— Нет, ну а что делать-то? Что делать? — рассердился отец. — Есть какие-то другие предложения?
— Улетать ему надо. Туда, к своим женам. И нам всем вместе. Вместе с ним. Как-то нехорошо здесь стало… чую, что добром это все не кончится.
— Эй, эй, ты перестань, придержи свои предсказания! Ты чего там увидела?!
Надо сказать, что моя мама иногда выдавала предсказания, и очень даже качественные, на уровне высших магов. Эту специализацию она не развивала, но могла увидеть, что поездка на рыбалку закончится какой-нибудь пакостью, типа аварии на дороге или утопления лодки в местном водоеме. Проверено. Так что к ее словам стоило относиться с большим вниманием…
— Вижу неприятности, если Вася останется здесь. Вижу неприятности для нас, если мы останемся здесь. Какие? Не знаю. Но много беспокойства, проблем, хлопот и опасность — большая опасность для нас всех. Все. Больше ничего.
— И чего напредсказывала?! — хмыкнул отец. — Я и так тебе могу сказать, что будут неприятности. Ты лучше сказала бы, чем они закончатся. Что толку от твоего кликушества?
— Да ну тебя! — махнула рукой мать. — Я тебе что, предсказательница? Я учительница! Можешь предсказать лучше — давай, дерзай. Пока что только чушь несешь да отправляешь сына в пекло! Сынок, не слушай его. Лети себе к женам и не сомневайся. Как тут все утихнет, прилетишь за нами. Может, и нас омолодишь… будем молодые, шустрые! Впрочем, папаня твой и так излишне шустрый…
— Ты о чем? — подозрительно спросил отец. — О вчерашней бабе, что ли? Да это по работе было! Чего пристала-то?! Она хотела, чтобы я поремонтировал ее машинку, с выездом, платит хорошо. Два дня уже кровь пьет и пьет! Видишь, сынок, мамка на старости лет спятила — кому я нужен?!
— Кому-нибудь, да нужен, — саркастически парировала мама, — то-то она таким сладким голоском с тобой разговаривала! Смотри у меня… шустрый!
— Все, дорогие родители. Пойду-ка я немного посплю, — сообщил я пренеприятное известие, — а вы тут пока поскандальте. Только потише, ладно? Мне надо немного поспать и подумать.
— Иди, иди, сынок. Постель я перестелила, белье свежее. Отдохни. Подумай, как и что. А я пока с отцом тут поговорю.
Лежать на своей постели было как-то даже и непривычно… сколько я не был дома? Охх… давно. Очень давно. Ощущение такое, как будто я вернулся из долгого, очень долгого путешествия.
В комнате мало что изменилось. Впрочем, а что могло измениться? По часам этого мира я отсутствовал всего ничего, пару месяцев. Или того меньше? А по моим часам — почти два года. За эти два года пережито и понято столько, что иные не переживают за всю свою жизнь. От простого парня, который работал в полиции, вырасти до советника премьера гигантского государства — это ли не карьера? Конечно, на прежнее место работы я уже не вернусь. Никогда. Это понятно. Но встретиться со своими бывшими коллегами не отказался бы. Как там поживает Семеныч? А мой заклятый друг Петька? А Коля?
Закрыл глаза и вздохнул — все надо забыть. Это слабость. Думать нужно о будущем. Итак, что я должен сделать в ближайшее время? То, что мне отсюда, из моего мира придется свалить — это само собой. Только вот когда, и что я должен сделать? Мамахен зря говорить не будет — чем больше времени я тут остаюсь, тем больше опасность — и не для меня — я трудноубиваем. Для них, для моих близких.
Ладно. Хватит рефлексирования. Давай рассуждать разумно: есть некая спецслужба, подчиняющаяся исключительно президенту. Где найти на нее управу? У президента, где же еще. Но как к нему попасть, и так, чтобы меня не грохнули в первую же секунду? Принять обличье кого-то, кто ему близок? Или самого президента? Если бы все было так просто, толпы террористов под ликом членов правительства или президентского совета ломились бы в кабинеты высших руководителей. Но этого не происходит. Почему? Да не работают заклинания иллюзии в Кремле и других значимых местах. Там все пронизано защитными заклинаниями, плюс распыляют магический спрей, уничтожающий иллюзию. Появиться перед президентом, возникнуть из ниоткуда означает верную смерть. Не будут разбираться, кто ты и откуда, сразу замочат. Это мать верно сказала. Ну так что, что тогда? Что делать?
Так и не придя ни к какому выводу, я уснул. Время было послеобеденное, день-деньской, но это — здесь. По меркам параллельного мира, сейчас была глубокая ночь, а у меня сегодня был очень тяжелый день. Так что уснул я быстро и незаметно, как провалился в темную прорубь.
Сколько проспал, не знаю. Проснулся от ощущения, что в комнате кто-то есть. Тут же напрягся, готовый вскочить, открыл глаза, и… мама.
