— Ну? — коротко спросил у председателя.
— Доброе утро, Федор Кузьмич! Полюбуйся! — Председатель развел руками.
— В чем дело, гражданин?
— Официально заявляю! — петушился Макарский. — Меня обманом заманили в эту дыру, а теперь не хотят выпускать!
— Переведи! — попросил Денисов председателя.
Тот вздохнул.
— Вчера товарищ прибыл в колхоз с целью посетить концерт сельской молодежи. Теперь товарищ желает вернуться обратно и высказывает свое недовольство тем фактом, что рейсовый автобус пойдет в район только через три часа.
— Я, между прочим, свой законный выходной трачу! — встрял возмущенный Макарский. — Мне что обещали?
— А что вам обещали? — заинтересовался участковый.
— Мне обещали удобство, комфорт и кучу талантливых самородков! И что я получил? Бездарную деревенскую самодеятельность, невыносимый холод, жесткий топчан и отсутствие транспорта! Вы это называете комфортом?
— Тихо-тихо-тихо! — выставил ладони Денисов. — Успокойтесь. Бездарную, значит? Семен, отправил бы ты его с Витькой своим, а?
Председатель изумленно вытаращился:
— Да как же?..
— Ничего, пешком нынче походишь. Отправь-отправь! Вони на селе меньше станет.
Лицо Макарского перекосилось, но возмущение не вылилось в визгливый протест — таким тоном произнес участковый последнюю фразу, таким взглядом одарил городского, что отбил у того всякую охоту продолжать перепалку.
А Денисов уже повернулся спиной, уже неторопливо шествовал к милицейскому кабинету.
— Ишь ты! — качал головой. — Бездарная самодеятельность…
Ему, присутствовавшему вчера от и до, концерт очень понравился. И, конечно же, больше всего понравилась сцена из «Дамы с камелиями» — родная дочь разговаривала и вела себя как-то по-заграничному, превратившись из вчерашней деревенской школьницы в незнакомую, зрелую и умудренную опытом женщину. «Как в кино!» — шептала ему в ухо Людмила, и он был с нею абсолютно согласен.
— Вчера, значит, горы золотые Катьке сулил, а нынче — вона как…
Денисов обмел на крылечке валенки куцым веником, отпер и тут же плотно прикрыл за собою дверь, разделся в крохотных сенцах, переобулся в удобные разношенные туфли. Валенки внес в комнату, приткнул на просушку к голландке. Присев на корточки, отворил дверцу-заслонку, пошерудил кочергой горящие поленья. Выпрямился, обвел взглядом кабинет — массивный стул, простой стол с выдвижным ящиком, сейф в углу, карта района на оштукатуренной стене. «Голая», без абажура, лампочка под потолком. Аккурат под лампой — табурет для посетителей. Что уж говорить? Неуютный кабинет. Вроде ничего такого неприятного или угрожающего — но оказаться на табурете под лампой панически боялись все в селе. Может, не в обстановке дело, а в энергии, которая скопилась здесь за двадцать пять лет службы?
Участковый стал посреди комнаты и, вперив мрачный взор в закоптившийся потолок, произнес в пространство:
— Ну? Давайте! Начинайте уже.
Предчувствия не обманули: в окно донесся остервенелый лай. Уперев кулаки в низенький подоконник, Денисов выглянул на улицу. Казалось, все собаки Светлого Клина разом сошли с ума. К центру села приближался трактор Петра Красилова — гусеничный «ДТ-75» с экскаваторным ковшом и косым ножом для уборки снега. Зимой в обязанности Петра входило расчищать единственную дорогу в район. Участковый бросил взгляд на наручные часы — половина двенадцатого. Тридцать пять километров туда, тридцать пять обратно — слишком мало времени прошло, чтобы медлительной «дэтэшке» успеть доехать до районного центра и вернуться обратно. Стало быть, по дороге что-то стряслось. Вокруг трактора бесновалась свора — рыча, визгливо тявкая, захлебываясь лаем, яростно бросаясь на траки и испуганно поджимая хвосты, все местные собаки преследовали машину.
— Едрить твою редиску! — озадаченно выругался Денисов и побежал на крыльцо.
Очень медленно, осторожно, явно стараясь не подавить собак, Красилов повернул к кабинету милиции, остановился, не доезжая пары шагов до обледеневшего колодезного сруба.
— Что там? — ежась от холода, попытался перекричать свору участковый.
Выбравшись из кабины на гусеницу и не решаясь спрыгнуть на снег, Красилов коротко ответил:
— Труп!
Денисова бросило в жар. Неужто не зря Катерина рыдала?
— Николай?
— Какой Николай? — удивился тракторист. — Волк! Вон, в ковше лежит.
