«Как педагог Майк намного опередил свое время, – говорит Ральф Тэбберер, его бывший коллега, в новом веке ставший генеральным директором школ в правительстве Тони Блэра. – Он участвовал в подготовке обязательной программы, ставшей образцом для всех британских школ. Впервые в мире в Англии и Уэльсе любой ребенок в возрасте от пяти до шестнадцати лет смог обучаться технологии и дизайну. Под влиянием Майка этот ранее второстепенный предмет стал занимать от семи до десяти процентов учебного времени».
По словам другого бывшего коллеги, Малкольма Мосса, «Майк заработал репутацию страстного поборника технологии и дизайна»{5}. На практике Майку удалось превратить «урок для бездельников» в серьезную подготовку, тем самым заложив фундамент для целого поколения одаренных британских дизайнеров. Среди них был и его сын.
Тэбберер вспоминает, как Майк рассказывал об успехах Джони в учебе и его растущем увлечении дизайном. Айв-старший не был напористым папашей, пытающимся сделать из сына свое подобие, как отец теннисисток Винус и Серены Уильямс. «Влияние Майка на талант сына заключалось исключительно в заботе, – утверждает Тэбберер. – Он постоянно рассказывал Джонатану о дизайне. Когда они шли по улице, Майк показывал разные виды уличных фонарей и спрашивал Джонатана, чем они отличаются: как падает свет, какие погодные условия могут повлиять на выбор дизайна. Они постоянно говорили о созданной человеком среде, рукотворных предметах вокруг… и о том, как их можно улучшить»{6}.
«Майк обладал мягкой силой и был неутомимо хорош в своем деле, – добавляет Тэбберер. – Он был очень добрым, знающим, благородным и обходительным. Классический английский джентльмен». Эти черты приписывали и Джони.
На север
Когда Джони не было и двенадцати, семья переехала в Стаффорд, средних размеров городок в Западном Мидленде, лежащий в паре сотен километров к северу. Зажатый между крупным промышленным Вулвергемптоном на юге и Сток-он-Трентом на севере, Стаффорд был милейшим местом, полным красивых старинных домов. С одной стороны над городом возвышались отвесные руины Стаффордского замка, основанного норманнскими завоевателями, пришедшими в Британию в одиннадцатом веке.
В начале 1980-х Джони поступил в Уолтонскую среднюю школу, расположенную на окраине Стаффорда. С местными ребятами он ходил на обычные школьные занятия и, похоже, легко приспособился к новой малой родине. Одноклассникам он запомнился полноватым, темноволосым, скромным подростком. У него было много друзей, он участвовал во внеклассных мероприятиях. «Джони был очень целеустремлен и сразу адаптировался», – вспоминает Джон Хэддон, бывший учитель немецкого{7}.
Хотя в Уолтоне был кабинет с компьютерами Acorn, BBC Micro и даже знаменитым ZX Spectrum компании Клайва Синклера, Джони никогда не чувствовал себя там комфортно, может быть, из-за дислексии. Тогдашние компьютеры надо было программировать шаг за шагом, нажимая на клавиши и смотря на мерцающий курсор командной строки{8}.
Местная церковь – евангелическое Вайлдвудское христианское содружество – предложило Джони и другим музыкантам, которых он там встретил, выступать в центре при общине. «Он был ударником группы под названием White Raven («Белая ворона»), – вспоминает Крис Кимберли, ходивший в то время в одну школу с Джони. – Остальные члены группы были намного старше… Они играли софт-рок в стенах собора»{9}.
Джони с ранних лет нравилось рисовать и конструировать, поэтому черчение и дизайн стали его отдушиной. Отец по-прежнему оставался для него источником вдохновения. «Мой папа был очень хорошим мастером, – вспоминал Джони. – Он делал мебель, серебряные предметы. У него был невероятный дар делать что-то собственными руками»{10}.
На Рождество Джони получал особенный подарок – целый день в школьной мастерской. Все были на каникулах, и Джони с помощью папы мог делать все, о чем мечтал{11}. Единственное условие – мальчик должен был от руки нарисовать то, что собирался изготовить. «Я всегда чувствовал красоту вещей, сотворенных руками, – рассказывал Джони биографу Стива Джобса Уолтеру Айзексону. – Я понял, как важно вложить в них все свое внимание. Не выношу небрежности».
