, а вышел обласканный царем, да в чине сотника, должности советника. И рынды для него отныне – низкий чин. Разом поклонились в пояс, осознав – даже не ровня Алексею, несмотря на свое знатное происхождение. И впредь колкости могут выйти им боком. Ох, не зря писал поэт: «Минуй нас пуще всех печалей и царский гнев, и царская любовь».
В доме для прислуги Алексей выпросил у Прохора новую рубаху, надел сразу. Получилось не по форме стрелецкой, да выбора нет, не ходить же до пояса голым? Хоть и зиме конец, пригревать днем начало, а раздетым холодно. Да неприлично просто. Советник, а раздет. Нонсенс! С Прохором отправил рынде его кафтан.
Только сам улегся, после бессонной ночи голова тяжелая была, спать хотелось, как в дверь стучат.
– Государь тебя в баню требует. Протопилась банька-то!
В бане постоянно подтапливали, чтобы вода теплая в котле была. Час всего понадобился, чтобы камни раскалить, воду до кипятка довести. Алексей в предбанник вошел, теплым сырым духом пахнуло. А в мыльню шагнул – жарко. Царь голяком на лавке сидит, рядом банщик из ковшика его поливает. Алексей глянул мельком, взгляд отвел. Тельце у подростка худое, грудина вдавлена, перекособочен. Зрелище не самое приятное. А еще остерегался, что уловит царь жалость в глазах Алексея. Так на убогих и юродивых смотрят. А в возрасте Федора это цепляет, коробит. Не жалость к царю нужна. Уж коли повезло Романовым родиться, изволь соответствовать. Алексей себе задачу поставил, почти невыполнимую – сблизиться, насколько возможно, с государем. Внушить ему, что страна ждет решений верных, процветания. Не повезло с телом, так на плечах голова толковая есть. Мысли только подправить надо в нужном направлении.
Потом в парилку направились. Тут дышать уж вовсе нечем. Банщик легонько прошелся над телом царя распаренным березовым веником, пар разогнал.
– Все, для первого раза хватит. Теперь настойки выпить да растереть суставы. И про лимон не забудь.
– Видеть эту кислятину не могу!
– Государь, через «не могу». Тебя наверняка бояре путные да думные заждались, послы иноземные. Что послы своим государям отпишут, не видя тебя давно? Хворает Федор Алексеевич, страной управлять не может. Стало быть – слаба Русь, можно с ней не считаться.
– А ведь верно говоришь!
– Не торопись. Подлечись еще немного, хоть дней пяток. Опосля в Москву, пусть тебя здоровым увидят. Сам из возка выйди, во дворец войди, помедлив. Богомольцев да народу на Ивановской площади всегда полно. Увидят, по Москве разнесут: здрав царь, бдит, о делах мыслит, в заботах весь. И уверен будь, послы уже вечером о том прознают. А уж потом в Измайлово, еще подлечишься, ноги потренируем, руки.
– Я из лука люблю стрелять. У меня руки сильные были.
– Постреляем. Даже на спор можем.
– На слове ловлю.
– Я за свои слова всегда отвечаю. И ты, прости, государь, за каждым словом своим, особенно в Думе боярской, особливо перед послами, допрежь думай. Чувств своих не проявляй. Послы – они не только слушают, но и смотрят на тебя, выводы делают.
– Тяжело мне. Отец жив был – наставлял. А как не стало его, опекуны в уши нашептывают. А как посмотрю – все для своей пользы, выгоды для.
– Не суди строго, каждый человек себе выгоду ищет. Но на первом месте государство стоять должно, потом свои интересы. Представь – за тобой миллионы твоих подданных. Все на тебя с надеждой и верой смотрят, и разочаровать их нельзя.
– Просто ты говоришь понятно и разумно. Неужто всю жизнь стрельцом был?
– Не всегда, но о том опосля поговорим. А сейчас обсушиться.
Банщик царя полотенцем обтер, сухим обернул. Алексей тоже вытерся, на лавку присел. Хорошо-то как! Кожа легко дышит, вроде даже годков несколько сбросил. Царь клюквенный морс отхлебнул, поморщился – кислый. Алексей кваса ядреного, с хреном, пригубил.
– Мне бы советника толкового, чтобы за дело радел, подсказывал, – молвил царь.
– Не боишься, что банщик Милославскому перескажет?
– Я государь, чего мне бояться? К тому же банщик глухонемой с рождения. Матвеева я от дел отстранил, до Милославского еще черед дойдет.
– Тогда я всецело на твоей стороне. Живот за тебя не пожалею.
– Живота твоего мне не надо. Желающих и без тебя много найдется. Толковых бессребреников раз-два и обчелся.
Банщик поднес царю чистое исподнее, помог надеть. Алексей и у своей одежды новое чистое исподнее обнаружил. Да и то сказать, старое-то пропотело. Оделся с удовольствием.
