Наконец проверка закончилась, и мы поехали дальше. Вскоре показались какие-то строения, а затем и первые жилые дома.
Поселили нас в мужском общежитии, хотя Люся была уже на шестом месяце беременности. Чувствовала она себя весьма неуютно, особенно из-за проблем с посещением туалета. Мне приходилось каждый раз её сопровождать, находить незанятую кабинку и дежурить у двери, никого туда не пуская. Так мы промучились недели две, затем, по примеру Виктора Дедешина, который тоже жил в общежитии с Люсей и двухмесячной Ирой, я написал просьбу на имя Дмитрия Ефимовича Васильева – директора объекта (так в то время обычно называли ещё неизвестное нам режимное предприятие вместе с городом).
По договоренности с Виктором мы не просто передали наши обращения секретарю, но и записались на личный приём к Д. Е. Васильеву. Принимал посетителей он не один, рядом находились ещё два человека, одним из которых был начальник ЖКУ полковник Ершов Максим Ефимович, с которым мне довелось ближе познакомиться позднее. Дмитрий Ефимович, прочитав моё заявление, сказал Ершову: «Выделить комнату в 19 квадратных метров». Я несколько секунд подождал, полагая, что за этим последуют какие-то слова в мой адрес, но, убедившись, что их не будет, вышел из кабинета. Уже на следующий день мне передали, что я могу получить ключ от комнаты. Дедешин с женой и дочкой Ирой получили комнату в 14 кв. м в той же квартире. Адрес нашего проживания хорошо запомнился: ул. им. 40-летия Октября, дом №2, кв. 39. Это была первая улица молодого, ещё строящегося города.
Квартира оказалась трёхкомнатной и располагалась на первом этаже. В третьей комнате в 19 кв. м жила женщина, с которой мы сразу же и познакомились. Как потом выяснилось, мне дали более просторную комнату как преподавателю. Я подумал, что Виктор мог быть обиженным, поскольку его семья состояла из трёх человек, но вскоре понял, что он сам стремился получить самую маленькую площадь, считая, что в таком случае быстрее добьется отдельной квартиры.
Столь быстрое разрешение проблемы с жильем вызвало у нас не только неподдельную радость, но и чувство искреннего уважения к директору объекта. В то время мы ничего о нём не знали. После посещения его кабинета я лишь дважды видел Дмитрия Ефимовича: один раз в Управлении, когда он поднимался по лестнице на второй этаж, а в другой – около того же здания, где и разглядел его более внимательно. Это был высокий, отличавшийся какой-то особой статью мужчина, с крупными чертами продолговатого лица, на котором особенно выделялись глаза, готовые при встрече знакомого человека мгновенно озарялись неподдельной радостью. Я случайно обратил на всё это внимание, когда при мне ему повстречалась сотрудница предприятия с большой авоськой, наполненной бутылками из-под спиртного: она несла их в единственный в городе пункт приёма стеклотары, располагавшийся за зданием Управления предприятия. Увидев её раньше, чем она заметила это, Васильев расплылся в широкой улыбке и произнес короткую, с нотками притворного осуждения, фразу: «Вот, оказывается, как вы празднуете?!». Женщина растерялась от неожиданности, стала объяснять, что всё это накопилось не меньше, чем за полгода, но Дмитрий Ефимович, видя её смущение, заметил: «Ну что вы? Я ведь пошутил!» – и добавил, что она правильно поступила, решив освободить кухню от ненужной «посуды». Все оказавшиеся поблизости улыбались, явно поддерживая добрый юмор большого человека в светлом длинном плаще. Наблюдая за этой мимолетной сценой, я невольно поддался общему настроению. Мне тогда и в голову не могло прийти, что совсем скоро Васильева не станет: 8 марта 1961 года, поздравив женщин с праздником в клубе «Молодежный», он, направляясь в свой коттедж в посёлок Сунгуль, больше известный в то время как «21-я площадка», и, находясь за рулем «Волги», скончался от инфаркта. Спустя годы, когда мне волею судьбы довелось работать над книгой о городе, я многое узнал об этом поистине удивительном человеке…
По прибытии на место нам должны были выдать «подъёмные» – небольшие, но крайне необходимые для нас средства, однако ожидание растянулось по каким-то причинам почти до двух недель. Положение усугублялось тем, что ни у кого из нас не было никаких знакомых, у которых можно было бы занять денег. Пришлось искать нетривиальные пути, и мы нисколько не сомневались, что найдем их. Выручило большое красивое озеро с загадочным названием «Синара», на южном берегу которого и располагался город Челябинск-50 – так его называли в то время.