От сердца отлегло, Денисов выдохнул. Понятно, почему псы ополоумели. Непонятно, зачем Петька в село волка приволок.
— Ну? — требовательно выкрикнул участковый.
— Странный труп, Федор Кузьмич!
— Ты давай, что ли, приземляйся! В кабинете жду.
— И не посмотрите?
— Посмотрю, когда эти выдохнутся. А пока ты мне на словах опишешь. Пробирайся, тут же оглохнуть можно!
Петр вошел через пару минут, скромно замер у двери, вертя в руках кроличий треух.
— Там это, — мотнул лохматой головой в сторону улицы, — народ собирается.
— А что ж ты хотел? Такое представление устроил! Проходи, присаживайся.
— Да я лучше тут! — испуганно глянув на табурет, отказался молодой тракторист.
— Ну, тогда давай по существу.
— По существу — вот: осуществляя плановую уборку снега…
Денисов замахал руками, поморщился.
— Своими словами! Ты же не доклад на пленуме читаешь!
— Короче, где-то в девять тридцать я поднялся на Подкатную горку, а там — труп. Прям посередь дороги!
— Да ну? Прям посередь? И что?
— Я остановился, осмотрелся — крови нет! Думаю, ну, может, он от старости помер или на морозе околел. У меня знакомый в районе, он чучела делает. Думаю, отвезу ему. А что? Раз крови нет — значит не подстрелили. Раз не подстрелили — значит шкура цела.
— И что? Цела шкура?
— Какое там! — возбужденно замахал треухом Красилов. — Горло вдрызг разодрано!
— Вдрызг? А крови нет?
— Так вот и я о том же! Ни вокруг, ни под ним! А самое странное, — Петька понизил голос, — что рана светлая!
Денисов встал из-за стола, прошелся по кабинету, сцепив руки за спиной. Ему не надо было объяснять, что значит светлая рана при отсутствии крови — сотню раз видел, как свиней режут.
— Следы?
Петька отрицательно помотал головой:
— Под утро снежок, конечно, прошел, но не такой сильный, чтобы все завалить. Волчьи следы есть, да поди разбери — его или другой зверюги?
— Стало быть, убили его в другом месте, — раздумчиво проговорил участковый, — выпустили всю кровь, а потом вывезли и подбросили на Подкатную горку. Так?
Красилов отчаянно замотал головой.
— Ну?
— Вот смотрите: например, я убил волка. — Петька рубанул треухом воздух. — Как я его убил? Зубами горло перегрыз, что ли? Ну, пусть зубами. Это же браконьерство получается? Ведь если самозащита — то чего бы скрывать? Хорошо, теперь мне надо отвести от себя подозрение, избавиться от трупа. Я гружу волка в машину — в багажник, если она легковая, или в кузов, если грузовик. Вряд ли на сиденье рядом с собой положу, неприятно это, так? Теперь приехал я на место, выхожу из машины, открываю кузов или багажник, так?
Денисов заулыбался, поняв, к чему клонит тракторист.
— Не так, Петька, не так. Если бы ты вышел из машины — оставил бы следы. А следов нет, верно? Молодец! Тебе точно нужно в школу милиции поступать, хороший следователь может из тебя получиться. Только ошибку ты все же допустил: зачем забрал волка с места? Первое заглавное правило — ничего не трогать до приезда криминалиста.
— Ага, конечно! — обиделся Красилов. — А поехал бы кто да увидел? Это я такой сознательный, вам улику привез, другой бы мог, не задумавшись, домой забрать и друзьям как трофей демонстрировать!
— Тоже верно, — кивнул участковый. — Хвалю за сознательность! Ну, угомонились они там?
Собаки действительно притихли. Устав брехать да наскакивать на ковш, попадали в снег. Дышали тяжело, подрагивали настороженно, но по родным дворам разбредаться не спешили. На смену им пришли люди — человек пятнадцать односельчан, включая председателя, столпилось возле трактора. Денисов открыл сейф, достал казенный фотоаппарат в кожаном футляре и планшет с блокнотом.
— Пойдем, Петька, займемся описанием…
— А я, знаете, Федор Кузьмич… — Красилов смущенно потер нос. — Ну, когда собаки в селе взбеленились, знаете, что подумал?
— Ну?
— Что это оборотень! Глупость, правда?
Денисов внимательно на него посмотрел.
— Конечно, глупость. Оборотень после смерти обратно в человека превратился бы.
* * *Разумеется, волк оказался обычным волком. А вот рана его — далеко не обычной. Горло было не перерезано, не проткнуто, а именно разорвано, но кто из обитателей здешних лесов мог оставить такую рану — не сказал бы даже самый бывалый охотник.
Денисов делал записи в блокноте и все больше мрачнел. Почему-то докладывать о случившемся в район не хотелось совершенно.