– Ты не забудь, два дня даю, третьего у себя жду.
– Буду!
С утра начались перемены. Алексею в отдельной комнате стол накрыли. Не может советник с прислугой за одним столом трапезничать. Дозволялось рядом с боярами да дворянами только воинам сидеть. В бою от соратников по оружию жизнь и судьба зависят, пьют-едят порой из одного котла. То не зазорно, лицо не потеряешь. А слуги – иное дело, за жалованье стараются. После завтрака к крыльцу оседланную лошадь подвели. И ничего, что на Зорьке седло простое да уздечка, зато с поклоном, со всем уважением.
Алексей с места в галоп рванул. Два дня – это не так много. Поперва решил в Кремль, в стрелецкий полк заехать, конкретно – к полковнику Головатому. Чином Алексей поднялся, но по-человечески ему самому сообщить о внезапном возвышении надо. А то «доброжелатели» нашепчут полковнику стрелецкому в уши, сделают недругом. Алексею этого не хотелось, обязан он полковнику, что в стрельцы взял. А долги отдавать надо, если хочешь, чтобы тебе верили и уважали.
Так и сделал. Перед Фроловской башней спешился с лошади, в поводу провел. Стрельцы поприветствовали по-дружески. Стало быть – никто пока не в курсе событий с Алексеем. Вошел в воинскую избу, полковник с сотником беседовал. Подождал Алексей немного. Сотник, мимо проходя, прошипел:
– Рубаху-то пропил, что ли?
Алексей напротив полковника сел, что раньше не позволял себе. Все же субординацию соблюдать надо. Полковник посмотрел на Алексея удивленно, смолчал. Раз поступает так, стало быть имеет право. Разговор никогда не начинался о делах, считалось – спешка. Немного о погоде, об отвлеченном.
– Радость у нас, Алексей. Стрельцы Соловецкий монастырь взяли, еретиков, кого живота лишили, а немногих оставшихся в кандалы заковали и под замок.
– Лихо!
– А то! Жаль только, погибших с обоих сторон много. Ты как?
– Со вчерашнего дня государь жаловал сотником и советником.
У Головатого глаза с пятак сделались от удивления.
– Тебе первому говорю. Не хочу, чтобы от кого-то услышал. Ты меня в полк привел, при тебе возвысился, за что благодарен.
– М-да!
У полковника щеки красными сделались.
– Я тебя, Алексей, думал десятником поставить. Новичков набрали, тебе планировал отдать в обучение.
Десятник – как сержант в любой армии. От него порядок в подразделении зависит, стойкость в бою. Будет сам намертво стоять на позиции, и воины не побегут.
– А ты вон как! Эдак и меня обскочишь.
– Тщетные надежды. Не боярин я, не из знатного рода. Кстати, через три дня царь в Кремль приедет. Поставь в караул у Теремного да Потешного дворцов, у Грановитой палаты самых бравых парней.
– Сделаю.
– Поговорил бы еще, да времени нет. Завтра к вечеру в Измайлово быть велено. Да при одеже соответствующей. Я так думаю – и запасная нужна. За помощью пришел. Где взять?
– Ох ты! Да где за два дня взять? Пойдем-ка к боярину – дворецкому. У него в подчинении белошвейки да склады. Авось подберем. Боюсь только…
Полковник замолчал, но Алексей понял.
– Деньги есть. Государь одарил.
– Тогда и вопросов нет.
А во дворце о переменах знали, гонец утром прискакал, бумаги привез от царя, он и сообщил. Алексея приодели в цивильное платье, соответствующее статусу. Да не одно, три! На каждый день, парадное и для службы в Кремле. И туфли нашлись по ноге, с серебряными пряжками. Алексей, как оделся, в зеркале себя не узнал. Придворный франт, не меньше. Обычно придворные одежду шили, не покупали готовое. Заказы делали в Немецкой слободе, у ручья Кукуй. Там селились не только немцы, но иноземцы из других стран – Голландии, Англии, Франции. Там же проживали иностранные послы. Пользоваться услугами портных Немецкой слободы могли позволить себе не все, а только люди богатые. Хорошее английское сукно, серебряные или позолоченные пуговицы, работа стоили дорого. Но для Алексея сейчас неприемлемо, потому как долго. Жесткий цейтнот. Алексей расплатился, помялся немного. Должность при царе не только почетно, но и хлопотно. Боярские и дворянские роды, служившие десятилетиями, а то и веками, имели дома, выезды свои – возки, сани, кареты, прислугу. Алексей же был гол как сокол. В воинской избе жить, вместе со стрельцами, уже не по должности. Не гордыня, придворные не поймут. Его и так воспримут как выскочку, белую ворону. А если вести себя будет не как они, так палки в колеса вставлять будут. В открытую конфликтовать не будут, с решением царя не поспоришь, но гадить по-мелкому станут.
Конец ознакомительного фрагмента :(