Озеро это, покорившее нас с первых же дней, оказалось довольно богатым рыбой и раками. Этим мы и воспользовались. С помощью Виктора Дедешина, у которого нашлись и леска, и крючки, смастерили простенькие удочки и ежедневно приносили неплохой улов. Картошку и прочие необходимые для ухи дополнения нам давала соседка по квартире Зина. Через день-два, с наступлением темноты, ловили раков, пользуясь фонариком и привязанной к палке обычной столовой вилкой: за 30—40 минут почти всегда набирали их таким нехитрым способом около ведра.
Наконец мы получили деньги, и проблем с питанием уже не возникало. Между тем Виктор почти каждое утро, просыпаясь с первыми лучами солнца, успевал порыбачить еще до отъезда на работу. Регулярно он надолго уходил на рыбалку и в выходные дни, вызывая порой недовольство Люси, но вскоре они устроили Иру в ясли – хотя ей не было еще и трёх месяцев. Виктор считал это правильным: ребёнок в этом возрасте быстрее привыкнет к новым условиям. Люся тоже была довольна, поскольку у неё появилось больше времени на подготовку к занятиям в институте, где после декретного отпуска (он тогда составлял 56 дней) она начала работать преподавателем английского языка. Забегая несколько вперёд, отмечу, что через 13 месяцев их семья пополнилась ещё одной девочкой – Светой, которая в таком же, как и Ира, возрасте была устроена в детские ясли.
Лёня Сафонов появился в Челябинске-50 в сентябре 1960 года, а ставшая его супругой Нина лишь в следующем году, после завершения процедуры оформления.
На другой день после приезда в город я пошёл знакомиться с местом будущей работы. Мне хотелось узнать, что представляет собой здешний вечерний институт. Оказалось, что учебное заведение было образовано в 1958 году как филиал вечернего отделения №4 МИФИ – Московского инженерно-физического института (находилось оно в Арзамасе-16 – ныне Саров).
Первым человеком, с которым я встретился, была Евдокия Викторовна Долгорукова, которая тогда занималась вопросами организации учебного процесса. Очень приветливая по натуре, она была откровенно рада моему появлению и с искренним интересом расспрашивала о вузе, который я окончил, о полученной мною специальности, о том, как я устроился на новом месте и прочем. Показала она мне и то, чем располагал институт. Я не думал, что придётся работать в таких «скромных» условиях
Институт занимал помещения в первой школе города, сданной в эксплуатацию в 1957 году. Ко времени моего приезда здесь имелось уже несколько пока ещё слабо оснащенных лабораторий: электротехники, радиотехники и автоматики, деталей машин и приборов и других, однако интересующей меня лаборатории резания металлов, как и кафедры технологии машиностроения, ещё не было. К материальной части по моей специальности с большой натяжкой можно было отнести только довольно убогую мастерскую, разместившуюся в подвальной части школьного здания – с двумя токарными станками модели 1А616 и слесарным верстаком.
В 9 кв. метрах ютилась техническая библиотека, которой заведовала очень активная и общительная женщина, тогда совсем ещё молодая, Людмила Петровна Кочарина, ставшая позднее Зыряновой (между прочим, проработала она в институте 53 года).
Директором филиала с апреля 1960 года был работник газодинамического сектора градообразующего предприятия (НИИ №1011, а более открытое название – п/я №150) кандидат физико-математических наук Вениамин Петрович Андреев, с которым я познакомился позднее. До него обязанности первого директора (с 1958 года) исполнял по совместительству Вильям Ризатдинович Хисамутдинов – тоже сотрудник предприятия. В институте работало 11 штатных сотрудников, в том числе 4 старших преподавателя: большую часть занятий проводили специалисты предприятия.
Евгении Викторовна рассказала, что срок учебы в институте составлял шесть лет, а студенты (в 1960/61 учебном году их должно было быть около 300 человек) занимались 4 дня в неделю – по 4 часа за вечер, и почти все работали на базовом предприятии.
На работу в должности старшего преподавателя меня оформили с 1 августа 1960 года. Зарплата моя, с учётом увеличения в 1,3 раза, установленного для закрытых городов Минсредмаша, составила 1560 рублей, что было весьма весомо для молодого специалиста. Это позволило нам с Людмилой купить уже через месяц новенькую диван-кровать. С 1 января 1961 года была проведена 10-кратная деноминация рубля, и я стал получать 156 рублей (объяснение необходимости денежной реформы было довольно неубедительным, но Никита Сергеевич Хрущёв выдавал её как очень важный шаг; запомнилось его рассуждение о том, что теперь люди, обнаружив на дороге потерянную кем-то копейку, обязательно поднимут её, а не будут, как раньше, пинать ногами, на деле же оказалось, что копейка так и осталась невесомой монетой, поскольку цены на недорогие товары довольно быстро поползли вверх).