— Проснулся? Сынок, неприятности. Одевайся скорее. Тебе нужно улетать. Там папа через дверь ведет переговоры — какие-то люди хотят войти, тебя требуют. Похоже, началось.
Лицо матери было грустным, как будто она видела в будущем — чем все это может закончиться. Скорее всего, видела. Хуже всего, когда видишь, знаешь и не можешь предотвратить. Лучше тогда вообще не знать…
Я вскочил, натянул штаны, рубаху, кроссовки и, готовый к любым неожиданностям, бросился к входной двери.
— А по какому праву? Мало ли, что вы там скажете! А если я сейчас назовусь императором всея Руси — вы мне поверите?
— Так откройте, будет вам прокурорская бумага! Как вы ее увидите, если дверь закрыта?
— Так и увижу! Вы к двери поднесите, я и посмотрю! — упорствовал отец, оттягивая время. — Так… и что? Не вижу — что здесь написано?
— Ну хватит уже. Даем вам пять минут, потом ломаем двери. Мы знаем, что ваш сын сейчас в квартире. Пусть выходит и сдается, иначе пострадают все.
За дверями настало молчание, и мне показалось, что в воздухе как будто раздалось тиканье огромных часов. Отец беспомощно оглянулся на меня и шепнул:
— Вскроют. Двери не выдержат, само собой. Улетай, сынок. Мы всегда с тобой, и с нами ничего не случится, не бойся. Потом за нами прилетишь, если что.
— Я сдамся.
— Смысл? Какой смысл?! — нахмурился отец.
— Пусть эти твари мне предъявят обвинение. Доведу до суда. Сейчас по закону на подготовку материалов в суд дается всего месяц. Они обязаны все обстряпать за это время. Ну а на суде посмотрим, как и что…
— Они не дадут тебе дожить до суда, — прозорливо ответил отец, — ясно, что обвинение шито белыми нитками! Тебя убьют.
— Меня не так легко убить. Главное, чтобы не убили сейчас, при задержании. Звони в полицию, вызывай наряды, и как можно больше. Скажи, в дверь кто-то ломится, непонятно кто. Они в штатском?
— Не могу понять — там их куча целая. В штатском и в камуфляже. А сейчас непонятно, кто есть кто. Камуфляж и бандиты могут нацепить. Сейчас позвоню, вызову полицию… Эй, там, за дверью! Дайте нам еще пятнадцать минут, мы обдумаем! Слушай, сынок, они что, не знают, что ты можешь перемещаться в другой мир? Чего они так ломятся? Ты бы уже свалил, и все!
— Высота, пап. Мы на четвертом этаже, перемещусь, брякнусь с высоты четвертого этажа. Они это знают. Думают, что я побоюсь башку сломать. Потому и лезут. Типа — приперли в ловушке. Звони, пап, время!
Ждать полицию пришлось недолго. Через несколько минут заорали сирены полицейских машин — штук десять сразу приехало, и в подъезд забежали полицейские наряды с автоматами, мать смотрела через окно кухни. На лестнице начался шум, крики, потом все утихло, и у дверей появился участковый Самойлов. Он постоял у экрана, затем негромко сказал:
— Василий, сдавайся! Это из фээсбэ люди. Так что не бандиты, будь спокоен. (Ни фига себе спокоен! Да лучше бы бандиты! С этими бы я знал как поступить.) Сдавайся, тебе гарантируют жизнь.
— Вот теперь можно и выходить, — шепнул я отцу. Он обнял меня, потом обняла мать, залив горячими слезами рубашку. Я похлопал ее по спине, вырвался из объятий и слегка хриплым голосом крикнул:
— Пусть отойдут от двери — я выхожу, сдаюсь! И пусть никакой стрельбы и маски-шоу, я безоружен! Все записывается, так что и не надейтесь меня грохнуть!
Отец кивнул головой, еще раз похлопал меня по плечу и отодвинул здоровенный стальной засов. Электроника электроникой, магия магией, но лучше старого доброго стального запора ничто не может лучше запереть дверь. Отец никогда ничего не пускал на самотек…
Эпилог
В камере хорошо думается. Ленин вроде как в камере чего-то там писал, заедая чернильницами? Ну я не Ленин, и слава богу. Терпеть не могу питаться чернильницами. Сейчас бы бутербродик с балычком из осетрины! Слюни аж потекли. А запить ледяным пивом. Может, свалить отсюда? Неделю уже держат в одиночке. Никуда не вызывают, ничего не говорят — вероятно, это что-то вроде психологического давления. Да я монал ваши давления! Меня не так давили!
Ничего… отосплюсь, отлежусь… никто не мешает. Сокамерников ко мне в камеру не суют. И славно. Никто не мешает думать. Только вот на разум ничего не приходит — чего они тянут? Почему не вызывают? Так — успокоиться! Раз так делают, значит, неспроста. Спроста они ничего не делают. Такой соблазн — взять и улететь отсюда к чертовой матери! И правда, какого черта я тут сижу? Не пора ли…