Стрелять сигареты (для дам).
Ездить без билета (прикрываясь липовым инвалидным удостоверением).
Дарить картинки (свои и чужие, и даже передаривать, см. Ройзмана), кстати иногда и продавать их задорого.
Что еще придумать о том, что Махотин делал, а мы не делали?
Мне всегда вспоминается рассказ Лескова о праведнике, который 30 лет простоял на скале и услышал глас божий, что есть человек праведней его.
Человек этот оказался шутом, пожертвовавшим всем своим состоянием ради проститутки.
Я могла бы вспомнить много конкретных фактов, смешных историй, фраз. Но почему-то не хочется.
Я до сих пор отношусь к его смерти, как ребенок, которому говорят:
– Твой папа уехал в командировку…
– Он болеет, но выздоровеет…
– Он вернется…
Не хочется верить, что он умер. Его смерть – это единственное предательство, которое он совершил в жизни. И совсем не воспринимается фраза – «так принято».
Ренат Базетов
Ребята из пролетарских слоев
После школы, не поступив в архитектурный институт, я пошел на ВерхИсетский завод работать подручным сталевара. Но так как мне еще не исполнилось 18 лет, в подручные сталевара меня не взяли, а на время отправили помощником художника в сталеплавильный цех.
Это называлось только художник, а делали мы наглядную агитацию. Как-то всех художников завода согнали «чертить» плакаты к сдаче ЦХП, так я с Ви тей и познакомился. Витя был худож- ником-оформителем на ТЭЦ. Он пригласил меня в гости. Тогда у него собирались художники Сергей Казанцев, Вика Сочилова, Люба Булда- кова, Олег Меляков, Саша Чащихин и многие другие.
У этой тусовки были две ценности – книги и иконы. На поездах, на электричках мы разъезжались по деревням и искали по старым домам-чердакам иконы. Где за деньги, где в обмен, где просто так. Все просто было в 1973—1974 годах.
Витя Махотин – это что-то вроде русского Ван Гога, но только с меньшим тей и познакомился. Витя был худож- драматизмом. Думаю, что для него и для ником-оформителем на ТЭЦ. художников 70—80-х годов биография
Он пригласил меня в гости. Тогда Ван Гога служила неким оправданием у него собирались художники Сергей (жил художник бедным, непризнанным, а после смерти его картины стали стоить большие деньги). Витя был искренним человеком, самым искренним в этой художественной тусовке. Простой человек. Душа-парень!
Компания, собиравшаяся в доме у Вити на ВИЗе, не была номенклатурной. Туда не приходили дети из обкомовских, профессорских семей, золотая молодежь. Это были все ребята из пролетарских слоев. Они искали свой путь и нашли, как им казалось, его в искусстве, в богемном образе жизни.
С 1973 года до 1978 года – с перерывом на армию – у меня было достаточно интенсивное общение с представителями этой художественной среды. После армии полтора года я проработал художником-декоратором в драматическом театре, а потом поступил в СХУ. И перестал бывать у Вити Махотина, – переключился на другие интересы.
…В прошлые времена художник был человеком, весьма приближенным к власти. В Древнем Египте, например, художники находились на самом верху иерархии. Зодчий Храма царицы Хатшепсут был родственником фараона.
Чем деспотичнее культура, тем большую роль играет оформление идеологии. Художник был творцом мифов!
Искусство – социальная религия, этим и определялся высокий статус искусства в государстве.
…Когда происходит демократизация общества плюс научно-техническая революция, вся это институция, вся эта художественная структура «упадает» в нижние слои общества! Сферы, что были уделом высшего света, стали доступны в России всем сословиям (первым шагом к тому послужила и крепостная реформа 1861 года, вторым – революция). В советское время каждый мог пойти учиться. Художественное образование в СССР стало доступным практически всем.
В армии я понял, что не хочу быть сталеваром (адова работа и пьяницы все вокруг). Что я вообще не хочу работать. Я с детства был взрослым не по годам, ситуацию в обществе видел хорошо: только художники имели тогда свободу. Пришел на работу, ушел, когда хочешь, режим можно не соблюдать, никто тебя не контролирует. За тунеядство в тюрьму не посадят (а тогда легко могли по статье посадить)! Я в художники пошел с холодным носом, сделав сознательный выбор.