Когда Майк Айв ездил по лондонским студиям и школам дизайна, он брал с собой Джони. Один из судьбоносных моментов произошел в студии автомобильного дизайна. «В ту секунду я понял, как интересно делать скульптуры в промышленном масштабе и что я хочу этим заниматься», – признался позже Джони{12}. Уже к тринадцати годам он знал, что хочет «рисовать и делать всякие штуковины», но пока не определился, какие именно. Он размышлял о самых разных областях – от автомобилей до товаров, от ювелирных украшений до мебели и даже лодок.
Сложно переоценить влияние Майка Айва на развитие в сыне дизайнера. Он был стойким сторонником эмпирического обучения («делать и проверять»){13} и интуитивного дизайна («делать и совершенствовать в процессе»){14}. На своих презентациях Айв-старший говорил, что для творческого процесса крайне важны «рисование и наброски, беседы и обсуждения». Он говорил, что дизайнеры «не могут знать всего», поэтому приходится рисковать. Он поощрял преподавателей рассказывать ученикам об истории дизайна и считал, что у молодежи важно выработать упорство, исключить «моменты праздности». Все эти качества его сын проявит в работе над iMac и iPhone.
Джони ездил в школу за рулем маленького Fiat 500, который называл женским именем – Мейбл. В начале 1980-х годов в Великобритании многие пост-панки и готы одевались в черное, и Джони не был исключением. Прическа делала его похожим на лидера группы The Cure Роберта Смита, только без макияжа. Начес упирался в потолок машины, поэтому верх приходилось открывать. Учителям запомнилось, как в школьный двор въезжал ярко-оранжевый Fiat, из которого торчала копна черных волос.
По сей день автомобили играют важную роль в жизни Джони. Вместе с папой они реставрировали старый, похожий на лягушку Austin-Healey Sprite, круглые фары которого выдавались из капота и напоминали широко открытые глаза. Эта маленькая двухместная спортивная машина обладала дружелюбной, почти человеческой наружностью. Ее дизайн интриговал еще и потому, что у нее был кузов-полумонокок, то есть несущим был весь корпус автомобиля.
В школе начали проявляться дизайнерские способности Джони. Другу и однокласснику Джереми Данну запомнились сделанные им хитроумные часы. Они были матово-черного цвета, с черными стрелками и без цифр, и поэтому их можно было вешать под любым углом. Часы были деревянные, но безупречное черное покрытие не позволяло друзьям понять, из чего же они сделаны{15}.
На горизонте замаячило поступление в вуз, и Джони начал готовиться к A-level, единым экзаменам для поступления в британские университеты, особенное внимание уделяя технологии и дизайну. Это был двухлетний комбинированный курс. В первый год ученики знакомились со свойствами и потенциалом всевозможных материалов, начиная с древесины и металлов, заканчивая пластмассой и тканями. Смысл был в том, чтобы дать детям возможность развивать свои идеи и овладеть практическими навыками. Второй год был более теоретическим, в это время студентам следовало сосредоточиться на главном проекте.
«Предмет был тесно связан с жизнью, – вспоминает дизайнер Крэйг Маунси, который в те годы учился в школе. – Нас обучали и прикладным навыкам, и умениям, необходимым для проектирования»{16}.
Работы Джони и его чертежи были великолепны: учителя говорят, что никогда не видели такого у других учеников его возраста. В семнадцать лет он часто создавал проекты, которые можно было запускать в производство. «Его графика была блестящей, – говорит Дэйв Уайтинг, несколько лет преподававший Джони дизайн и технологию. – Чертежи он делал белыми и черными штрихами на коричневой крафт-бумаге – очень эффектный, новый способ. У него были новаторские, свежие, интересные идеи, и представлял он их не так, как остальные»{17}.
«Джони был очень хорош, – добавляет Уайтинг, – его работы многому научили нас».
Джони не только владел мастерством, но и превосходно умел объяснять свои идеи. «Он делал то, чего не делали другие, – рассказывает Уайтинг. – Если ты дизайнер, тебе надо уметь передавать свои мысли людям, которые дизайнерами не являются. Это могут быть спонсоры или производители, их надо “заразить”, показать осуществимость идеи. Джони умел это делать».
Его учителя понимали уровень работ Джони, некоторые его рисунки и картины висели в кабинете завуча. «На этих карандашных эскизах и акварелях были фрагменты церквей, арки, детали разрушенных храмов. Они были очень тщательно выполнены», – рассказывает Уайтинг. В конце 1980-х годов в кабинете директора сделали ремонт, и рисунки пропали, но люди запомнили его талант. «Я слышал, Джони говорит, что не умеет рисовать, – говорит в интервью Уайтинг. – Это неправда».