Витя не смог вписаться в систему. Он был художником своего времени – художником андеграунда. Он создавал пейзажи – жизнь бараков и трущоб. Жизнь эта не вечна. Она исчезает. Часть и моей жизни там осталась. Тогда выбор был невелик. Человеку трудно было сориентироваться, – я говорю не про формальную сторону образования. Витя нашел органичный образ жизни.
Все различие между ТОГДА и ТЕПЕРЬ – в пустоте, которая была в то время. Полная пустота! Ни книг, ни фильмов, ни информации, ни хорошего образования. Полная пустота порождает в голове легенды. Тогда, в 70-е, были три легенды – легенда про художника Ван Гога, которая дошла до наших палестин и дала ростки, легенда про Мастера и Маргариту (Булгакова) и легенда про то, что хорошо лежать в психбольнице. Все там полежали. Многие, во всяком случае. Прослышали, что правозащитники прошли через психушки, и…
У студентов художественного училища был свой миф, который назывался Ленинград (все стремились уехать в город на Неве, чтобы дальше учиться там).
Еще одна полулегенда – Павел Филонов. Такой фетиш возник, потому что в 1972 году в Новосибирске прошла выставка П. Филонова, был выпущен небольшой каталог, который разошелся по городам и весям и дал резонанс.
Отсутствие культуры приводит к самообразованию. Легенды – это субкультура, ни на чем не основанная, в общем-то, в смысле фактологии. Отсутствовала аналитика, аппарат работы с фактами. Андеграунд – это та же субкультура.
Легенда про Ван Гога стала идеологической величиной. Через призму этой легенды развивалась вся художественная культура 70-х годов.
Махотин был достаточно искренен. Модель усвоил органически: художник, отвергнутый обществом, находит побудительные мотивы только в своем творчестве (больше, получается, негде). Виктор был неформальным человеком. Он сформировал свой пуристский стиль живописи и стиль жизни (который неотделим от его работ!).
Витя, в отличие от всех остальных, ни на кого, по моему мнению, не похож. И как художник он состоялся.
Витя любил книги (особенно старые) по философии, по искусству. На книжных рынках попадались тогда книги из расформированных библиотек. Он собирал их – отовсюду тащил.
Иконы – еще одна его страсть. Их было у него очень много – редких икон. Витя в иконах хорошо разбирался. Его любимые – «Умягчение злых сердец», Серафим Саровский, св. Илья и Прохор, с лошадками – Св. Георгий. Всю коллекцию икон у Вити украли. Она существовала у него с середины 70-х, может быть, – с 1973 года. Украли ее около 1977 года. Витя жил так: двери всегда открыты, заходи любой. У него была настолько же мощная коллекция, как сейчас у Жени Ройзмана, только Витя собирал иконы-примитивы. Иконы, написанные самоучками-богомазами из глубинки. Не сусальная живопись, не сусальные иконы.
Для других иконы тогда были просто экзотикой, модой, что заполняла пустоту, о которой я говорил. У Вити душа к этому делу лежала. Примитивы он очень любил и безошибочно их выделял. Сейчас это все превратилось в коммерцию (так пошло с конца 80-х). В чем логика той жизни была? Мы были подслеповатыми тогда, жили отголосками традиций. Например, собирали иконы. Это же с 19-го века идет… Мы не могли представить себе как на самом деле живет и развивается мир. Западные, авангардистские течения – все доходило до нас в виде глухих телефончиков. Когда слесарь хватается за Гегеля, и у него крышу сносит – это метафизическая интоксикация, — говорил мой друг. Круг чтения был специфичен. Булгаков, эзотерика Блаватской, книги по философии – те, что можно достать.
Я думаю, Витя не мог в какие-то формальные отношения вступать, он не мог жить по уставу. Он не мог в галстуке ходить. Сложно представить его в мундире, например, прапорщиком. Представить его за рулем также сложно. Он тянулся к таким же, как он сам. К неформальным людям, которые не находят себя в обществе, которые в противоречии с обществом. Еще скажу, он был мягким, не конфликтовал в те годы никогда, не ссорился целенаправленно ни с кем. Говорил, мне надо уйти (если начинался конфликт), и уходил.
Конец ознакомительного фрагмента.